| ← Подъ лучёмъ здраваго смысла | Дешевая юмористическая библіотека Новаго Сатирикона, Выпускъ 2-3 — Чёрные дни |
| Источникъ: Аркадій Тимофеевичъ Аверченко. Дешевая юмористическая библіотека Новаго Сатирикона, Выпускъ 2-3. — Товарищество «Новый Сатириконъ», 1914. — С. 51—64. |
Я съ самаго ранняго дѣтства слышалъ эту фразу:
— Надо откладывать на черный день!
Но, насколько я помню, въ дѣтствѣ у меня было о черномъ днѣ совсѣмъ иное представленіе, чѣмъ теперь. Черный день рисовался мнѣ такимъ: случилось солнечное затменіе, и среди бѣлаго дня наступила черная ночь. Тогда перепуганное человѣчество вынимаетъ изъ комодовъ деньги, отложенныя на этотъ случай, и начинаетъ лихорадочно ихъ тратить… Одного только не могъ я въ то время взять въ толкъ: что за интересъ человѣчеству тратить скопленныя деньги именно въ такое мрачное, суетливое, суматошливое время; и потомъ мнѣ казалось, что черный день, когда ни зги не видно, могъ являться непреодолимымъ препятствіемъ для размѣна швыряемыхъ денегъ… Развѣ что зажигали бы свѣчи.
Въ настоящее время я знаю, какъ и всѣ другіе взрослые читатели,—что черный день можетъ наступить даже при солнечной, яркой погодѣ, и затменіе здѣсь не причемъ; знаю, что черные дни почти никогда не налетаютъ внезапно, а подкрадываются медленно, ехидно и осторожно, успѣвая еще передъ своимъ появленіемъ, высосать содержимое комодовъ, кошельковъ и старыхъ чулковъ:
Одинъ знакомый спросилъ меня:
— Сколько вы зарабатываете?
Я сказалъ.
— Ого! Много откладываете на черный день?
— Да ничего не откладываю.
— Это безразсудно!—сказалъ строго знакомый.—Сейчасъ вы молоды, здоровы, сильны и, работая много, зарабатываете еще больше. Но вдругъ вы заболѣете? Вдругъ потеряете трудоспособность? Да что тамъ болѣзнь?.. Въ одинъ прекрасный день вы попадаете подъ автомобиль, калѣчитесь и—что съ вами будетъ?
Я опечалился… Призадумавшись, тихо отвѣчалъ:
— Я… буду стараться… ходить по тротуарамъ.
— Да я насчетъ автомобиля къ примѣру сказалъ. А на троттуарѣ вамъ на голову сверху свалится кирпичъ и пробьетъ черепъ, какъ спѣлый орѣхъ.
Сердце мое похолодѣло… Положеніе было отчаянное, безвыходное: на мостовой меня подстерегали страшные, бѣшенные автомобили, а на троттуарахъ кирпичи валились именно съ такимъ разсчетомъ, чтобы изувѣчить мою бѣдную, никому не дѣлавшую вреда, голову.
— Хорошо!—воскликнулъ я, съ лицомъ, искаженнымъ тяжелымъ предчувствіемъ.—Съ этого момента буду откладывать на черный день!!
Черезъ два дня, пересчитывая въ бумажникѣ деньги, я нашелъ, что изъ нихъ я могу безъ всякаго для себя ущерба отложить на черный день пятьдесятъ рублей.
Сдѣлалъ я это такъ: отложилъ въ сторону двѣ двадцатипятирублевки, потомъ помахалъ ими въ воздухѣ и поспѣшно засунулъ въ пустое, среднее отдѣленіе бумажника.
— Отложено!—сказалъ я громко.—На черный день.
Ровно черезъ двое сутокъ наступилъ черный день. О его цвѣтѣ не могло быть у всего человѣчества двухъ мнѣній: онъ былъ, именно, черный. Съ утра, одна очень симпатичная, прекрасная лицомъ и душой дама сказала, что для нея будетъ большимъ удовольствіемъ, если мы поѣдемъ на нѣсколько часовъ за городъ на автомобилѣ… Въ карманѣ у меня была только пятирублевка и два серебряныхъ рубля. День немедленно съежился, потомъ потускнѣлъ потомъ потемнѣлъ и, наконецъ, сдѣлался такимъ чернымъ, что я еле могъ найти въ бумажникѣ отложенныя на этотъ случай деньги.
На другое утро послѣ катанья я встрѣтился съ экономнымъ знакомымъ. Онъ первый вспомнилъ о нашемъ разговорѣ и спросилъ:
— Откладываете?
— Откладывалъ. Да подвернулся, знаете, черный день… Катались съ Марьей Герасимовной за городомъ… Понадобились деньги…
Онъ всплеснулъ руками.
— Богъ мой! Да какой же это черный день?!
Я сконфузился.
— Вы тамъ что-то такое… предостерегали, кажется, насчетъ автомобилей и ихъ вреда…
— Ну?
— И вы были совершенно правы!! Это животное съѣло почти всѣ мои сбереженія за два дня.
Онъ долго и вразумительно объяснялъ мнѣ,—что такое черные дни—и почему отсутствіе денегъ на наемъ автомобиля не можетъ считаться автомобильной катастрофой.
Мнѣ кажется,—я понялъ его.
Теперь для меня начнется новая жизнь: я буду трудиться, какъ волъ, и накоплю уйму денегъ.
Черезъ недѣлю я уже могъ отложить въ среднее отдѣленіе бумажника сто рублей.
Какой-то порочный, безъ всякихъ нравственныхъ устоевъ, человѣкъ укралъ мое пальто, и я былъ принужденъ отыскивать способы къ пріобрѣтенію новаго.
Въ карманѣ у меня лежало сто рублей, но я, удобно усѣвшись въ кресло, вступилъ самъ съ собой въ рѣзкій оживленный споръ.
— Нѣтъ!—сказалъ я самъ себѣ.—Разъ ты скопилъ эти деньги на черный день—ты не имѣешь права ихъ тратить.
Мое благоразумное «я» возразило:
— А откуда же ты возьмешь денегъ на пальто?
— Откуда?—подхватило легкомысленное «я».—Да очень просто! Возьми авансомъ часть жалованья. Все равно, скоро мѣсяцъ кончается.
— Да?—язвительно прищурилось благоразумное «я».—А не все-ли тебѣ равно, если ты возьмешь эти деньги у постороннихъ людей или самъ у себя? Первое еще хуже, хотя бы въ томъ отношеніи, что ты просишь, клянчишь, унижаешься и вызываешь у кассира косые взгляды.
Легкомысленное «я» заерзало на мѣстѣ и, припертое къ стѣнѣ, сердито стукнуло кулакомъ по столу.
— Тогда на кой же чортъ это откладываніе денегъ «на черный день»?! Какая-то кукольная комедія…
— Да вѣдь мы перваго числа, получивъ жалованье, пополнимъ эту невольную растрату.
— Нѣтъ,—сказало легкомысленное «я».—Это уже не то.
— Да почему не то?
— Да такъ, что-то такое чувствуется—не то. Собирали, собирали, а тутъ какіе-то займы… Среднее отдѣленіе бумажника пустѣетъ на цѣлыхъ двѣ недѣли…
— Да пойми-жъ ты, что здѣсь-ли, тамъ-ли возьмемъ—все равно изъ одного кармана!!
— Нѣтъ,—заладило легкомысленное «я». Такъ-то оно такъ, а все какъ будто не то. Скопили и сейчасъ-же забрали… Стоитъ послѣ этого собирать?..
— Вотъ и поговори ты съ такимъ человѣкомъ! Русскимъ языкомъ мы тебѣ говоримъ, что деньги эти вернутся перваго числа изъ жалованья! Могу тебѣ въ этомъ поручиться.
— Ты можешь?—ѣдко ухмыльнулось мое легкомысленное «я». — А я такъ, представь, не могу…
Благоразумное «я» на этотъ разъ побѣдило, но, къ моему удивленію, правымъ оказалось, въ концѣ концовъ, легкомысленное «я». Перваго числа я, дѣйствительно, получилъ три сотенныхъ бумажки, но сейчасъ же сдѣлалъ глупость: мнѣ нужно было сейчасъ же вернуть сторублевку среднему отдѣленію бумажника, а я не вернулъ, отложивъ это до завтра, «тѣмъ болѣе», какъ сказалъ я самъ себѣ—«ты человѣкъ взрослый и, надѣюсь, понимаешь, что нѣтъ, по существу, никакой разницы между тѣмъ—лежитъ-ли бумажка въ среднемъ или крайнемъ отдѣленіи бумажника»…
Ахъ! Разница была.
Я платилъ вечеромъ за квартиру и какимъ-то образомъ оторвалъ у оставшейся сторублевки солидный уголъ, такъ, рублей на тридцать пять… Небольшимъ уголкомъ я поужиналъ, еще уголъ цѣликомъ ушелъ на поѣздку въ «Акваріумъ», и утромъ я держалъ въ рукахъ оборванную, обгрызанную середину—такъ, рублей двѣнадцать.
Легкомысленное «я» ядовито хохотало и, кривляясь, подмигивало смущенному благоразумному «я».
— Что? Ручалось?! Хе-хе… Ужъ я знаю… Ужъ если тронешь заповѣдную деньгу—конецъ ей…
— Ну, что? Откладываете?..
— Да…—смутился я, не глядя на неугомоннаго знакомаго.—Откладывалъ… Но—что прикажете дѣлать… Понадобилось, я и…
— Да вы гдѣ ихъ держали?
— А? Тутъ же, въ бумажникѣ… Только въ среднемъ отдѣленіи.
— Ни-ни! Ни въ какомъ случаѣ! Деньги не должны быть около васъ! Нужно дѣлать такъ, чтобы вамъ было трудно ихъ достать… Повертитесь, повертитесь, плюнете, махнете рукой, да и обойдетесь какъ-нибудь безъ нихъ.
На этотъ разъ я былъ увѣренъ, что понялъ его… Пошелъ въ магазинъ и сказалъ приказчику:
— Дайте мнѣ копилку… Только прочную. Такую, чтобы нельзя было ее сломать.
Я купилъ ее. Была она прочная, тяжелая и вмѣстительная. Я принесъ ее домой, опустилъ въ отверстіе сорокъ рублей и потомъ, вынувъ ключъ, вышелъ изъ дому.
— Извозчикъ! На пристань.
На пристани я нашелъ лодку, выѣхалъ на средину рѣки и, вынувъ изъ кармана какой-то предметъ, нерѣшительно повертѣлъ его въ рукахъ.
— Гм… Можетъ быть, не бросать? А вдругъ—пригодится… Нѣтъ! Нѣтъ!!
Я размахнулся и безъ колебаній швырнулъ въ воду предметъ, находившійся у меня въ рукахъ. Онъ, какъ ключъ, пошелъ ко дну.
Да, признаться, это и былъ ключъ. Отъ копилки.
Облегченный, радостный, вернулся я домой.
Двѣ недѣли золотымъ и серебрянымъ дождемъ сыпались деньги въ копилку.
Къ исходу третьей недѣли я однажды вечеромъ взялъ въ руки копилку и сталъ ее трясти, держа щелью внизъ. Но, проклятые мастера сдѣлали внутри около щели какія-то закорючки такимъ образомъ, что монета никакъ не могла выскочить обратно.
Я поставилъ копилку на мѣсто и два дня бродилъ блѣдный, какъ тѣнь, грустный.
Можетъ быть, это было мое личное мнѣніе, но дни казались мнѣ черными… Я взялъ копилку, понесъ ее въ кухню, повалилъ на полъ и сталъ колотить по ней обухомъ топора… Копилка даже не поморщилась. Я стучалъ по ней лезвіемъ, пиналъ ее ногами, топталъ желѣзнымъ ломомъ—кромѣ нѣсколькихъ царапинъ, она осталась неуязвимой.
Пришла даже мнѣ въ голову мысль: взорвать эту машину динамитомъ. Но я побоялся шума, грохота и скандала.
Въ тотъ же вечеръ я сдѣлалъ шагъ, который при нѣкоторыхъ осложненіяхъ могъ-бы грозить мнѣ каторгой. Такъ какъ слесарныя мастерскія были уже закрыты—я обернулъ проклятую кассу въ платокъ и потащилъ на конецъ города, гдѣ проходилъ желѣзнодорожный путь. Подкрался къ рельсамъ, положилъ на одну изъ нихъ кассу и сталъ дожидаться въ канавѣ прохода поѣзда…
Поздно вечеромъ мы ужинали съ Марьей Герасимовной въ «Акваріумѣ» и при расплатѣ, лакей попросилъ меня перемѣнить одну изъ золотыхъ монетъ, которая, по его словамъ, была «какъ будто жеванная»…
Я отправился въ сберегательную кассу и обратился къ чиновнику:
— Можно у васъ вносить деньги на сбереженіе?
— Можно.
— Прекрасно. Я буду вносить, но если я приду когда-нибудь требовать ихъ—вы мнѣ не давайте…
— Этого мы не имѣемъ права.
— Да, скажите просто: нѣтъ въ кассѣ денегъ. Всѣ, якобы, истрачены.
— Этого нельзя. Въ кассѣ деньги всегда должны быть.
— Почему? Ну, скажите просто вашимъ сторожамъ, чтобы они вывели меня. А если я буду упираться, настаивать и требовать вкладъ обратно—отдуйте меня просто палкой.
— Вы съ ума сошли! Кто же намъ позволитъ расправляться палкой съ кліентами!?
— Такъ какая же это тогда сберегательная касса?! Эхъ, вы!
Я ушелъ, рѣзко хлопнувъ дверью.
Послѣ этого, я отправился къ своему экономному знакомому и спросилъ его совѣта. Положеніе казалось мнѣ безвыходнымъ.
Онъ пожевалъ конецъ уса, постучалъ пальцами о столъ и неожиданно предложилъ мнѣ:
— Знаете, что? Отдавайте деньги мнѣ. А я человѣкъ крѣпкій… И если вы даже въ ногахъ у меня будете валяться, прося деньги на какой-нибудь вздоръ—я вамъ не дамъ ни грошика.
— Правда?—обрадовался я.—О, какъ я буду вамъ благодаренъ.
Съ души моей свалился камень.
На другой день я встрѣтился со своимъ благодѣтелемъ и вручилъ ему первые шестьдесятъ рублей.
Онъ одобрительно кивнулъ головой, сунулъ ихъ въ карманъ и сказалъ:
— Прекрасно! А теперь зайдемъ въ ресторанъ—я угощу васъ ужиномъ и бутылочкой-другой винца.
Мы зашли. Во все время ужина я сидѣлъ, восторженный, свѣтлый и строилъ планы, какъ у меня накопится много денегъ и я буду чувствовать себя независимымъ человѣкомъ.
Когда ему подали счетъ, онъ вынулъ мои деньги и бросилъ на столъ двадцатипятирублевку.
— Постойте!—изумился я.—Зачѣмъ же вы расплачиваетесь моими деньгами?!
Онъ усмѣхнулся.
— Эхъ, вы! Дитя! Не все-ли равно… Ну, я не захватилъ съ собой денегъ, а потомъ приду домой и пополню.
— Ахъ, такъ!..
До сихъ поръ я собралъ уже около двухъ тысячъ и всѣ они лежатъ у моего экономнаго, благоразумнаго знакомаго.
Онъ не солгалъ. Его сердце оказалось тверже скалы.
Нѣсколько разъ я пробовалъ вымаливать у него небольшія суммы, но, увы—все было безуспѣшно.
— На что вамъ?—говорилъ онъ.—На букеты, театры, костюмы, да финтифлюшки разныя? Это, батенька, на черный день!
Недавно я захворалъ тифомъ. Денегъ при себѣ у меня не было… Я съ радостью вспомнилъ о своихъ сбереженіяхъ, и, въ одну изъ минутъ сознанія, попросилъ у навѣстившаго меня знакомаго небольшую сумму.
— Ну, вотъ,—слабо улыбаясь, пролепеталъ я, когда онъ пріѣхалъ ко мнѣ,—и наступили черные дни… Лежу я, одинокій, горю въ огнѣ, въ бреду, а денегъ нѣтъ. Теперь-то ужъ вы дадите, я думаю?
— Ни-ни,—благосклонно отвѣтилъ онъ.—Ни въ коемъ случаѣ. Это еще, батенька, не черный день. Вы лежите въ больницѣ и, такъ или иначе, но за вами ухаживаютъ. Ничего! Отлежитесь. Вотъ если бы вамъ отрѣзало поѣздомъ обѣ ноги или хватилъ параличъ… Тогда, другое дѣло.
Я, дѣйствительно, отлежался.
Послѣ тифа у меня было два черныхъ, по моему мнѣнію, дня: я остался безъ работы и безъ денегъ, а потомъ у меня случилось что-то съ почками, и доктора настоятельно требовали, чтобы я ѣхалъ на Кавказъ.
Въ эти черные дни я два раза приступалъ съ просьбами къ моему казначею, но онъ не находилъ моихъ черныхъ дней черными…
— Э, нѣтъ, батенька… И не думайте! Не дамъ! Вотъ если бы васъ изранило упавшимъ на голову аэропланомъ, или выскочившій въ звѣринцѣ изъ клѣтки левъ помялъ бы васъ, какъ слѣдуетъ — вотъ это я понимаю! Да-а!… Это черные дни!
Теперь я сижу и съ ужасомъ думаю:
— Странно! А что если такъ-таки у меня никогда и не будетъ черныхъ дней?!