Бывало, какъ настать былъ долженъ этотъ часъ,
Отъ циферблата ты не отводила глазъ,
И мнилось, стрѣлку тутъ, что шла съ обычной лѣнью,
Ты взоромъ нудила къ быстрѣйшему движенью;
Твой напряженный слухъ сквозь общій шумъ готовъ
Былъ уловить вдали мой шорохъ, звукъ шаговъ;
День состоялъ тогда изъ одного лишь часу:
Я въ память врылъ его глубоко — для запасу,
И помню: билась грудь въ теченіе его
Сильнѣй — не у меня лишь только одного!
Вкругъ часа этого, стремясь къ нему сердечно,
Какъ Иксіонъ, вращалъ свою я душу вѣчно:
Пока онъ не пришелъ — весь день его я ждалъ;
Прошелъ онъ — цѣлый день о немъ я размышлялъ,
Припоминая все, и что, и какъ тутъ было;
Всѣмъ, каждой мелочью тутъ сердце дорожило;
Каковъ пріемъ былъ твой? какъ начатъ разговоръ?
Какъ горькое словцо ввернулось: вышелъ споръ —
Размолвка — и потомъ — блаженство примиренья!
Причина моего порою огорченья
Была въ глазахъ моихъ мгновенно прочтена;
Коль просьбы я имѣлъ — одна упреждена,
Другая съ языка слетѣть не успѣвала:
Я только начиналъ — ты кончить не давала…
«Ну — завтра», — думаю, а завтра тоже вновь.
Подчасъ я, раздраженъ, сердито морщилъ бровь
И вмигъ улыбкой былъ твоей обезоруженъ; —
Порой, когда тебѣ былъ гнѣвъ мой обнаруженъ,
Ты вспыхивала тожь — и я у милыхъ ногъ
Просилъ прощенія. Я въ памяти сберегъ
Твой каждый бѣглый взглядъ и словъ твоихъ всѣ звуки,
Всѣ наши общія и радости и муки, —
И жадно зрѣніемъ душевнымъ углубясь
Въ картину прошлаго, дрожу я, какъ подчасъ
Дрожитъ надъ грудами своихъ сокровищъ милыхъ
Скупецъ, что видомъ ихъ насытиться не въ силахъ.
Тотъ часъ… имъ прошлое отъ будущаго я
Отрѣзалъ; — началъ имъ я въ сферѣ бытія
Дни лучшіе свои, да имъ и кончилъ тоже
Тѣ дни, что были мнѣ всѣхъ прочихъ дней дороже.
Мнѣ въ ткани жизненной, подъ грязной суетой,
Тотъ часъ единою былъ нитью золотой,
Къ которой червякомъ прильнувъ, я обмотался
Самъ ею весь кругомъ — и такъ навѣкъ остался.
Теперь… свѣтило дня на томъ же мѣстѣ вновь; —
Бьетъ тотъ-же самый часъ… Но гдѣ-жь твой взоръ, любовь
И мысль твоя? Теперь — рука твоя готова
Жать руку — не мою; теперь къ челу другаго
Ты прикасаешься устами; грудь твоя,
Грудь, гдѣ отвѣтному внималъ біенью я,
Біеніемъ своимъ отвѣтствуетъ другому. —
И если-бъ довелось удару громовому
Меня передъ твоимъ порогомъ поразить —
Быть можетъ, съ нимъ тебя ему-бъ не раздѣлить!
Уединеніе! Тебя презрѣвъ, покинулъ
Я въ этотъ самый часъ. Срокъ заблужденья минулъ —
И возвращаюсь вновь къ твоей святынѣ я:
Такъ отвлекается приманками дитя
На мигъ одинъ — къ чужимъ, но вскорѣ средь рыданій
Вновь тянется къ своей кормилицѣ иль нянѣ.
Я каюсь. Счастія приманка такъ сильна!
Хоть знаешь напередъ, какъ любитъ лгать она,
А увлекаешься. Быть можетъ, и заглохнетъ
Негодный пламень тотъ! Тѣхъ слезъ и слѣдъ осохнетъ!
Надѣюсь — время мнѣ поможетъ: въ день-изъ-дня
Скрѣплюсь я, гордое молчаніе храня…
Надежды дальнія!.. Хочу искать забвенья
Я въ полѣ, въ воздухѣ, средь воднаго движенья, —
Погода такъ ясна!.. Зачѣмъ же я нейду?
Дверь скрипнула: отъ ней посланника я жду,
И, мнится, ужь глаза склонилъ я надъ строкою,
Начертанной слегка измѣнницы рукою. —
Не знаю самъ — зачѣмъ? — часы свои я взялъ,
Взглянулъ, — рванулся вдругъ — и у порога сталъ:
Ахъ! То завѣтный часъ! Привычка!
Такъ, кто гробу
Былъ долженъ уступить любимую особу,
Сквозь горесть тяжкую и вѣчный трауръ свой
Вдругъ увлекается обманчивой мечтой
И, позабывъ на мигъ о бѣдственной потерѣ,
Въ привычный часъ спѣшитъ къ ея жилищу, къ двери,
Бѣжитъ… вотъ добѣжалъ… ступилъ черезъ порогъ
И вдругъ очнулся… Ахъ! — и хлынулъ слезъ потокъ.
