Женщина. — Каковы бы ни были формы половых отношений в первобытном обществе (см. Гетеризм, VIII, 596—599), быт Ж. на этой ступени человеческого развития мало отличался от быта мужчин. История сохранила нам предания об амазонках (I, 600), о борьбе мужчин и Ж., о войнах из-за Ж. Славянские предания также помнят о подобной борьбе (см. Богемская война Ж., IV, 165); они говорят о значительном участии и свободе Ж. в заключении брачных отношений (таково умыкание у древнего русского летописца и у Козьмы Пражского), о полной свободе брачных отношений, не стесняемых даже родством (родимичи и вятичи русского летописца). Древние русские былины знают лучших стрелков из Ж. (жена Дуная), полениц, ничем не уступающих богатырям. Вещие жены имеют большое влияние на жизнь племени; они управляют страной как мудрые правители (Любуша, Ольга, Ванда). Большей частью, однако, Ж. впадают в состояние служебное по отношению к мужчине. На них, подчиненных в сфере семейной и общественной, взваливаются и все работы по добыванию средств к жизни, начиная от работ домашних и кончая полевыми, у народов, перешедших к оседлой жизни. Мужчины ограничиваются тем, что ходят на охоту, ведут войны, стерегут скот. Таково состояние Ж. у большинства современных первобытных народов. У древних народов рабство освобождает Ж. высших классов от изнурительных работ, но положение их в обществе самое подчиненное, что вытекает из основ патриархального его строя. При патриархальном быте все права Ж. и обязанности ее к обществу поглощаются узкими требованиями домашнего очага, повелителем и хранителем которого является мужчина; главная обязанность Ж. — деторождение. Но и при патриархальном строе, поныне сохранившем полную свою силу на Востоке, положение Ж. в различных странах различно. Так, в Китае главная добродетель Ж., это — пассивное подчинение обычаю, почтение к мужу, его родственникам и близким друзьям; но все же она не занимает униженного положения в семье, хотя уважение, которым она пользуется, находится в прямой зависимости от ее способности к деторождению, долженствующему обеспечить домашний культ предков. Полигамия вообще не существует в Китае. Замужней Ж. оказываются всевозможные знаки уважения; вдовы пользуются властью над своими детьми. По понятиям китайских законов, Ж. даже не способна совершить преступление, и вся ответственность за дурной поступок жены падает на ее мужа. В Японии положение Ж., в общем, может быть признано еще более благоприятным, чем в Китае. Японская Ж. получает известное образование, приспособленное к потребностям семейной жизни; она имеет доступ в общество мужчин и отличается энергией и стремлением к прогрессу. В литературе, поэзии и искусстве нередки женские имена, увенчанные славой. Совершенно иную картину представляет брахманская Индия. Законы Ману, подробно трактующие о браке и о положении Ж. (см. Брак, IV, 560), проникнуты враждой и презрением к женскому полу. По понятиям индусов, Ж. не только ниже мужчины, но вообще не может считаться правоспособной и третируется наравне с судрами. До замужества Ж. находится в безусловной власти отца; как супругой ею волен распоряжаться муж; вдовой ее гнетет подчиненность старшему сыну и строгость закоренелых предрассудков. Она не имеет права быть свидетельницей в судебном процессе и совершать юридические сделки. Буддизм, наоборот, в некоторых отношениях поднимает женщину на высоту, какой не везде еще достигли и современные европейские женщины. У древних евреев женщина вообще является по отношению к мужу в служебной роли. В Ветхом Завете усматривается, однако, высокое значение матери и глубокое уважение к ней. Почтение детей к матери должно быть не меньше, чем почтение к отцу, непочтение к матери иногда сопровождалось даже особенно тяжкими последствиями. Еврейские Ж. выступали и на поприще общественной деятельности; в достоинстве пророчицы (Мириам), в должности судей (Девора) они проявляли глубокий религиозный энтузиазм. Ислам считает Ж. низшим существом, предназначенным служить для мужчин игрушкой грубых прихотей и забав. Правоверного мусульманина добрые дела приводят в рай, но Ж. не способна к нравственному развитию, на долю ее остаются одни жалобы и воздыхания в преддверии небес, тщетное вожделение блаженства. Мусульманские мудрецы предлагают обращаться за советом к Ж. только в том случае, когда не будет ни одного мужчины, хотя бы и первого встречного, с кем бы можно было посоветоваться.
В классическом мире, всецело проникнутом элементами патриархального быта, Ж. находились под вечной опекой (см. Ж. в гражданском праве). Местом домашней жизни гречанки был гинекей; римлянка, пока господствовала первобытная простота нравов, пребывала в атриуме, но, с расширением дома, она перешла в заднюю часть его, соответствовавшую гинекею. Древняя римская матрона пользовалась уважением лишь постольку, поскольку государству полезны были ее дети (Корнелия — «мать Гракхов»), но все же она никогда не исключалась безусловно из общества, как в Греции, где Ж. являлись на обед только к весьма близким, причем садились за стол на особой половине. Даже лучшие люди древности в своих воззрениях на Ж. не возвышались над уровнем своего времени. Сократ отзывался о Ж., как о принадлежащей исключительно дому, в самом ограниченном смысле слова; по его мнению, гражданин всего менее мог говорить со своей женой. Платон высказывает не менее резкие суждения о Ж., хотя, устанавливая в своей республике общность жен, он допускает равенство занятий и воспитания для обоих полов. По мнению Аристотеля, Ж. — это ошибка природы; добродетель ее совсем иная, чем добродетель гражданина, и мало чем отличается от той, к которой способен раб. Идеал жены, нарисованный Ксенофонтом, — наш домостроевский идеал. Лучшим украшением ее считалось молчание. Отсюда значение, приобретенное у греков гетерами. В греческом обществе появились различные категории Ж., назначение которых Демосфен формулировал следующим образом: прелестницы служат для грубых удовольствий, жены — для поддержания рода и охраны жилищ, а гетеры — для духовных наслаждений. Во времена Перикла роль гетеры не налагала еще, как позже, общественного клейма. Образцом гетеры была Аспазия Милетская, известная подруга Перикла. Многие из гетер занимали видное место в философских школах древней Греции. Эти школы насчитывали, впрочем, среди своих последователей и таких Ж., которые вели безукоризненно нравственную жизнь и прославлялись не только языческими писателями позднейших времен, но и отцами Церкви. Древнейшими из них были последовательницы Пифагора, о которых историк Филарх написал книгу («Героиды, или Пифагорейские жены»), до нас не дошедшую: Феано, жена Пифагора, и его три дочери, Аригнота, Дамо и Мийя. Книгу Периктионы «О мудрости» (философии) высоко ценил, по словам древних авторов, Аристотель, заимствовавший даже из нее некоторые идеи о свойстве естества и его случайных качествах. После смерти Аристиппа главой киринейской школы была дочь его Арета, прозванная современниками «светочем Эллады»; ей приписывают до 40 трактатов, почти целиком утраченных. Кратес, ученик Антисфена, равно известный как философ и как урод, внушил любовь богатой афинской красавице Гиппархии, которая вышла за него замуж и вполне усвоила себе его образ жизни: одетая в рубище, она сопровождала его во всех скитаниях, вела жизнь полную лишений и вместе с ним проповедовала циническую философию. Любимейшей из учениц Платона была Аксиофея; впоследствии она сама учила, развивая учение Платона об идеях, и, кроме того, занималась физикой и естественными науками. Неоплатоническая школа выдвинула благородную Гипатию (VIII, 719). Были в древней Греции и женщины-врачи, прославившиеся своими научными трудами, главным образом по акушерству. Афинянка Агнодика, переодевшись мужчиной, изучила медицину и добилась отмены закона, запрещавшего Ж. заниматься врачеванием. Знаменитый врач Аэций (V в. после Р. X.) приводит целые отрывки из сочинений некоей Аспазии. И в Риме Ж. по мере того, как исчезала прежняя простота нравов, посвящали себя изучению философии, литературы и математики, но не достигли славы, выпавшей на долю женщин-философов древней Греции. Ж. много содействовали распространению в Риме греческого языка, как разговорного. Во время Эпиктета римские Ж. зачитывались «Республикой» Платона. Последняя эпоха Республики и начало Империи — время полнейшего разложения римской семьи. В политической жизни тип римской матроны выродился в типы Агриппин и Мессалин, рядом с которыми появлялись, однако, и такие привлекательные фигуры, как жена Тразеи.
Известно высокое значение Ж. в деле распространения христианства. Святые мученицы поражали современников не одной глубокой верой, но и самым возвышенным целомудрием. В общем, однако, христианство мало ослабило нравственную развращенность старого мира, которая сохранила свою силу в Италии и Галлии, а в Византии еще более усложнилась, вследствие политических условий византийского быта и восточного склада жизни. Такие Ж., как поэтесса Кассия (IX или Х в.), с ее духовными стихотворениями, или Анна Комнен (т. I, стр. 801) были там явлениями исключительными. Общественная жизнь Византии, слагавшаяся среди борьбы придворных, церковных и театральных партий, подпала сильному влиянию женского терема. С таким порядком вещей не могла мириться аскетическая мысль Востока — и вот возникает обширная систематическая литература против Ж. вообще, где она выставляется воплощением зла. В сборниках, составленных преимущественно в монастырях (вроде «Златоуста» и «Пчелы»), тщательно подбирались враждебные Ж. отзывы классических писателей, библейских книг (например, Притчи Соломона, гл. 31; Книга Сираха, гл. 25, 26) и святоотеческих сочинений. Вместе с аскетической литературой эти воззрения распространялись и на Западе. На одном из средневековых соборов был даже поднят категорический вопрос: человек ли женщина? Отцы собора разделились на партии, пока не был приведен следующий аргумент: Иисус Христос называется в Евангелии сыном человеческим, но на земле он был только сын Девы Марии, женщины, следовательно, женщина — человек. Тогда собор торжественно признал Ж. человеком. В обществе и даже в литературе и позже еще встречалось противоположное мнение, например в латинском сочинении «Женщина не человек» (Франкфурт, 1690) и в немецкой книге «Любопытное доказательство, что Ж. не принадлежат к человеческому роду» (Лейпциг, 1753). Наряду с аскетическими воззрениями и церковной организацией, устранявшей Ж. от активного участия в культе (in ecclesia mulier tacet), были и др. влияния, неблагоприятно отразившиеся на судьбе Ж. В XI—XII столетиях окончательно сложилось представление о ведьме как о Ж., заключавшей союз с сатаной, и во имя его десятки тысяч Ж. в течение столетий отправлялись на костер (см. Колдовство). Выставленный христианством идеал равенства полов должен был уступить место патриархальным воззрениям на Ж., которыми проникнуты были германские народы. Под влиянием всех этих воззрений сложились средневековые домострои, сходные с русским. Таковы в итальянской литературе сочинения заточника в Бари XIII века («Dottrina о proverbi»), Эгидия Колонны, архиепископа буржского («Il trattato de regimme principuum», написанное для Филиппа Красивого), Франческо де Барберино («Reggimento delle donne»); в литературе французской — «Совет отца сыну» XIII в., соч. Жоффруа де Латур — Ландри XIV в., «Парижский хозяин» XV в. («Menagier de Paris»). С XI в. в средневековом обществе, наряду с прежними влияниями, начинают проявляться новые течения, более благоприятные Ж. В городах накопляются богатства, развивается утонченная жизнь с общественными празднествами и торжествами, в которых участие Ж. становится необходимым. Цехи первоначально не устанавливали ограничений для Ж. По общему правилу, вдова мастера могла продолжать вести самостоятельное хозяйство; в некоторых цехах (например, ткачей) Ж. вообще могла занимать место мастера, иметь подмастерьев, учеников и учениц. Скоро, однако, возникает стремление ограничить самостоятельную деятельность женщины в сфере промышленности. В XIII веке это уже было достигнуто в некоторых цехах Парижа; к концу XVII века Ж. были вытеснены из всех без изъятия цехов. Период внешнего блеска, не исключавшего, впрочем, семейного деспотизма, пережила средневековая Ж. высших классов. Уже в Х в. складывается на юге Франции, а затем распространяется по всей Западной Европе рыцарство (см.) с его культом Ж. и судами любви (см.), в которых она председательствовала. Поклонение Ж., первоначально истекавшее из идеальных представлений («Парсифаль» Вольфрам фон Эшенбаха), с течением времени приняло характер опоэтизированного материализма («Тристан» Готфрида Страсбургского), затем превратилось в грубую чувственность, прикрытую лоском благородных форм (Ульрих фон Лихтенштейн) и, наконец, разрешилось тем диким развратом, какой господствует в XIV и XV вв., когда Ж. уже не председательствовала на празднествах и турнирах, а робко пряталась от света и своего одичавшего супруга. В рыцарскую эпоху зародился во Франции и современный костюм Ж.: с XII столетия почти везде в Западной Европе мешковатая туника, уцелевшая от римских времен, заменяется платьем, обрисовывающим формы женского бюста. В рыцарских сочинениях о служении дамам выработались правила той услужливой вежливости по отношению к Ж., которая вновь ожила в XVI в., а в XVII—XVIII вв. выродилась в галантную манерность. Под влиянием рыцарства в некоторые средневековые домострои проникают две отличительные черты — совет обращаться c женой возможно мягче и признание за Ж. права заниматься чтением и даже наукой. Впрочем, в средние века Ж. вообще не уступали мужчинам в образовании. Уже в Х в., когда грамотность была распространена лишь среди духовных, славилась своей ученостью монахиня Гросвита (IX, 769). Многие произведения средневековых поэтов, например Вольфрама фон Эшенбаха, по безграмотности авторов писаны под их диктовку женщинами. Ученые Ж. имели обыкновенно свои школы, в которые стекалось юношество обоих полов. Таковы были Гертруда в Нивелле, Бертилла в Шелле, Альдегонда в Мобеже, Элоиза в Параклете. Классической страной ученых Ж. была Италия. Уже в XIII в. Биттизия Гоццадини читала в болонском университете лекции римского права. В XIV в. Новелла д’Андреа († в 1366 г.), преподававшая каноническое право то в Падуе, то в Болонье, была прозвана «зеркалом и ярким светильником юриспруденции». На рубеже XIV и XV вв. Доротея Букка унаследовала от отца своего кафедру нравственной философии и практической медицины. В эпоху Возрождения Ж. принимали в Италии деятельное и самостоятельное участие в изучении древней литературы (например, мать Лоренцо Медичи, Серафина Колонна, принцесса Бианка д’Эсте). В Англии замечательные своей ученостью Ж. появляются с XVI в. (например, леди Грей и мать Бэкона, славившаяся и как лингвист, и как теолог). В Голландии дочь американского врача Ван ден Енда занималась в начале XVII века преподаванием латинского языка; у нее, между прочим, учился Спиноза. Во Франции ученых Ж. было множество. Заметный след оставила в литературе Дасье (X, 150); Эмилия де Бретейль (1706—1749) перевела на французский язык сочинения Лейбница и Ньютона и снабдила их замечаниями и введениями, которые Вольтер называл образцовыми произведениями ума и красноречия. Астроному Лаланду помогали в его трудах его жена и мадам Дюпьери, обе самостоятельно занимавшиеся астрономическими исследованиями. В 1792 г. девица Лезардьер издала «Теорию политических законов французской монархии», которой Варнкёниг, в своей истории французского права, приписывает весьма важное значение. С XVII в. пробуждается научная деятельность Ж. и в Германии (Анна Шурман и Мария Кирх и многие др.); в области же поэзии Ж. стали подвизаться в Германии еще с XII в., и к 1715 г. германская литература насчитывала не менее 111 поэтесс. Таким образом научная и литературная деятельность Ж. в Западной Европе, можно сказать, никогда не прерывалась. Тем не менее в обществе и даже в ученых сферах продолжали господствовать те же воззрения на Ж., какие выразились в средневековых домостроях. Сочинение бельгийского пастора картезианца де ла Барра: «De l'égalité des deux sexes» (1673), утверждавшее, что мужчины и Ж. равны, что анатомия не знает никакого различия в строении мозга обоих полов, и требовавшее полного равенства мужчин и Ж. во всех сферах жизни, — такое сочинение было в свое время и даже целое столетие спустя совершенно единственным в своем роде. Когда в 1722 г. графиня Виттория Дельфини-Дози стала домогаться в Болонье степени доктора прав и блестяще выдержала предложенный ей публичный диспут, то это вызвало целую бурю протестов. Вслед за тем появились в Болонье женщины-профессора, слава о которых гремела по всей Италии: Лаура Басси (1711—1778), более 25 лет преподававшая физику, и Анна Моранди (1716—1774), читавшая анатомию (обе — женщины замужние), Гаэтана Аньези (1718—1798), которая на публичном диспуте 1738 г. в числе 191 философского тезиса защищала и способность Ж. к наукам, а впоследствии на всю Европу прославилась своим учебником по математике («Instituzioné analitiche», 1748), отклонила кафедру, предложенную ей в 1750 г. болонским университетом, и всецело предалась делу благотворительности. Уже около середины XVI в. поэтесса Луиза Лабэ основала в Лионе первый литературный салон. В XVIII в. влияние этих салонов достигает своего апогея (г-жи Жоффрен, Дюдеффан, Эспинас и др.). Вскоре салоны приобрели и политическое значение: в первые годы революции важнейшие меры подготовлялись в салонах мадам де Сталь и Ролан. Влиятельные литературные салоны существовали в XVIII в. и в Англии, Италии, Швеции, Германии; в Германии в этом отношении первое место принадлежало Рахили Варнгаген фон Энзе (см. V, 537). В XVIII в. требование свободы чувства переплелось с воззваниями о возвращении к природе и перешло в доктрину о безграничной половой свободе (в «Recherches philosophiques sur le droit de la propriété et le vol» Бриссо де Варвиля), а вера во всепреобразующую силу разума возбуждала надежды на коренное преобразование положения Ж. (сочинения Марии Годвин; см. IX, 29). Во время французской революции были сделаны и практические попытки к достижению женской равноправности, защитниками которой выступили Кондорсе и Сиейс; но конвент, в 1792 г., решительно высказался против нее. В XIX столетии проповедь свободы чувства вновь поднята была сенсимонистами; возник так называемый женский вопрос, о судьбе которого см. Эмансипация женщин.
В России, в историческую эпоху, не встречается указаний на участие Ж. в общественных делах. Исключительное значение Марфы-посадницы обуславливалось отчасти положением ее как вдовы и богатой вотчинницы, отчасти особенностями новгородской жизни. Первоначальная простота языческого быта не допускала строго-замкнутого терема. После принятия христианства представители церкви вступили в систематическую и ожесточенную борьбу с народными играми и увеселениями, которые составляли неотъемлемую принадлежность языческого быта и были доступны лицам обоего пола. Вместе с аскетической проповедью проникали в Россию воззрения на Ж. как на источник всякого зла. Еще в XII в. архиепископ Нифонт, по поводу одного вопроса Кирика, с недоумением спрашивает: «разве женщина погана?»; но различные сборники византийского происхождения, с их статьями о женской злобе, скоро нашли усердных читателей и ревностных подражателей, оставивших целый ряд отдельных сказаний «О мужеском и женском полах», «О злых женах» и проч. К концу XVII в. в литературе окончательно сложился образ «злой жены». Появилась и специальная «Книга о злонравных женах, или Беседы отца с сыном, избранная из разных писаний, богомудрых отцов и мудрых философов». Жена здесь рисуется как льстивая, лукавая, колдунья, львица, змия, ехидна, прокудливая (проказливая) и аспид. Расцветом теремной жизни Ж. со всеми его отрицательными сторонами были XVI—XVII вв. Еще в XV в. Ж. высших классов позволяла себе иногда появляться при приеме послов, на общих обедах и в др. торжественных случаях. Но уже в начале XVI в. Ж., по словам Герберштейна, считалась честной лишь тогда, когда жила дома, взаперти. В доме отделение для Ж. помещалось сзади, и ключи от него находились у хозяина. Обычай ни под каким условием не допускал, чтобы мужчины проникали в женское отделение дома. По правилам русского «Домостроя», жена не могла ни выйти к гостям, ни принять гостей без согласия мужа. Жена, по «Домострою», не имеет другого значения, кроме распорядительницы в хозяйстве и занятиях прислуги; она во всем должна давать ответ мужу, который, увидя у жены что не в порядке, « должен уметь ее наказать с рассуждением». О необходимости мягких отношений к жене в нашем «Домострое» вовсе не говорится; в нем, напротив, муж постоянно является грозой. Во время сговора, отец, ударив слегка дочь новою плетью, передавал последнюю жениху, заявляя этим, что он передает ему свою власть. Высшие добродетели жены, по «Домострою», — молчание и смирение. Жена должна заботиться о спасении души и стараться угодить Богу и мужу; его воля для нее закон. Однообразная и вялая жизнь терема не могла изгладить в Ж. мирских желаний и стремлений. В Москве, как и на Востоке, затворничество Ж. развило в ней наклонность к роскоши. В русском тереме достигли значительного совершенства разные виды рукоделия и вышивания. Боярские дома соперничали своими работами из дорогих материй, унизанными жемчугом и др. драгоценными камнями. Женская одежда, по своему покрою, по возможности приближалась к монашеской. Талия вовсе не допускалась; гладкое верхнее платье ни единой складкой не должно было обнаруживать форм стана, хотя и могло отличаться самою вычурной отделкой. Фата из тонкого полотна или батиста, вышитая или усаженная жемчугом, служила покрывалом и дополняла костюм русских Ж. Из Византии, а также с Востока проникли в Россию и другие принадлежности туалета допетровской Ж., в особенности белила и румяна, употребление которых в XVII веке было как бы обязательно и крайне возмущало иностранных путешественников, которые вообще хвалят красоту русских Ж. По словам Петрея, русские Ж. красили разными красками — белой, красной, синей и темной — не только лицо, но и глаза, шею, руки; черные ресницы делали белыми, и наоборот. Признаками красоты в XVI—XVII в. считались белое лицо и красные щеки, тонкие пальцы и большая нога, но в особенности толстый стан. При полной обособленности Ж., раздвоение в семье было естественным явлением, а в обществе царила грубость нравов: любимыми удовольствиями мужчин были медвежьи травли, кулачные бои и потехи шутов. Браки заключались, как говорит одна песня, по божьему повеленью, по царскому уложенью, по господскому приказанью, по мирскому приговору. Жених и невеста не могли видеть друг друга до самого брачного обряда, а потому должны были сноситься через свах. При этом нередки были обманы («нигде нет такого обманства на девки, как в Московском государстве», — замечает Котошихин); вместо одной дочери показывали другую или служанку, малых ростом ставили на подставки и т. п. Понятно, чем оканчивались подобные браки: монастырь был для них еще лучшим исходом. Вступая в брак по родительской воле, Ж. редко находила удовлетворение в семейной жизни. В лучшем случае она увлекалась аскетическими идеалами, как, например, Юлиания Лазаревская, или становилась непреклонной хранительницей старины и внешней обрядности, вроде боярыни Морозовой, сподвижницы Аввакума. Но к религиозно-аскетическим подвигам Ж. общество не относилось с таким же почитанием, как к подвигам мужчины. В древнерусской литературе весьма мало житий, посвященных женщинам, а канонизации удостоилось всего 6 женщин, притом — княжеского рода. Чаще Ж. искала удовлетворения в ином. Уже автору «Домостроя» был известен тип сводниц («потворенные бабы»), устраивавших свидания молодых жен с чужими мужьями. Олеарий (1633—36 гг.) говорит, что в теремах русские Ж. очень часто предаются пьянству или заводят сношения с посторонними мужчинами. По словам Котошихина, отрава была тогда обыкновенным средством и у мужей, и у жен, чтобы избавиться друг от друга. Жены, с такой же целью, часто обвиняли мужей в посягательстве на жизнь государя. Уже Котошихин видел главные причины семейных беспорядков и грубости нравов в тереме, в безграничной опеке и умственном невежестве Ж. Даже такие ревнители старины, как патриарх Адриан, поняли весь вред старой системы брачных отношений; в 1693 г. он запретил духовенству венчать насильные браки. 1 марта 1698 г. секретарь цесарского посольства Корб в своем дневнике отметил, что в этот день произошла перемена в жизни русской Ж.: по случаю отпуска бранденбургского посла, в Лефортовском дворце был обед и танцы, причем царевич Алексей, с теткой своей, царевной Наталией, смотрели на них из соседней комнаты, окруженные знатнейшими дамами. С января 1700 г. идет ряд распоряжений, чтобы Ж. всех сословий, не исключая и духовного, носили немецкое платье. Указом 1702 г. установлен был обряд обручения за 6 недель до венчания, и таким образом жениху и невесте дана была возможность ознакомиться друг с другом, а в случае надобности — и разойтись. Вскоре начались ассамблеи (II, 306), положившие конец разделению полов. Ряд женских царствований окончательно закрепил освобождение Ж. от терема. Ж. стали играть видную роль во всех дворцовых интригах и заговорах, которыми так богат наш XVIII в. Этот же век был веком крайней нравственной распущенности во всех слоях русского общества. Падение нравов многие стали, с легкой руки князя Щербатова, объяснять реформой Петра; но на самом деле тогда только вышли наружу факты, которые раньше совершалась за неприступной стеной терема. Новая точка зрения на Ж. всего лучше выразилась в «Завещании» Татищева, которое справедливо называют «Домостроем XVIII в.». «Помни, — писал он сыну, — что жена тебе не раба, но товарищ, помощница». Впрочем, он делает оговорку: «храниться надлежит, чтобы у жены не быть под властью».
В древнерусской письменности нет литературных памятников, оставленных Ж.; но в народном песенном творчестве, особенно в создании женских песен (свадебные и др.), Ж. принимали большое, никогда не прекращавшееся участие. От первой половины XVII в. до нас дошло имя Марии Чурай, которая складывала малорусские песни; между прочим, ей приписывают, хотя и без определенных оснований, песни: «Виют витры, виют буйны» и «Ой, не ходи, Грицю, на вечерници». В первой половине XVIII в. крестьянка Кузнецова-Горбунова (впоследствии графиня Шереметева) сложила известную песню: «Вечор поздно из лесочку я коров домой гнала». Гильфердинг наряду со сказателями былин встречал и сказительниц; Е. Барсов ознакомил литературный мир с любопытным типом вопленницы. Если «сказительницы» перепевают только старые песни, то «вопленницы» являются создательницами новых песен, в стародавней форме народной поэзии, но применительно к новым обстоятельствам жизни (рекрутские песни). В конце 1880-х годов исследователи встречали импровизаторшу народных песен в Смоленской губернии. Что касается до письменной литературы, то допетровская Ж. не участвовала в ней по отсутствию образования. В XVI в. даже такая выдающаяся Ж., как Юлиания Лазаревская, была безграмотна и основания веры и нравственно-христианских подвигов восприняла устным путем. В конце XVI и в начале XVII вв. книжной Ж. является дочь Бориса Годунова, злополучная Ксения, а в XVII в. — сестра Алексея Михайловича, Татьяна Михайловна, затем дочери его, особенно царевны Софья и Татьяна, в терем которых имели доступ и Симеон Полоцкий, знакомый с польской образованностью, и Сильвестр Медведев, знаток литературы византийской; царевне Наталье приписывают несколько театральных пьес. Действительное участие Ж. в русской литературе впервые выразилось в полународных-полукнижных стихотворениях и песнях царевны Елисаветы Петровны, впоследствии императрицы. Около 1740 г. Бобрищева-Пушкина, в замужестве княгиня Голицына, переводила на русский язык театральные пьесы, для домашнего театра в Ярославле. Ко времени царствования Елисаветы Петровны относится появление Сумароковой-Княжниной, Херасковой и Ржевской, начавших свою литературную деятельность в 1759 и 1760 г. Расцвет литературной деятельности русских Ж. XVIII в. относится к царствованию Екатерины II, когда число их возросло до 70. Почти все они принадлежали к высшему обществу. Выступление их на литературное поприще совершалось довольно робко, кое-где они встречали поощрение, но бо́льшей частью, даже среди выдающихся людей того времени (Державин, Майков) — одно лишь ироническое отношение. Одна из первых русских писательниц (Княжнина) считала необходимым говорить о своих чувствах не иначе как от лица мужчины (аналогичное явление замечалось и в немецкой литературе того времени). Одни из писательниц XVIII в. примыкали к Хераскову (Ржевская, Александра Хвостова, княжны Екатерина Урусова, Варвара Трубецкая), другие — к Новикову (Сушкова, Н. И. Титова, Свиньина). Екатерина II и Дашкова участвовали в сатирических журналах. В 1790-х годах большая часть писательниц (сестры Магницкие, княжна Щербатова) находились в сношениях с издателями московских журналов — Подшиваловым, Сохацким и Карамзиным. Карамзин, в своем «Московском Журнале», всячески поощрял литературную деятельность Ж. как облагораживающую нравы, содействующую распространению образованности, вежливости, утонченности вкусов. Традиции Карамзина по отношению к Ж. продолжали издатели журналов, предназначенных специально для Ж., — Макаров в «Московском Меркурии» (1805), Остолопов в «Любителе словесности», «Журнале для милых» (М., 1804), позднее князь Шаликов в «Аглае» (М., 1808) и «Дамском журнале» (1823—1833). В первой четверти текущего столетия достаточно было появиться под литературным произведением подписи Ж., чтобы все рецензенты сочли своим долгом отнестись к нему с галантной снисходительностью. Только Полевой относился серьезнее к Ж., как к писательницам, так и к читательницам. Литературные салоны появились, в начале XIX века, в Рязани — у княгини Е. А. Волконской, в СПб. — у А. П. Хвостовой, где великосветские авторы в 1806 г. читали свои сочинения. В 1820-х гг. было в СПб. несколько литературных салонов (например, у С. Д. Пономаревой); позднее в Москве славился салон Елагиной (см). Много занимались журналы в начале XIX столетия вопросом о женском образовании, в котором, впрочем, выдвигали исключительно эстетическую сторону. Московский университет, устраивая публичные лекции, приглашал на них как любителей, так и любительниц. В 1823 г. было даже 10 дам, из общего числа 30-ти слушателей, на лекциях академика Шерера, который читал на немецком языке курсы «физико-химический и минералогический», а «физико-химический, с технологическим применением» — на русском; эти лекции были платные — по 100 руб. за полный курс. Но в общем образование Ж. было тогда невысокое; «ученых» Ж. и совсем не было (А. А. Турчанинова, занимавшаяся математикой, знавшая языки латинский и греческий, представляла тогда диковинку). Образование Ж. носило характер французско-салонный. Знание русского языка и русской литературы получают распространение среди Ж. лишь с появлением Пушкина и Грибоедова. В 1830—1850-х годах выступили на поприще беллетристики весьма даровитые писательницы (Е. А. Ган, Ю. Жадовская, графиня Растопчина, Марко Вовчок, Хвощинская-Зайончковская, графиня Сальяс-Турнемир и др.). Позже в других областях литературы и науки заявили себя Брюллова, Конради, Цебрикова, Белозерская, Евреинова, Ефименко, Лихачева Щепкина и др., особенно же Ковалевская. Всего писательниц насчитывается в русской литературе около 1300; из них 73 писали исключительно на иностранных языках. О «женском вопросе» в России — см. Эмансипация Ж.
Литература: Ploss, «Das Weib in der Natur- und Völkerkunde» (3 изд., Лейпциг, 1891); Poestion, «Griechische Philosophinen» (2 изд., 1885); Creswell, «Woman and her Work in the World» (Л., 1876); Laboulaye, «Recherches sur la condition civile et politique des femmes depuis les Romains jusqu’a nos jours» (Париж, 1843); Weinhold, «Die deutschen Frauen im Mittelalter» (2 изд., Вена, 1882); Klemm, «Die Frauen. Kulturgeschichtliche Schilderungen» (Дрезден, 1854—58); Zapp, «Geschichte der deutschen Frauen» (Берлин, 1872); W. Hoffmann, «Der Zustand des weiblichen Geschlechts in der Heidenwelt» (3 изд., Гейдельберг, 1873); Scherr, «Geschichte der deutschen Frauenwelt» (4 изд., Лейпциг, 1879); Bücher, «Die Frauenfrage im Mittelater» (Тюбинген, 1882); Никитенко, «Женщины-профессора болонского университета» («Русская Мысль», 1883 г., № 10—12); В. Шульгин, «О состоянии женщины в России до Петра Великого» (Киев, 1850); В. Иконников, «Русская женщина накануне реформы Петра Великого и после нее» (Киев, 1874); С. Серафимович, «Очерки русских нравов в старинной Сибири. Продажа и отдача жен в кортому. Многоженство в XVIII в.» («Отечественные Записки», 1867 г., т. 20); «Библиографический указатель литературы женского вопроса на русском языке» («Северный Вестник», 1887, т. 7 и 8). Ср. Биография (IV, 36) и Библиография (III, 740).