Бывало, как настать был должен этот час,
От циферблата ты не отводила глаз,
И мнилось, стрелку тут, что шла с обычной ленью,
Ты взором нудила к быстрейшему движенью;
Твой напряжённый слух сквозь общий шум готов
Был уловить вдали мой шорох, звук шагов;
День состоял тогда из одного лишь часу:
Я в память врыл его глубоко — для запасу,
И помню: билась грудь в течение его
Сильней — не у меня лишь только одного!
Вкруг часа этого, стремясь к нему сердечно,
Как Иксион вращал свою я душу вечно:
Пока он не пришёл — весь день его я ждал;
Прошёл он — целый день о нём я размышлял,
Припоминая всё, и что, и как тут было;
Всем, каждой мелочью тут сердце дорожило;
Каков приём был твой? Как начат разговор?
Как горькое словцо ввернулось: вышел спор —
Размолвка — и потом — блаженство примиренья!
Причина моего порою огорченья
Была в глазах моих мгновенно прочтена;
Коль просьбы я имел — одна упреждена,
Другая с языка слететь не успевала:
Я только начинал — ты кончить не давала…
«Ну — завтра», — думаю, а завтра тоже вновь.
Подчас я, раздражён, сердито морщил бровь,
И вмиг улыбкой был твоей обезоружен; —
Порой, когда тебе был гнев мой обнаружен,
Ты вспыхивала тожь — и я у милых ног
Просил прощения. Я в памяти сберёг
Твой каждый беглый взгляд и слов твоих все звуки,
Все наши общие и радости и муки, —
И жадно зрением душевным углубясь
В картину прошлого, дрожу я, как подчас
Дрожит над грудами своих сокровищ милых
Скупец, что видом их насытиться не в силах.
Тот час… им прошлое от будущего я
Отрезал; — начал им я в сфере бытия
Дни лучшие свои, да им и кончил тоже
Те дни, что были мне всех прочих дней дороже.
Мне в ткани жизненной, под грязной суетой,
Тот час единою был нитью золотой,
К которой червяком прильнув, я обмотался
Сам ею весь кругом — и так навек остался.
Теперь… светило дня на том же месте вновь; —
Бьёт тот же самый час… Но где ж твой взор, любовь
И мысль твоя? Теперь — рука твоя готова
Жать руку — не мою; теперь к челу другого
Ты прикасаешься устами; грудь твоя,
Грудь, где ответному внимал биенью я,
Биением своим ответствует другому. —
И если б довелось удару громовому
Меня перед твоим порогом поразить —
Быть может, с ним тебя ему б не разделить!
Уединение! Тебя презрев, покинул
Я в этот самый час. Срок заблужденья минул —
И возвращаюсь вновь к твоей святыне я:
Так отвлекается приманками дитя
На миг один — к чужим, но вскоре средь рыданий
Вновь тянется к своей кормилице иль няне.
Я каюсь. Счастия приманка так сильна!
Хоть знаешь наперёд, как любит лгать она,
А увлекаешься. Быть может, и заглохнет
Негодный пламень тот! Тех слёз и след осохнет!
Надеюсь — время мне поможет: в день из дня
Скреплюсь я, гордое молчание храня…
Надежды дальние!.. Хочу искать забвенья
Я в поле, в воздухе, средь водного движенья, —
Погода так ясна!.. Зачем же я нейду?
Дверь скрипнула: от ней посланника я жду,
И, мнится, уж глаза склонил я над строкою,
Начертанной слегка изменницы рукою. —
Не знаю сам — зачем? — часы свои я взял,
Взглянул, — рванулся вдруг — и у порога стал:
Ах! То заветный час! Привычка!
Так, кто гробу
Был должен уступить любимую особу,
Сквозь горесть тяжкую и вечный траур свой
Вдруг увлекается обманчивой мечтой
И, позабыв на миг о бедственной потере,
В привычный час спешит к её жилищу, к двери,
Бежит… вот добежал… ступил через порог
И вдруг очнулся… Ах! — и хлынул слёз поток.
