Юридические книжки, Франц, оставь ты, ради Бога,
Пусть они под слоем пыли отдохнут хотя немного;
Не рассматривай картину человеческих страданий,
Заблуждений и пороков и безумных злодеяний, —
Это зрелище печально: сердцем вынесем немного
Из него мы, хоть рассудком будем взвешивать всё строго.
Осуждать легко, хоть каждый не избегнет укоризны;
Часто сам законодатель оскорблял закон отчизны.
Локридянин, нарушая все свои постановленья,
За вину детей отцов их ослеплял без сожаленья:
Даже тот, кто дал законы, всем известные на свете
На двенадцати каменьях, — нарушал законы эти.
Но зачем искать примеров в прошлом каждого народа?
Правду слов моих, конечно, подтвердит сама природа.
В городах законы пишут, а в деревне чище нравы
И законности охотней соблюдаются уставы,
Так не лучше ли в деревню нам скорее удалиться?
Тот далёк от преступленья, кто умеет веселиться.
Если ж вешнее ненастье удовольствие отравит,
Если ж сырость или холод дома нас сидеть заставит,
Что мешает нам развлечься мирно дома той порою
И заняться на досуге занимательной игрою?
Не такой игрой, конечно, за которой мы скучаем,
И, не дав рассудку пищи, только тело утомляем.
Лишь одни пустые люди с нескрываемым азартом
За столом играют в кости или страсть имеют к картам;
Цель игры подобной — деньги, жажда выигрыша; — смело
Игроки к добыче рвутся и судьба решает дело.
Для людей серьёзных, умных, для людей с соображеньем,
Только шашки служат нынче благодарным развлеченьем.
Та игра — игра востока; полюбив её, садился
И военному искусству молодой султан учился,
Костяные шашки, словно войско, битвой упражняя,
То их двигая в атаку, то лукаво отступая,
И испытывая силы неприятельского стана,
И наукой — жить на свете — были шашки для султана…
Не султаны, не герои, — уж пора теперь другая: —
Люди кроткие играют нынче в шашки, избегая
Всяких шумных развлечений, игр, которых им не нужно,
И не ведая корысти, день кончают мирно, дружно.
В ту игру непосвящённый — прочь! Он должен удалиться.
Для такого ратоборства первый встречный не годится.
Чтоб играть в игру такую, нужно близко знать друг друга,
Совершенно быть под пару, как любовник и подруга.
Франц! С душою очень нежной, хоть сухим всегда казался,
Ты над шашками смеёшься и ни разу не влюблялся,
Так позволь же познакомить мне тебя с игрою этой,
А влюбиться ты успеешь, взглядом пламенным согретый.
В платье польское так ловко переряженный, о Видо,
Для чего с твоею кистью я не справлюсь? Вот обида!
Сделай так, чтоб я, твой бледный копиист по подражанью,
Красоту и блеск придать мог своему живописанью.
Пусть так шашки воспою я и талантливо прославлю,
Что их чтить на белом свете повсеместно я заставлю,
А меня пусть тот читает терпеливо и без скуки,
Для кого решился храбро я теперь перо взять в руки.
Знай же, Франц, игра такая целый бой изображает,
А для битвы нужно место, что конечно каждый знает;
Почему для боя площадь отведём, на ней устроив
Семь дорог пересечённых, как арену для героев,
Разделивши на квадраты двух цветов всю площадь, чтобы
Войско заняло ту площадь и вступить в борьбу могло бы.
А когда всё поле битвы мы очертим безупречно,
Нам о рыцарях придётся позаботиться конечно;
По двенадцати на каждой стороне, они дерутся.
Так как рыцари все пеши, то пусть пешками зовутся,
И чтоб нам не ошибаться при движеньи их проворном,
У одних мундиры белы, а другие в платье чёрном.
Но хотя они враждуют, и на них различно платье,
Но стоят на чёрном фоне те и эти, без изъятья.
Хочет полк с полком сразиться, храбрость, силу обнаружить,
Рвётся взять побольше пленных иль врагов обезоружить,
Шаг за шагом подвигаясь, каждый зорко наблюдает
За противником, движенья все его соображает
И едва заметит только, что шагнул неосторожно
Из шеренги рыцарь смелый, словно коршун, если можно
И порожнее есть место, он шагает дерзновенно
И противника-безумца поразить спешит мгновенно. —
Ждёт погром или победа — невозможно отступленье,
Отступать на поле битвы — нет ужасней преступленья!
Каждый должен беспощадно биться так или иначе
И в чужой ворваться лагерь: вот игры такой задача. —
Кто в сражении отличился и позицию взял силой,
На того венок лавровый возлагают руки милой.
И как странствующий рыцарь, приготавливаясь к бою,
На коня сев, даже даму может он везти с собою;
И пешком ходивши прежде, он теперь имеет право
Гарцевать верхом повсюду и налево, и направо.
Если ж всаднику дорогой попадётся враг, — понятно
Он, убив его, ускачет на коне своём обратно;
Так трусливый Карл поспешно удирал, поднявшись с трона
Пред нашествием восставших и пред войском Альбиона;
Но когда узнал, что Жанна д’Арк его охраной стала,
То разбил он и британцев, и бунтующего галла.
Защищайся, ставь преграды, в битве стойкий и упрямый,
Чтоб противник не был в силах овладеть твоею дамой.
Если сам не пожелаешь дамы брать в враждебном стане
И врагов своих осилишь, то скажу тебе заране.
Что противников разбитых срам великий ожидает,
И по правилам игры той, пасть кота им угрожает.
На свои надеясь силы, часто вождь в пылу сраженья
Не заботится о даме и не чует пораженья;
Между тем его противник при пособьи дамы часто
С ним справляется, наносит роковой удар — и баста!
Враг шатается, роняет меч из рук и только стонет,
И о нём его подруга ни слезинки не уронит,
Так, мечтая о победе, умирает он, плохую
Выбрав долю, потому что погибает на сухую.
Потому, ты добивайся дамы хитростью иль силой:
Веселей вдвоём победа, да и смерть приятней с милой;
Даже в битве пораженье так тебя не озадачит,
Если милая подруга горько смерть твою оплачет.
Таковы войны законы, здесь изложенные кратко.
У народов разных, впрочем, свой закон, своя повадка.
Так сармат неустрашимый, в храбрость собственную веря:
«Разобью, но не изменой!» — говорит «не лицемеря».
Потому грудь с грудью бьётся, но не бьёт бегущих в спину,
Хоть бы враг был под рукою, поражённый вполовину. —
Дама тоже как и рыцарь без скачков, но шаг за шагом
Подвигается, сражаясь, но, как бы особым благом
Женским, пользуется правом с поля битвы удалиться
Без стыда — такого шага даме нечего стыдиться. —
На мечи и пушки смело все испанцы налетают,
Атакуют прямо с фронта и вкруг зорко наблюдают,
Иногда они подкрасться любят, спрятавшись в засаде,
И изменнически могут поразить нежданно сзади.
В этих случаях единым взмахом острого булата
Пятерых врагов лишают разом жизни — и тогда-то,
У противников убитых отобравши их доспехи,
Отправляются в свой лагерь без боязни и помехи. —
Для кастильских дам законов нет особых и обычно
Дозволяется в час битвы всем им действовать различно.
Те, которые добычи всюду ищут и к ней рвутся,
Иногда, чтоб грабить мёртвых, возле трупов остаются;
Но когда они так грабят, в мародёрстве этом ловки,
Пешка выскочит и разом срежет голову воровке.
Если ж дамы мёртвых бросив, удаляются от строя
Неприятелей, ловушку для доверчивых устроя,
То сражаясь в одиночку, мертвецами устилают
Роковой свой путь и в битве просто удержу не знают.
Галл, сражаясь очень храбро, подвигается как лава,
Бьёт и спереди, и сзади, бьёт налево и направо,
Пешкам, дамам никакого не даёт почти значенья;
Но его любая пуля достигает назначенья,
Даже и при расстоянии для других стрелков далёком,
И врывается он в лагерь неприятельский наскоком.
Вот все игры, — можешь войско выбирать себе любое,
Если твой партнёр согласен на известный выбор боя.
Польский бой обыкновенно по душе солидным людям;
По игре об их искусстве и терпении мы судим.
При конце игры выходят дамки в поле скопом целым,
И преследование дамок признают нелёгким делом.
Потому игра испанцев игрокам нетерпеливым
Больше нравится: окончить можно партию всю живо.
Кто к увёртливости склонен — держит ушки на макушке,
Тот партнёру подставляет остроумные ловушки.
Галл игру кончает скоро, далеко при том шагает,
И игрок горячий способ этот всем предпочитает.
Ты знаком теперь с ходами шашек, милый Франц, но дело
Тут не в войске только: нужно — им командовать умело.
Разве гетманом зовётся тот, кто колет лишь да рубит?
Нет, умей построить войско, иль оно тебя погубит,
Ознакомься с полем битвы, — выбор места очень важен, —
И мои советы помня, будь — где ловок, где отважен.
Замечай: в углу направо у тебя двойная клетка.
Это — мельница: спасенье можешь в ней найти нередко
В ней вполне ты безопасен; несмотря на нападенья,
Перебьёшь врагов ты много, даже сделав отступленье.
В польской партии, владея этой мельницей, в засаде
Вместе с дамками спокойно защищайся при осаде;
Если ж в поле есть испанка, — ставши в мельницу поспешно
Ты сражаться с этой дамкой можешь смело и успешно.
Слева тоже есть двойная клетка, — бочкою зовётся;
Этой бочки бойся; — плохо от неё тебе придётся,
Если там засела дамка, наблюдая за тобою,
Ты тогда не жди пощады, и не рвись напрасно к бою.
С двух позиций этих, сзади или спереди лежащих,
Можно бить врагов, по крайней мере, близко к ним стоящих.
Так как с ними пограничны уголки, то постоянно
Начинается в них битва, разгораясь неустанно.
Тут игрок бессильный или осторожный виден сразу,
И тут есть о чём подумать храбрецу или пролазу.
Потому позиций этих ты держись для обороны,
Как предписывают строго игрокам игры законы.
В середину поля лезет лишь плохой игрок: он может
Победить, но ещё чаще в битве голову положит.
Если ж враг неосторожный зазевается, то верно
Пешек многих он лишается, и ему придётся скверно,
А когда он укрепится в уголках — пиши пропало,
И оставшись на средине жди погрома и скандала.
Но о правилах подробно для чего распространяться?
Не они ведут к победе, а вожди. Сбираясь драться,
Лишь они дают характер всей игре, и без уменья
Та игра не представляет никакого развлеченья.
Тот игрок нас не заманит, не собьёт с пути-дороги,
Что плетётся еле-еле, словно Фабий в длинной тоге.
Он боится дать сраженье и назад не отступает,
Отдавая приказанья их тотчас же отменяет,
Шаг вперёд решится сделать и опять шагнёт обратно,
Что-то всё соображает, что-то шепчет всё невнятно
И, в конце концов, разбитый, рать свою всю уничтожа,
Сам скучает, на партнёра нагоняя скуку тоже;
Как дитя смешон не меньше тот, кто без соображенья,
Без оглядки, и без цели лезет в самый жар сраженья;
Бьют его при нападении, бьют когда он удирает,
И, противника не теша, наконец он погибает. —
Нет, игрок тот настоящий — и, поверь мне, это верно,
У кого, с рассудком вместе, в деле храбрость равномерна.
Кто, привычный к ратоборству, в бой вступает без смущенья,
Кто, обдумав шаг, приводит план свой быстро в исполненье.
Игроки такие где же? Но я слышу голос словно:
(Мне друзья мои поверят, — говорю не голословно)
Если дружеским советам Франц последует, то будет
Игроком таким наверно, и страсть к шашкам не осудит.
Отчего ж не приглашаю я его к столу? Скорее
И наглядней приучил бы Франца милого к игре я.
Оказать ему такую невеликую услугу
Может каждый, почему же услужить нельзя мне другу?
Для меня когда-то шашки были лучшим развлеченьем,
Почему ж в них не играю нынче с прежним наслажденьем?
Ты, которой не известно, что в душе моей творится,
Ты, чьё имя я не в силах прошептать, чтоб не смутиться,
С той поры как мир душевный проиграл тебе я в шашки,
Охладел я к ним. Играя, не дала ты мне поблажки,
И никто тому, конечно, при игре не удивлялся:
Ты за шашками следила, я ж тобою любовался.
От лица мне дорогого отвести не мог я взора,
Словно чуя, что я должен буду с ним проститься скоро,
Раздражаемый наплывом разных чувств, в молчании строгом
И с пылавшими глазами, говорящими о многом.
Но своей безумной страсти, при страдании глубоком,
Затаивши вздох, не выдал я ни словом, ни намёком:
Знатный род твой стал меж мною и тобой, и, полный муки
Безнадёжно мог я только изнывать, ломая руки.
Покоряюсь воле рока, вслух не жалуюсь напрасно.
Но забыть — людская память не покорна, самовластна —
Я забыть не в состоянии той игры, когда в ловушку
Ты моих поймала пешек, повалив их друг на дружку.
С этих пор стоят все шашки на моём столе без дела;
Их рука моя коснуться только раз один посмела,
Только раз один нарушил долгий траур, но такого
Преступления отныне не решусь я сделать снова,
Потому что предо мною ты явилась как виденье,
И до шашек не касаться отдала мне повеленье.
Я не знаю, Франц, насколько ты мне верить пожелаешь,
Божество ли это было или чувств обман, — как знаешь
Так и думай, я пускаться в разъяснения не буду,
Но то чудное виденье никогда не позабуду.
Помнишь, как страдал я сильно в муках страсти безнадежной
И, лишённый утешенья дружбы искренней и нежной,
Взаперти, в пустынной келье проводил и дни, и ночи;
И без сна, вплоть до денницы, у меня горели очи.
Раз, когда ночная лампа, чуть мерцая гаснуть стала,
Вдруг рассеялась тьма ночи, и её как не бывало!
Я глазам своим не верил, голова моя кружилась,
И чудесное виденье предо мной тогда явилось:
То была она, с большими, неподвижными очами,
Кудри падали на плечи серебристыми лучами,
Платьем облако служило ей, когда она слетела,
И букетом роз румяных на её груди алело,
Как теперь тебя я вижу, так её я видел ясно.
И она была как прежде несравненна и прекрасна!
Только вкруг чела имела ещё большее сиянье,
И божественнее было это чудное созданье.
А потом тот призрак милый тихо к столику спустился.
Мы смотрели друг на друга; я — весь в зренье обратился.
Утра раннего бледнее близ меня она стояла,
Лишь одна доска для шашек нас в то время разделяла.
С этих пор довольно часто это милое виденье
Я встречаю как отраду моего уединенья,
Призрак к шашкам подлетает, их как будто охраняя,
Но не хочет, чтоб играл я, их порядок изменяя.
Понял я её желанье: шашки я не беспокою,
И считаю святотатством тронуть их моей рукою.
Потому-то охладел я к той игре. Её полюбишь
Ты, быть может, Франц, коль строго исполнять совет мой будешь:
Побеждая ближних, лавров триумфальных добивайся,
Только жительницы неба победить ты не старайся.
Тот, кто Пифии, припомни, нанести удар решится,
Как фиванец, среди войска права действовать лишится.
Так и я умел утешить друга грустного когда-то,
А теперь надоедаю всем… Нет прошлому возврата.
