Цимбелин (Шекспир; Кетчер)/ДО

Цимбелин
авторъ Вильям Шекспир, пер. Н. Х. Кетчер

Оригинал: англійскій, опубл.: 1609. — Перевод опубл.: 1877. Источникъ: Драматическія сочиненія Шекспира. Переводъ съ Англійскаго Н. Кетчера, выправленный и пополненный по найденному Пэнъ-Колльеромъ старому экземпляру in-folio 1632 года. Изданіе К. Солдатенкова. Часть 8. Москва, 1877. az.lib.ru

ЦИМБЕЛИНЪ.

ДѢЙСТВУЮЩІЕ.

Цимбелинъ, король Британіи.

Плотенъ, сынъ королевы отъ перваго мужа.

Леонатусъ Постумусъ, мужъ Имогены.

Беларій, изгнанный вельможа, скрывающійся подъ именемъ Моргана.

Гвидерій, Арвирагъ, сыновья Цимбелина, скрывающіеся подъ именами Полидора и Кадвеля, какъ сыновья Беларія.

Филаріо, другъ Постумуса.

Іахимо, другъ Филаріо.

Французскій дворянинъ, другъ Филаріо.

Кай Луцій, вождь Римскихъ войскъ.

Римскій военачальникъ.

Два Британскіе военачальника.

Пизаніо, слуга Постумуса.

Корнеліусъ, врачь.

Два дворянина.

Два тюремщика.

Королева, жена Цимбелина.

Имогена, дочь Цимбелина отъ первой жены.

Елена, прислужница Имогены.

Вельможи, Придворныя дамы, Римскіе сенаторы, Трибуны, Духи, Предсказатель, Голландскій дворянинъ, Испанскій дворянинъ, Музыканты, Военачальники, Солдаты, Вѣстники и другіе Служители. Мѣсто дѣйствія: частію въ Британіи, частію въ Италіи.

ДѢЙСТВІЕ I.

СЦЕНА 1.

Британія. Садъ при дворцѣ Цимбелина. Входятъ два Дворянина.

1. дво. Здѣсь, кромѣ хмураго, другого лица вы и не увидите; и наша кровь не повинуется небесамъ до такой степени, до какой доходитъ стараніе нашихъ придворныхъ казаться постоянно въ такомъ же, какъ король, настроеніи.

2. дво. Да въ чемъ же дѣло?

1. дво. Его дочь, и наслѣдница его престола, которую онъ прочилъ за единственнаго сына своей жены — вдовы, недавно сдѣланной имъ королевой, — отдалась бѣдному, но вполнѣ достойному дворянину. Она обвѣнчалась съ нимъ, мужъ ея изгнанъ, а она заключена; и вотъ, всѣ въ притворномъ горѣ, но король, полагаю, огорченъ въ самомъ дѣлѣ сильно.

2. дво. Одинъ только король?

1. дво. Ну, и потерявшій ее; и Королева, больше всѣхъ желавшая этого союза; но изъ придворныхъ, какъ они тамъ ни подлаживаютъ лицъ своихъ подъ королевское, нѣтъ ни одного, который внутренно не радовался бы тому, что породило это хмуренье.

2. дво. Отчего же?

1. дво. Оттого что прогулявшій принцессу дряненъ даже и для дрянной славы, а добывшій ее — разумѣю бѣднаго, сдѣлавшагося ея мужемъ и за то изгнаннаго, — таковъ, что, обойди и весь свѣтъ, подобнаго не сыщешь; что и во всякомъ подобномъ чего-нибудь да не хватитъ. Рѣшительно не думаю, чтобы кто нибудь еще былъ одаренъ такой прекрасной наружностью и такимъ внутреннимъ содержаніемъ.

2. дво. Вы слишкомъ ужь расхваливаете его.

1. дво. Хвалю нисколько не перехватывая за грань его достоинствъ; скорѣй стискиваю, чѣмъ развиваю ихъ какъ бы слѣдовало.

2. дво. А имя и происхожденіе его?

1. дво. До самого корня не могъ я докопаться. Отца его звали Сициліемъ; ходилъ онъ еще съ Кассибиланомъ на Римлянъ, но отличенъ собственно Тенанціемъ^[1], славная и изумительно успѣшная служба которому доставила ему прозваніе Леонатуса; кромѣ сына, о которомъ идетъ рѣчь, онъ имѣлъ еще двухъ, но они погибли оба съ мечемъ въ рукахъ въ войнахъ того времени; это такъ огорчило отца, тогда очень ужь стараго и страстно ихъ любившаго, что и онъ разсчитался съ жизнію, оставивъ жену беременной предметомъ нашей бесѣды; и она, родивъ его, умерла также. Король взялъ младенца на свое попеченіе; назвалъ его Постумусомъ Леонатусомъ, выростилъ, сдѣлалъ своимъ пажемъ, засадилъ за всѣ, соотвѣтствовавшія его возрасту науки, которыя онъ, по мѣрѣ передаванія, поглощалъ такъ быстро, какъ мы воздухъ, и еще въ веснѣ своей принесъ обильную жатву, жилъ при дворѣ всѣми, что рѣдко бываетъ, превозносимый и любимый, образцомъ для юнѣйшихъ, для болѣе зрѣлыхъ — зеркаломъ ихъ украшавшимъ, а для пожилыхъ — малолѣтнымъ вожакомъ выжившей изъ лѣтъ старости; для владычицы же своей — изъ-за которой теперь изгнанъ — ея уже собственная цѣнность возвѣщаетъ какъ высоко чтила она его и его доблести. Ея избраніе его — лучшее объясненіе какой человѣкъ это.

2. дво. По одному вашему разсказу я уже уважаю его. Но скажите, пожалуйста, единственное она дитя короля?

1. дво. Единственное; было у него — если васъ интересуетъ это, — еще два сына; но оба, старшій по третьему году отъ рожденія, а другой еще въ пеленкахъ, похищены изъ ихъ дѣтской, и до сихъ поръ никто не знаетъ что съ ними сталось.

2. дво. А давно это было?

1. дво. Да лѣтъ двадцать.

2. дво. Странно, что дѣтей короля можно было похитить такъ ловко, что ихъ берегли такъ небрежно, а разыскивали такъ нерадиво, что не нашли даже и слѣдовъ!

1. дво. Какъ ни странно это, какъ ни невѣроятна эта небрежность, а оно такъ.

2. дво. Вѣрю вамъ.

1. дво. Уйдемъ. Онъ, королева и принцесса идутъ сюда. (Уходятъ.)

СЦЕНА 2.

Тамъ же. Входятъ Королева, Постумусъ и Имогена.

КОРО. Нѣтъ, вѣрь мнѣ, дочь моя, никогда не увидишь ты во мнѣ ни малѣйшей къ тебѣ враждебности, взводимой на большинство мачихъ; ты моя узница, но твоя тюремщица передастъ тебѣ ключи, тебя замыкающіе. Что же касается васъ, Постумусъ, какъ мнѣ только удастся успокоить раздраженнаго короля, буду непремѣнно вашимъ ходатаемъ; теперь же онъ такъ распаленъ еще гнѣвомъ, что вамъ лучше покориться его рѣшенію съ тѣмъ терпѣніемъ, какое внушитъ вамъ ваше благоразуміе.

ПОСТ. Удалюсь, ваше величество, сегодня же.

КОРО. Вы знаете опасность. Обойду еще весь садъ, снизойду изъ состраданія къ мукамъ любви не дозволяемой, хотя король и наказалъ никакъ не допускать вашихъ съ нею разговоровъ. (Уходитъ.)

ИМОГ. О, лицемѣрная снисходительность!.Какъ ловко, и раня, можетъ угождать эта мучительница! — Дражайшій супругъ мой, нѣсколько боюсь я, конечно, гнѣва отца моего, но нисколько — ни чѣмъ не нарушая священныхъ обязанностей, — того, что можетъ его ярость ее мною сдѣлать. Ты удалишься, а я останусь здѣсь подъ ежечасными выстрѣлами гнѣвныхъ глазъ, съ однимъ только въ жизни утѣшеніемъ, что есть въ мірѣ сокровище, съ которымъ могу еще свидѣться.

ПОСТ. О, моя царица! владычица! любовь моя, осуши слезы, или заставишь меня дать поводъ къ подозрѣнію, что болѣе я, чѣмъ слѣдуетъ мущинѣ, чувствителенъ. Вѣрь, останусь изъ всѣхъ, когда либо клявшихся въ вѣрности, мужей — вѣрнѣйшимъ. Поселюсь въ Римѣ у Филаріо, стараго друга моего отца, которого знаю, впрочемъ, только по письмамъ. Туда и пиши, моя королева, и присланныя тобой слова, буду я впивать глазами, хотя бъ и чернилами изъ желчи писала ты.

Королева возвращается.

КОРО. Короче, прошу васъ. Придетъ сюда король — онъ богъ-знаетъ какъ на меня разгнѣвается. (Про себя) Сюда-то именно и направлю я его. Какъ бы ни провинилась я передъ нимъ — онъ всегда, чтобъ уладить со мной, покупаетъ мою провинность; платится дорого за мои же вины. (Уходитъ.)

ПОСТ. Прощайся мы такъ долго, какъ долго остается намъ жить — увеличили бъ только тягость разлуки. Прощай.

ИМОГ. О нѣтъ, погоди еще немного. Уѣзжай ты только для прогулки, и тогда такое прощанье было бы слишкомъ коротко. Посмотри, милый мой; этотъ бриліантъ принадлежалъ моей матери; возьми его, мое сердце, и носи, пока не возмешь другой жены, когда умретъ Имогена.

ПОСТ. Какъ! какъ! другой? — О даруйте мнѣ, всеблагіе боги, только ту, которую имѣю, и замкните мои объятія для другой цѣпями смерти! (Надѣвая кольцо на свой палецъ.) Оставайся, оставайся ты здѣсь, пока будетъ тутъ чувство. А ты, моя милѣйшая, моя прекраснѣйшая — какъ при обмѣнѣ моего бѣднаго я на тебя, къ безконечному твоему ущербу, такъ и въ бездѣлицахъ я постоянно у тебя выигрываю, — носи это въ мою память; это узы любви; (Надѣвая браслетъ на ея руку) налагаю ихъ на прекраснѣйшую изъ узницъ.

ИМОГ. О, боги! когда же мы опять увидимся?

Входятъ Цимбелинъ и Придворные.

ПОСТ. Увы, король!

ЦИМБ. Прочь, подлѣйшее созданье! прочь съ глазъ моихъ! Будешь еще и за симъ наказомъ тяготить дворъ нашъ своей гнусностью — умрешь. Убирайся! ядъ ты для моей крови.

ПОСТ. Да хранятъ васъ боги, и да благословятъ добрыхъ при дворѣ остающихся! Удаляюсь. (Уходитъ.)

ИМОГ. Никакая мука смерти не можетъ быть ужаснѣе этой.

ЦИМБ. Презрѣнная, тебѣ слѣдовало бы возвращать мнѣ юность, а ты валишь на меня годы старости.

ИМОГ. Прошу васъ, государь, не мучьте себя вашимъ негодованіемъ; безчувственна я къ вашему гнѣву; чувство сильнѣйшее подавляетъ всѣ опасенія, всѣ страхи.

ЦИМБ. Забыла приличіе, покорность?

ИМОГ. Безъ надежды, въ отчаяніи — забыла и приличіе.

ЦИМБ. Тогда какъ имѣла возможность выдти за единственнаго сына нашей королевы!

ИМОГ. О, благословляю судьбу что за него не вышла! Я избрала орла, и избавилась отъ коршуна.

ЦИМБ. Взяла нищаго, чтобъ сдѣлать престолъ мой сѣдалищемъ подлости.

ИМОГ. Нѣтъ; придала ему скорѣй большій еще блескъ.

ЦИМБ. О гнусная!

ИМОГ. Государь, вы сами виноваты, что полюбила я Постумуса. Вы воспитывали его, какъ товарища моего дѣтства, и онъ сдѣлался мужемъ, достойнымъ любви любой женщины; онъ почти вдвое дороже того, что далъ за меня.

ЦИМБ. Какъ! съ ума ты сошла?

ИМОГ. Почти, государь; да возвратитъ мнѣ умъ мой небо! — Желала бы, чтобъ была дочерью волопаса, а мой Леонатусъ сыномъ пастуха, сосѣда нашего.

Входитъ Королева.

ЦИМБ. Безумная! — Они опять были вмѣстѣ; не исполнила ты нашего наказа. Возьми, запри ее.

КОРО. Прошу, успокойся. — Молчи, милая дочь, молчи! — Оставьте меня съ нею, добрый государь, и постарайтесь, на сколько научитъ васъ ваша мудрость, хоть нѣсколько развлечься.

ЦИМБ. Нѣтъ, пусть изсушаетъ она себѣ тоской каждый день по каплѣ крови, и умретъ, состарѣвшись, отъ этого безумія. (Уходите.)

Входите Пизаніо.

КОРО. Стыдись! — Уступи. Вотъ твой служитель. — Ну что? что ты скажешь?

ПИЗА. Принцъ, сынъ вашъ, напалъ на моего господина.

КОРО. А! Никакой однакожь бѣды, надѣюсь, не случилось?

ПИЗА. Не обошлось бы безъ нея, еслибъ мой господинъ не дрался, а игралъ скорѣй, насколько не поддаваясь гнѣву, случившіеся тутъ господа розняли ихъ.

КОРО. Какъ я этому рада.

ИМОГ. Вашъ сынъ другъ моего отца; беретъ его сторону. — Напасть на изгнанника! — О храбрый витязь! — Хотѣла бы, чтобъ они оба были въ Африкѣ и я подлѣ нихъ съ иглой, чтобъ колоть отступающаго. — Зачѣмъ оставилъ ты господина твоего?

ПИЗА. По его приказанію. Онъ не хотѣлъ, чтобъ я провожалъ его до гавани, и далъ мнѣ вотъ это наставленіе какъ мнѣ служить вамъ, если моя служба будетъ вамъ угодна.

КОРО. Онъ былъ вѣрнымъ вашимъ служителемъ, поручусь что такимъ и останется.

ПИЗА. Благодарю ваше величество.

КОРО. Пойдемъ, погуляемъ немного.

ИМОГ. Поговорю съ тобой черезъ полчаса. До этого ты успѣешь еще посмотрѣть какъ супругъ мой отправится; теперь оставь меня. (Уходятъ.)

СЦЕНА 3.

Площадь. Входятъ Клотенъ и двое Придворныхъ.

1. при. Я, принцъ, посовѣтовалъ бы вамъ перемѣнить сорочку; отъ жестокой схватки вы дымитесь, какъ жертва. Вѣдь воздухъ откуда выходитъ, туда и входитъ; а всякій внѣшній не такъ благодатенъ, какъ отдѣляемый вами.

КЛОТ. Будь она въ крови — слѣдовало бы перемѣнить ее. — Поранилъ я его?

2. при. (Про себя). Нисколько; такъ же, какъ и его терпѣніе.

1. при. Поранили? да сквозной его тѣло костякъ, если не поранили; проѣзжая оно для меча дорога, если не поранено.

2. при. (Про себя). Мечъ его былъ по уши въ долгу — пробирался въ городъ задами.

КЛОТ. Негодяй не могъ устоять противъ меня.

2. при. (Про себя). Никакъ; все давалъ тягу впередъ, прямо на тебя.

1. при. Устоять противъ васъ! Земель у васъ и собственныхъ достаточно, а онъ увеличилъ еще ваше достояніе — уступилъ вамъ, отступивъ, еще нѣсколько землицы.

2. при. (Про себя). Столько же вершковъ, сколько у тебя океановъ. — Болваны!

КЛОТ. Желалъ бы, чтобъ они не рознимали насъ.

2. при. (Про себя). Да и я, пока ты не измѣрилъ собою какъ велика твоя глупость на землѣ.

КЛОТ. И какъ это могла она влюбиться въ этого шута, и отказать мнѣ!

2. при. (Про себя). Если безошибочный выборъ грѣхъ — осуждена она на вѣки.

1. при. Я, принцъ, всегда говорилъ вамъ, что ея умъ ни сколько не въ ладу съ красотой; наружность красива, но большаго отраженія ума не видалъ я.

2. при. (Про себя). Не свѣтитъ она на глупцевъ, боясь что отраженіе повредитъ ей.

КЛОТ. Идемъ въ мою комнату. А хотѣлось мнѣ, чтобъ это чѣмъ нибудь бѣдовымъ кончилось!

2. при. (Про себя). А мнѣ нисколько, — развѣ паденіемъ осла, такъ это бѣда не большая еще.

КЛОТ. Идете съ нами?

2. при. Явлюсь вслѣдъ за вашимъ высочествомъ.

КЛОТ. Нѣтъ, идемъ всѣ вмѣстѣ.

2. при. Извольте, принцъ. (Уходятъ.)

СЦЕНА 4.

Комната во дворца Цимбелина. Входятъ Имогена и Пизаніо.

ИМОГ. Хотѣла бы, чтобъ ты приросъ къ берегу пристани, и опрашивалъ каждый парусъ; напишетъ онъ, а я не получу — вѣдь это будетъ то же, что потеря помилованія. Что было послѣднимъ его словомъ?

ПИЗА. Царица, царица моя!

ИМОГ. Махалъ за тѣмъ платкомъ?

ПИЗА. И цѣловалъ его.

ИМОГ. Безчувственная ткань, счастливѣе ты меня!. — И это все?

ПИЗА. Нѣтъ; до тѣхъ поръ пока онъ могъ давать моему глазу или уху возможность отличать его отъ другихъ, онъ все стоялъ на палубѣ, все махалъ то перчаткой, то шляпой, то платкомъ, выражая, въ порывахъ душевнаго волненья, чѣмъ только могъ, какъ медлительно отплывала отсюда душа его, и какъ быстро — корабль.

ИМОГ. Пока онъ не сдѣлался такъ же малъ, какъ ворона, или даже и меньше ее, тебѣ не слѣдовало выпускать его изъ виду.

ПИЗА. Такъ я и сдѣлалъ.

ИМОГ. Я надорвала, порвала бы всѣ нервы глазъ, смотря на него до тѣхъ поръ, пока умаляющее разстояніе не обратило бы его въ остріе иголки; слѣдила бы за нимъ до тѣхъ поръ, пока и комарья его малость не растаетъ въ воздухъ, и за тѣмъ отвела бы глаза, и заплакала. — Ахъ, когда же, добрый Пизаніо, когда же услышимъ мы о немъ?

ПИЗА. Будьте увѣрены, онъ первымъ же удобнымъ для этого случаемъ воспользуется.

ИМОГ. Я и не простилась съ нимъ; мнѣ такъ еще много хорошаго оставалось сказать ему; прежде чѣмъ я могла передать ему какъ буду о немъ думать: что въ такіе часы и что въ другіе; прежде чѣмъ могла заставить его поклясться, что красавицы Италіи не повредятъ моему счастію и его чести; прежде чѣмъ потребовала, чтобы въ шесть часовъ утра, въ полдень и въ полночь онъ встрѣчался со мной молитвами, потому что въ эти часы буду хлопотать о немъ на небѣ; прежде чѣмъ успѣла дать ему, вставленный между двухъ обаятельныхъ словъ, прощальный поцѣлуй — явился мой отецъ, и побилъ, какъ жестокое дыханіе сѣвера, всѣ наши распукольки.

Входитъ Придворная.

ПРИД. Королева проситъ ваше высочество къ себѣ.

ИМОГ. Исполни же все, что наказывала. — Иду.

ПИЗА. Будетъ все исполнено. (Уходятъ.)

СЦЕНА 5.

Римъ. Комната въ домъ Филаріо. Входятъ Филаріо, Іахимо и Французъ ¹).

¹) Въ прежнихъ изданіяхъ входятъ еще Голландецъ и Испанецъ, ничего не говорящіе.

ІАХИ. Повѣрьте мнѣ, я видѣлъ его въ Британіи; онъ росъ уже въ то время извѣстностью, и всѣ были увѣрены, что окажется вполнѣ достойнымъ того почета, который пріобрѣлъ въ послѣдствіи; но и тогда я могъ смотрѣть на него безъ удивленія, хотя бы съ боку и висѣлъ каталогъ его доблестей, и разбиралъ я его по статьямъ.

ФИЛА. Вы говорите о времени, когда онъ не обладалъ еще такими, какъ теперь, совершенствами, и наружными и внутренними.

ФРАН. Я видѣлъ его во Франціи; было и у насъ не мало способныхъ смотрѣть на солнце такъ же, какъ онъ, прямо.

ІАХИ. Женитьба на дочери короля своего, въ слѣдствіе которой онъ оцѣнивается скорѣй по ея, чѣмъ по своимъ достоинствамъ, увѣренъ, главная причина всѣхъ этихъ, страшно преувеличенныхъ восхваленій.

ФРАН. А за тѣмъ и его изгнаніе.

ІАХИ. Да; и оплакивающіе, по сочувствію къ горю принцессы, жалостное это разлученіе, привыкли превозносить его безмѣрно, хоть и для одной только поддержки ея благоразумія, которое не выдержало бы и самого легкаго обстрѣливанія, еслибъ избранный ею нищій обладалъ меньшими достоинствами^[2]. По какому же, однакожь, случаю поселился онъ у васъ? Какъ познакомились вы?

ФИЛА. Отецъ его былъ моимъ товарищемъ по оружію, и не разъ былъ я ему обязанъ не меньшимъ жизни.

Входитъ Постумусъ.

Но вотъ, онъ идетъ сюда. Примите его, какъ слѣдуетъ, людямъ такъ какъ вы образованнымъ, принять иностранца, такъ какъ онъ достойнаго. — Прошу васъ всѣхъ познакомиться покороче съ этимъ господиномъ, котораго рекомендую вамъ, какъ благороднаго моего друга; а какъ онъ этого заслуживаетъ, послѣдствіе убѣдитъ васъ лучше, чѣмъ мое при немъ расхваливаніе его.

ФРАН. Мы кажется были съ вами знакомы въ Орлеанѣ.

ПОСТ. Съ тѣхъ поръ я должникъ вашъ за вашу любезность, и сколько бы ни платилъ, все буду въ долгу у васъ.

ФРАН. Вы преувеличиваете ничтожную мою услугу. Мнѣ было такъ пріятно помирить васъ съ моимъ соотечественникомъ; было бы крайне прискорбно, еслибъ вы сошлись съ той убійственной цѣлью, къ которой стремились оба, и по такому пустому, ничтожному поводу.

ПОСТ. Извините; я былъ тогда очень еще молодымъ путешественникомъ, болѣе склоннымъ нисколько не соображаться съ тѣмъ, что слышу, чѣмъ руководствоваться въ каждомъ своемъ дѣйствіи опытностью другихъ; но и теперь, сдѣлавшись разсудительнѣй — если только смѣю сказать, что сдѣлался, — я думаю, что поводъ былъ не совсѣмъ ничтоженъ.

ФРАН. Все таки не таковъ, чтобъ прибѣгать къ рѣшенію оружіемъ, и двумъ еще такимъ, которые, каждый уложилъ бы, безъ всякаго сомнѣнія, другаго, или пали бъ оба вмѣстѣ.

ІАХИ. А можно, не нарушая приличія, спроситъ въ чемъ было дѣло?

ФРАН. Весьма, полагаю, можно. Размолвка была публичная, безспорно позволителенъ, стало, и разсказъ о ней. Она очень похожа на вчерашній нашъ споръ, въ которомъ каждый изъ насъ превозносилъ красавицъ своей родины; господинъ этотъ утверждалъ, и притомъ съ готовностью на кровавое доказательство, что его владычица прелестнѣе, добродѣтельнѣе, умнѣе, цѣломудреннѣй, постояннѣй и непреодолимѣй и самой лучшей изъ Француженокъ.

ІАХИ. Этой красавицы нѣтъ уже въ живыхъ, или мнѣніе этого господина пообносилось уже.

ПОСТ. Она и доселѣ сохраняетъ свою добродѣтель, а я мое о ней мнѣніе.

ІАХИ. Но вы, конечно, не поставите ее точно такъ же выше и нашихъ Италіанокъ?

ПОСТ. Вызванный на это такъ же, какъ былъ во Франціи, я ничего не сбавилъ бы; хотя и объявляю себя не любовникомъ, а поклонникомъ ея.

ІАХИ. Такъ же прекрасна и такъ же доблестна — нѣчто въ родѣ неизбѣжнаго сопоставленія, — слишкомъ прекрасно и доблестно для всякой Британки. Еслибъ она и была превосходнѣе другихъ мнѣ извѣстныхъ, такъ же, какъ вотъ этотъ вашъ брилліантъ превосходнѣе всѣхъ мною видѣнныхъ, то изъ этого слѣдуетъ только, что она превосходнѣе многихъ; лучшаго же изъ всѣхъ существующихъ брилліантовъ я не видалъ такъ же, какъ и вы лучшей изъ женщинъ.

ПОСТ. Я превозносилъ ее по моей оцѣнкѣ; по той же хвалю и этотъ камень.

ІАХИ. А какъ высоко цѣните вы его?

ПОСТ. Выше всего, чѣмъ міръ радуется.

ІАХИ. Стало, несравненная ваша владычица или умерла, или сдѣлалась дешевле бездѣлушки.

ПОСТ. Ошибаетесь; одна можетъ быть продана или подарена достаточно богатому для покупки, или достойному такого подарка; другая же никакъ не предметъ продажи, а даръ только боговъ.

ІАХИ. Которымъ боги и надѣлили васъ?

ПОСТ. Который, при ихъ помощи, и удержу за собой.

ІАХИ. Она можетъ быть вашей и по названью только; вы знаете, залетныя птицы садятся и на сосѣдніе пруды. И вашъ перстень можетъ быть украденъ; такимъ образомъ изъ двухъ безцѣнныхъ вашихъ сокровищъ одно слабо, а другое невѣрно; ловкій воръ, или искусившійся въ своемъ дѣлѣ волокита могутъ лишить васъ и перваго и втораго.

ПОСТ. Нѣтъ въ вашей Италіи на столько искусившагося волокиты чтобъ восторжествовать надъ честью моей владычицы, если въ отношеніи къ сохраненію или къ потерѣ чести назвали вы ее слабой. На счетъ же воровъ, я нисколько не сомнѣваюсь, что у васъ ихъ множество, и все таки не боюся за мой перстень.

ФИЛА. Кончите это, господа.

ПОСТ. Съ большимъ удовольствіемъ. Достойный синьоръ этотъ, я очень благодаренъ ему, не считаетъ меня незнакомцемъ; мы съ разу сблизились.

ІАХИ. Въ пять такихъ разговоровъ я подобрался бы къ прекрасной вашей владычицѣ; заставилъ бы ее отступить и сдаться, имѣй я только доступъ и случай.

ПОСТ. Нѣтъ, нѣтъ.

ІАХИ. Готовъ, въ подтвержденіе этого, держать половину моего достоянія противъ вашего перстня, хотя она, по моему мнѣнію, нѣсколько и превышаетъ его цѣнность. Держу впрочемъ этотъ закладъ скорѣй противъ вашей увѣренности, чѣмъ противъ ея чести, и чтобы не дать вамъ повода оскорбиться, вызываюсь на эту попытку съ любой женщиной въ мірѣ.

ПОСТ. Ваша черезъ-чуръ смѣлая самонадѣянность заставитъ васъ жестоко ошибиться; увѣренъ что добьетесь вполнѣ вашей попыткой заслуживаемаго.

ІАХИ. Чего же это?

ПОСТ. Оттолкновенія; но ваша, какъ вы называете, попытка заслуживаетъ еще большаго — наказанія.

ФИЛА. Будетъ, господа, объ этомъ; споръ этотъ возникъ такъ внѣзапно, пусть и умретъ какъ родился; прошу, познакомтесь прежде получше.

ІАХИ. Въ доказательство вѣрности сказаннаго, я былъ бы готовъ держать и все мое, и моего сосѣда достояніе.

ПОСТ. Какую же даму избрали бы вы для испытанія?

ІАХИ. Да хоть вашу, по вашему такъ непреодолимо вѣрную. Держу десять тысячъ дукатовъ противъ вашего перстня, что — доставите мнѣ только доступъ ко двору, при которомъ живетъ она — послѣ втораго же свиданія съ ней, я привезу вамъ оттуда ея честь, которую считаете такъ огражденной.

ПОСТ. Противъ вашего золота я готовъ держать золото же; но перстень дорогъ для меня, какъ мой палецъ — часть онъ его.

ІАХИ. Вы боитесь^[3], и весьма благоразумно. Платите и по милліону за каждую драхму женскаго тѣла — не охраните его и тѣмъ отъ порчи. Вижу по этой боязни, есть въ васъ доля сомнѣнія.

ПОСТ. Все это манера только говорить; настоящій же вашъ образъ мыслей, надѣюсь, далеко лучше.

ІАХИ. Я господинъ своего слова; готовъ, клянусь, что сказалъ и исполнить.

ПОСТ. Готовы? — Довѣряю вамъ мой брилліантъ до вашего возвращенія. Заключимъ формальный договоръ. Добродѣтель моей владычицы превыше чудовищности вашего гнуснаго мнѣнія; вызываю васъ на этотъ закладъ. Вотъ мой перстень.

ФИЛА. Не допущу я такого заклада.

ІАХИ. Да онъ, клянусь богами, состоялся ужь. — Не представлю я вамъ достаточнаго свидѣтельства, что насладился драгоцѣннѣйшей тѣлѣсной частью вашей владычицы — мои десять тысячь дукатовъ ваши, точно также и вашъ брилліантъ; возвращусь, оставивъ ее такъ вѣрной, какъ вы надѣетесь — она, вашъ брилліантъ, и этотъ вашъ брилліантъ, и мое золото ваши; но вы должны снабдить меня такой рекомендаціей, которая дала бы мнѣ свободный къ ней доступъ.

ПОСТ. Согласенъ; условимся же окончательно. Вы отвѣтите мнѣ вотъ чѣмъ: оправдаете вы ваше хвастовство^[4], и дадите мнѣ ясно уразумѣть что преодолѣли — я не врагъ вамъ болѣе; не стоитъ она нашей ссоры; но останется она несоблазненной, не докажете вы противнаго, — за дурное ваше мнѣніе и за покушеніе на ея цѣломудріе вы отвѣтите мнѣ мечемъ вашимъ.

ІАХИ. Руку; идетъ. Скрѣпимъ все это законнымъ образомъ, и я отправлюсь въ Британію тотчасъ же, чтобы договоръ не простудился и не издохъ. Иду за моимъ золотомъ и за письменнымъ изложеніемъ условій заклада.

ПОСТ. Прекрасно. (Уходитъ съ Іакимо.)

ФРАН. Какъ вы думаете, состоится онъ?

ФИЛА. Синьоръ Іахимо не отступится. Пойдемъ за ними. (Уходятъ.)

СЦЕНА 6.

Британія. Комната во дворцѣ Цимбелина. Входятъ Королева, Придворныя дамы и Корнелій.

КОРО. Нарвите мнѣ этихъ цвѣтовъ, пока ночная роса на землѣ еще; проворнѣй. У кого списокъ ихъ?

1. дам. У меня.

КОРО. Ступайте же скорѣй. (Придворныя дамы уходятъ.) Ну, докторъ, принесъ ты тѣ зелья?

КОРН. Принесъ въ угоду вашему величеству; (Подавая ей небольшой ящичекъ) вотъ они; смѣю только, безъ всякой мысли оскорбить вашу милость — совѣсть заставляетъ — спросить для чего потребовали вы у меня эти страшно ядовитыя снадобья, порождающія томительнѣйшую смерть, медленную, но вѣрную?

КОРО. Удивляюсь, докторъ, такому съ твоей стороны вопросу; не была я развѣ такъ долго твоей ученицей? Не научилъ ты меня какъ добывать благовонія, перегонять, готовить въ прокъ? да такъ, что даже и самъ великій король нашъ часто выпрашивалъ у меня моихъ издѣлій? Достигнувъ этого, почему же, если ты только не предполагаешь во мнѣ чего-то сатанинскаго, не пополнить мнѣ моихъ свѣдѣній и другими опытами? Я хочу испытать эти твои снадобья — не надъ людьми, разумѣется, а надъ созданіями, которыя не считаемъ достойными даже и петли, — чтобы узнать ихъ силу и чѣмъ можно противодѣйствовать имъ; чтобъ дойдти такимъ образомъ до познанія свойствъ и дѣйствій каждого.

КОРН. Эти опыты ожесточатъ только сердце вашего величества; кромѣ того, созерцаніе ихъ дѣйствій и противно и вредно.

КОРО. О, не безпокойся. —

Входитъ Пизаніо.

(Про себя) А, вотъ и льстивый бездѣльникъ; начну съ него; онъ преданъ своему господину и враждебенъ моему сыну. — (Громко) Ну что, Пизаніо? — Докторъ, пока болѣе ты мнѣ не нуженъ; можешь идти куда хочешь.

КОРН. (Про себя). Не вѣрю я тебѣ, королева; но бѣдъ ты не надѣлаешь.

КОРО. (Пизаніо). Послушай. (Отводитъ его въ сторону.)

КОРН. Не люблю я ее. Она думаетъ, что у нея неизвѣстные еще медленно умерщвляющіе яды. Нравъ ея я знаю, и никому такъ злобному не довѣрю снадобьевъ такого проклятаго свойства. Тѣ, что у нея оглушаютъ, притупляютъ чувства только на время; она, можетъ быть, и попробуетъ ихъ сначала надъ кошками и собаками, а за тѣмъ пойдетъ и дальше; но какой бы видъ смерти ни породили они, бѣды отъ этого не будетъ — они окуютъ чувства только для того, чтобъ ожили еще бодрѣйшими. Надуетъ ее лживое ихъ дѣйствіе; и чѣмъ лживѣе буду я съ ней въ этомъ отношеніи, тѣмъ буду я правѣе.

КОРО. Понадобишься, докторъ, я пришлю за тобой.

КОРН. Нижайше кланяюсь. (Уходить.)

КОРО. Все плачетъ, говоришь ты? Неужели ты думаешь, что время не охладитъ и не дастъ благоразумію дороги туда, гдѣ царитъ теперь безуміе? Работай; скажешь что она любитъ моего сына — скажу тебѣ тутъ же: возвеличенъ ты такъ же какъ господинъ твой, даже больше; потому что его счастіе лежитъ безъ языка, имя его при послѣднемъ издыханіи; возвратиться онъ не можетъ, не можетъ и оставаться тамъ, гдѣ находится; перемѣнить мѣсто — перемѣнить одно горе на другое; для него и каждый наступающій день наступаетъ только для уничтоженія работы предшествовавшаго. Чего надѣяться тебѣ, полагаясь на склоняющееся къ паденію, на невозстановимое, не имѣющее друзей (Роняетъ ящичекъ; Пизаніо поднимаетъ его и подаетъ ей) даже и для поддержки только? — Ты не знаешь что поднялъ — возьми это за трудъ твой. Это составленное мной снадобье, пять разъ спасавшее короля отъ смерти. Не знаю ничего болѣе крѣпительнаго; — возьми же, прошу; пусть это будетъ задаткомъ тѣхъ наградъ, которыя готовлю тебѣ. Объясни своей госпожѣ, но какъ бы отъ себя, настоящее ея положеніе. Сообрази какое счастіе тебѣ выпадаетъ; не забывай, что ты сохранишь милость своей госпожи я пріобрѣтешь еще расположеніе моего сына. Я склоню короля на всякое, какое только пожелаешь повышеніе; и я сама, побуждающая тебя къ этой услугѣ, болѣе всѣхъ обязана вознаградить тебя богатѣйшимъ образомъ. — Позови дамъ моихъ. — Подумай о томъ что я сказала. (Пизаніо уходитъ.) — Хитрый, преданный негодяй, несовратимый старатель своего господина, постоянное ей напоминовеніе оставаться вѣрной своему повелителю. — Я дала ему то, что — прими онъ только — лишитъ ее окончательно вѣстощиковъ возлюбленнаго, что попробуетъ за тѣмъ, если не уступитъ, и сама.

Пизаніо возвращается съ Дамами.

Такъ, такъ будетъ прекрасно. — Несите фіалки, первинки и буквицу въ кабинетъ мой, — Прощай, Пизаніо. Подумай о томъ, что говорила тебѣ. (Уходитъ со Дамами.)

ПИЗА. Подумаю; измѣню господину своему — задушу себя; вотъ все, что я для тебя сдѣлаю. (Уходитъ.)

СЦЕНА 7.

Другая комната тамъ же. Водитъ Имогена.

ИМОГ. Отецъ жестокъ, а мачиха лукава; и глупый еще искатель руки замужней женщины, мужъ которой въ изгнаньи — О этотъ мужъ! вѣнецъ онъ моего горя и безпрестанныхъ изъ-за него мученій! Еслибъ и меня украли, какъ братьевъ, я была бы счастлива! какъ жалки помыслы величія, и какъ блаженны тѣ, какъ бы низко они ни стояли, чьи смиренныя желанія увѣнчиваются упрочивающимъ счастіе довольствомъ. — Это кто еще? Несносно!

Входятъ Пизаніо и Іахимо.

ПИЗА. Принцесса, къ вамъ благородный, изъ Рима, господинъ съ письмомъ отъ вашего супруга.

ІАХИ. Вы блѣднѣете, принцесса? Доблестный Леонатусъ здоровъ, и шлетъ нѣжнѣйшій привѣтъ вашему высочеству. (Подаетъ ей письмо.)

ИМОГ. Благодарю, благородный господинъ. Отъ души привѣтствую васъ.

ІАХИ. (Про себя). Все, что выступаетъ въ ней наружу, чудо совершенства; одарена она такой же дивной душой — единственна она, какъ птица Аравіи^[5], и проигралъ я закладъ. Будь же, смѣлость, другомъ мнѣ; вооружи меня, отвага, отъ головы до ногъ, или придется, подобно Парѳянамъ, биться, обратившись въ бѣгство, бѣжать, пожалуй, и просто.

ИМОГ. (Читаетъ). «Онъ одинъ изъ благороднѣйшихъ, крѣпко привязавшій меня къ себѣ добротой своей. Прими же его соотвѣтственно, какъ дорожишь твоимъ вѣрнымъ Леонатусомъ». — Читаю громко только это; остальное жь глубоко согрѣваетъ мое сердце и принимается имъ съ благодарностью. — Я такъ рада вамъ, достойный господинъ, какъ только могу выразить словами, и какъ увидите по всему, что могу для васъ сдѣлать.

ІАХИ. Благодарю, прекраснѣйшая принцесса. — Что же это однакожъ! обезумѣли что ли люди? Не дала имъ развѣ природа глазъ, чтобъ видѣть перегибающійся этотъ сводъ, великолѣпный этотъ куполъ надъ землей и моремъ; чтобъ различать огнистыя свѣтила на немъ, безчисленные камни на каменистомъ прибрежіи^[6]; не можемъ мы и при помощи такихъ драгоцѣнныхъ очковъ отличать прекрасное отъ дурнаго?

ИМОГ. Что приводитъ васъ въ это изумленіе?

ІАХИ. Не глаза тутъ виноваты, потому что и обезьяны и мартышки изъ двухъ самокъ съ одной повизжатъ, другую оттолкнутъ гримасами; и не сужденье, потому что и идіотъ, въ случаѣ такого счастія, будетъ благоразумно сдержанъ; и не голодъ, потому что грязь, противупоставленная такому чистому превосходству, побудитъ и тощій желудокъ скорѣй къ тошнотѣ, чѣмъ ко вкушенію.

ИМОГ. Да въ чемъ, скажите, дѣло?

ІОХИ. Пресыщенная только воля — это насытившееся, но несытое желаніе, эта кадь полная и текущая, — сожравъ ягненка, бросается и на требуху.

ИМОГ. Что такъ разстроиваетъ васъ? Здоровы ли вы?

ІАХИ. Благодарю, принцесса; здоровъ. — (Пизаніо) Прошу, любезный, скажи моему человѣку, чтобы онъ ждалъ меня тамъ, гдѣ я его оставилъ; онъ никого здѣсь не знаетъ, и безтолковъ немного.

ПИЗА. Ни такъ хотѣлъ идти къ нему съ привѣтомъ.

(Уходитъ.)

ИМОГ. Хорошо ли по прежнему моему мужу? Какъ его, скажите, здоровье?

ІАХИ. Прекрасно.

ИМОГ. Расположенъ къ веселью? Надѣюсь, расположенъ.

ІАХИ. Онъ удивительно веселъ; изъ иностранцевъ нѣтъ у насъ никого веселѣй и проказливѣй его; прозванъ даже Британскимъ кутилой.

ИМОГ. Здѣсь онъ былъ наклоннѣй къ грусти, и часто, самъ не зная изъ чего.

ІАХИ. Я никогда не видалъ его печальнымъ. Есть у него тамъ другъ, Французъ одинъ, удивительнѣйшій monsieur, сильно, кажется, влюбленный въ оставленную имъ на родинѣ Галльскую дѣвушку, онъ пыхтитъ глубокими вздохами, а веселый Британецъ — разумѣю супругъ вашъ, — помираетъ себѣ со смѣху, восклицая: о, можно ли не лопнуть отъ смѣха, какъ вздумаешь, что человѣкъ, знающій по книгамъ, по слухамъ, или по собственному опыту, что такое женщина и чѣмъ она не можетъ не быть, можетъ, на свободѣ, тосковать о вѣрномъ рабствѣ?

ИМОГ. И это говорилъ мой мужъ?

ІАХИ. Со слезами на глазахъ отъ смѣха. Забавно, право, быть при этомъ, и слушать какъ онъ потѣшается надъ Французомъ; но, видитъ небо, есть люди, заслуживающіе большаго осужденія.

ИМОГ. Не онъ, надѣюсь.

ІАХИ. Не онъ; но за щедрость къ нему неба можно бъ было быть и поблагодарнѣй. Велика она въ немъ; но въ васъ — которую считаю превыше всѣхъ даровъ — вынужденный удивляться, долженъ и жалѣть.

ИМОГ. О чемъ же, добрый господинъ?

ІАХИ. О двухъ существахъ, и отъ души.

ИМОГ. И я одно изъ нихъ? Вы глядите на меня; какое же, вызывающее вашу жалость, крушеніе замѣчаете вы во мнѣ?

ІАХИ. О, гнусно! Скрыться отъ лучезарнаго солнца, и утѣшаться въ тюрьмѣ тусклымъ огаркомъ!

ИМОГ. Прошу васъ отвѣчать на мои вопросы откровеннѣй. Почему жалѣете вы меня?

ІАХИ. Потому что другія, хотѣлъ я сказать, пользуются вашимъ — Но кара за то дѣло боговъ; не мое — разсказывать это.

ИМОГ. Видно, вы что-то обо мнѣ, или что-то меня касающееся знаете; прошу — такъ-какъ подозрѣніе дурного часто мучительнѣй извѣстности что оно есть, потому что извѣстность или убѣждаетъ что нѣтъ средствъ поправить, или, добытая во время, даетъ ихъ, — откройте мнѣ что васъ и нудитъ и останавливаетъ.

ІАХИ. Владѣй я этими щеками, чтобъ впиваться въ нихъ моими устами; этой рукой, прикосновеніе, каждое прикосновеніе которой вызывало бы изъ души его ощущающаго клятву въ вѣрности; этимъ предметомъ, плѣнившимъ дикое блужданіе глазъ моихъ, приковавъ ихъ къ себѣ, и слюнявь въ тоже время — будь я тогда проклятъ — губы такъ же всѣмъ доступныя, какъ ступени, ведущія въ Капитолій; пожимай руки заскорузлыя отъ ежечасной лживости — отъ лживости, какъ отъ работы; перемигивайся съ глазами^[7] мутными и тусклыми, какъ коптящій свѣтъ, питающійся вонючимъ саломъ — всѣхъ мукъ ада разомъ заслуживала бы такая гнусность!

ИМОГ. Супругъ мой забылъ, боюсь, Британію.

ІАХИ. И самого себя. Не я, изъ жажды повѣдать это, открываю вамъ жалкую его перемѣну; чары вашихъ прелестей вызвали изъ глубины нѣмой души вѣсть объ этомъ на языкъ мой.

ИМОГ. Не разсказывайте мнѣ ничего болѣе.

ІАХИ. Дражайшая, горе ваше переполняетъ мое сердце состраданіемъ; боленъ я имъ. Созданіе такъ прекрасное, которое на тронѣ удвоило бы и величайшаго изъ королей, приравнять къ непотребнымъ, покупаемымъ золотомъ вашихъ же сундуковъ! платящимъ за золото^[8] всѣми болѣзнями, какими только можетъ гнилость надѣлить природу — чумой, способной отравить и самый ядъ! Отомстите, или родившая васъ не была царицей, или выродились вы.

ИМОГ. Отомстить! Какъ отомстить мнѣ? Если это и справедливо — вѣдь я и обоимъ ушамъ не дозволяю обманываться торопливостью, — если это и справедливо, какъ же отомщу я?

ІАХИ. Не заставилъ бы онъ меня жить, подобно жрицѣ Діаны, промежь холодныхъ простынь, между тѣмъ какъ самъ гоняется за вѣтреными прелестницами, вамъ на зло и на вашъ счетъ. Отомстите ему за это. Посвящаю вамъ себя для этого; болѣе признательный, чѣмъ этотъ отреченецъ отъ вашего ложа, не измѣню я вашему расположенію, буду молчаливъ и вѣренъ.

ИМОГ. Пизаніо!

ІАХИ. Позвольте же мнѣ на губахъ вашихъ запечатлѣть обѣтъ этотъ.

ИМОГ. Прочь! — Презираю мои уши^[9] за то, что такъ долго слушали тебя. — Будь ты честенъ, ты разсказалъ бы мнѣ эту сказку по добротѣ, а не съ этой цѣлью, такъ же низкой, какъ безумной. Ты позоришь человѣка, который такъ же чуждъ того, что ты говоришь о немъ, какъ ты — чести, и домогаешься любви женщины, которая гнушается тобой, какъ дьяволомъ. — Пизаніо! — Я передамъ королю, отцу моему, твое нападеніе на меня; найдетъ онъ такое, какъ въ Римскихъ баняхъ, при его дворѣ нахальничанье дерзкаго иноземца, его скотское покушеніе на честь мою, приличнымъ — не дорожитъ онъ ни дворомъ своимъ, на дочерью, и нисколько не уважаетъ ее. — Пизаніо!

ІАХИ. О, счастливый, могу я воскликнуть, Леонатусъ; вѣра твоей супруги въ тебя такъ же заслуживаетъ твоей въ ней увѣренности, какъ совершеннѣйшая твоя добродѣтель ея непоколебимой вѣры. Живите же долго, вполнѣ счастливые! вы, жена достойнѣйшаго изъ мужей, какимъ когда либо, какая нибудь страна гордилась, и возлюбленная его, какой только достойнѣйшій достоинъ. Простите мнѣ; все это я говорилъ только для того, чтобъ узнать глубоко ли укоренилась ваша довѣренность къ нему; представлю вамъ теперь вашего супруга тѣмъ, что онъ есть — возстановлю его: онъ человѣкъ благороднѣйшихъ правилъ, святый чудодѣй, причаровывающій къ себѣ общества; половина сердца каждаго — его.

ИМОГ. Вы поправляете.

ІАХИ. Онъ возсѣдаетъ между мужей, какъ нисшедшій богъ; есть въ его наружности какое-то, возвышающее его надъ смертнымъ, достоинство. Не сердитесь, прекраснѣйшая принцесса, что оемѣлился испытать васъ лживымъ разсказомъ; испытаніе это доказало блестящимъ образомъ необыкновенный вашъ умъ въ выборѣ такого рѣдкаго мужа, который, какъ вамъ извѣстно, пасть не можетъ. Моя любовь къ нему заставила меня такъ васъ провѣять; но боги создали васъ, въ отличіе отъ другихъ, безъ мякины. Прошу, простите.

ИМОГ. Все забыто, добрый господинъ. Мое вліяніе при дворѣ — ваше.

ІАХИ. Благодарю. Но я совсѣмъ забылъ было о небольшой къ вамъ просьбѣ, важной однакожь, потому что она по дѣлу, въ которомъ супругъ вашъ заинтересованъ; я и другіе благородные друзья такъ же участники въ немъ.

ИМОГ. Прошу, скажите, что это такое?

ІАХИ. Человѣкъ двѣнадцать насъ Римлянъ и вашъ супругъ — лучшее перо крыла нашего, — сложились на покупку подарка императору, который я, ихъ довѣренный, и купилъ во Франціи; это серебряный сервизъ изящнѣйшаго рисунка, осыпанный богатѣйшими, превосходно отдѣланными камнями. Цѣна его большая, и я, какъ иностранецъ, желалъ бы найти ему мѣсто повѣрнѣе; будете вы такъ добры, что примете его на сохраненіе.

ИМОГ. Съ удовольствіемъ, и честью поручусь за его сохранность; мой мужъ заинтересованъ — я поставлю его въ мою спальню.

ІАХИ. Онъ въ сундукѣ, охраняемомъ моими людьми; осмѣлюсь перенести его въ ваши покои на эту только ночь, потому что завтра же сажусь на корабль.

ИМОГ. О, нѣтъ, нѣтъ.

ІАХИ. Извините, долженъ; измѣню слову, замедливъ мой отъѣздъ. Я переплылъ изъ Галліи море только для того, чтобъ увидѣть, по обѣщанію, ваше высочество.

ИМОГ. Благодарю васъ за трудъ; но не уѣзжайте завтра.

ІАХИ. Долженъ, принцесса; и потому прошу, если вамъ угодно порадовать вашего супруга письмомъ, напишите его въ эту же ночь. Я и такъ потратилъ много времени, весьма важнаго для поднесенія подарка.

ИМОГ. Напишу. Присылайте вашъ сундукъ; онъ будетъ сбереженъ и возвращенъ вамъ вѣрно. Искренно привѣтствую васъ. (Уходятъ.)

ДѢЙСТВІЕ II.

СЦЕНА 1.

Дворъ передъ дворцемъ Цимбелина. Входятъ Клотенъ и двое Придворныхъ.

КЛОТ. Бывало ли съ кѣмъ такое несчастье! отбить мой шаръ, когда онъ касался ужь цѣли! Ставка была сто фунтовъ, а тутъ поганая обезьяна взъѣлась еще на меня за проклятія, точно я занималъ ихъ у него, и не могъ разражаться ими какъ хотѣлось.

1. при. Чтожь выигралъ онъ этимъ? Вы прошибли ему вашимъ шаромъ голову.

2. при. (Про себя). Будь у него столько жь ума, сколько его у прошибшаго — весь онъ вытекъ бы.

КЛОТ. Расположенъ знатный клясть — имѣетъ развѣ всякій изъ присутствующихъ право корнать его проклятія, а?

2. при. Нѣтъ, ваше высочество; (Про себя) да и онъ — обрубать имъ уши.

КЛОТ. Проклятая собака! — Я дамъ ему удовлетвореніе? Будь онъ еще моего званія!

2. при. (Яро себя). Чтобъ отзываться глупцемъ.

КЛОТ. Ничто въ мірѣ такъ меня не бѣситъ. Чортъ это возьми! Лучше не бытъ мнѣ такимъ знатнымъ; не смѣютъ они со мной драться, благодаря королевѣ, моей матери. Всякая дрянь дерется себѣ до сыта, а я расхаживай, какъ пѣтухъ, къ которому никто не можетъ подступить.

2. при. (Про себя). Пѣтухъ ты и есть, да и каплунъ еще, и горланишь себѣ, пѣтухъ съ гребнемъ на головѣ^[10]).

КЛОТ. Ты говоришь?

2. при. Не подобаетъ вашему высочеству драться со всякимъ, вами оскорбляемымъ.

КЛОТ. Нѣтъ, не подобаетъ; знаю я это; но оскорблять нисшихъ меня подобаетъ.

2. при. Только вашему высочеству.

КЛОТ. Ну да, то я и говорю.

1. при. А о чужеземцѣ, прибывшемъ въ эту ночь ко двору, слышали?

КЛОТ. Чужеземецъ? и я ничего объ этомъ не знаю.

2. при. (Про себя). Самъ совершенно чужеземенъ уму, и не знаетъ этого.

1. при. Онъ Италіанецъ, и, полагаютъ, одинъ изъ друзей Леонатуса.

КЛОТ. Леонатуса! изгнаннаго бездѣльника! и онъ такой же, кто бы онъ тамъ ни былъ. Отъ кого узналъ ты объ этомъ чужеземцѣ?

1. при. Отъ одного изъ пажей вашего высочества.

КЛОТ. Не будетъ неприличнымъ, если пойду взглянуть на него? Не унижу себя этимъ, не измѣню достоинству?

1. при. Унизить себя вы, ваше высочество, не можете.

КЛОТ. Трудненько, полагаю.

2. при. (Про себя). Ты дуракъ отъявленный, и потому все, что бы ни придумалъ, какъ дурацкое, никакъ не измѣнитъ твоего значенія.

КЛОТ. Такъ пойдемте же; хочется мнѣ взглянуть на этого Итальянца. Проигранное въ шары днемъ, я отыграю у него въ эту же ночь. Идемъ.

2. при. Я за вами ваше высочество. (Плотенъ и первый Придворный уходятъ). Какъ это такая хитрая чертовка, какъ его мать, могла наградить міръ такимъ осломъ! она — женщина, все преодолѣвающая умомъ своимъ, а сынокъ — низачто не вычтетъ и двухъ изъ двадцати такъ, чтобъ осталось семнадцать. — Бѣдная принцесса, божественная Имогена, что должна ты претерпѣвать между отцемъ — управляемымъ твоей мачихой, матерью — ежечасно придумывающей новые ковы, и женихомъ — ненавистнымъ тебѣ болѣе даже и самого изгнанія любимаго супруга. Отъ страшнаго, замышляемаго ими развода да содѣлаютъ небеса оплоты дорогой твоей чести незыблемыми; да не поколеблется храмъ свѣтлаго ума твоего, чтобъ ты могла устоять для изгнаннаго супруга и обширной страны нашей! (Уходитъ).

СЦЕНА 2.

Спальня; въ углу сюитъ большой сундукъ. Имогена лежитъ на постелѣ и читаетъ. Елена сидитъ поодаль.

ИМОГ. Есть кто здѣсь? ты Елена?

ЕЛЕН. Что вамъ, принцесса, угодно?

ИМОГ. Который теперь часъ?

ЕЛЕН. Почти что полночь,

ИМОГ. Такъ часа я три читала. Глаза мои слипаются; загни листокъ, на которомъ остановилась. Ступай спать. Свѣчу не уноси, пусть горитъ; проснется часа въ четыре, прошу, разбуди и меня. Сонъ совсѣмъ меня одолѣваетъ. (Елена уходитъ.) Повѣряю себя вашему, о боги, покровительству! охраните меня, молю, отъ фей и злыхъ духовъ ночи! (Засыпаетъ.)

Іахимо вылѣзаетъ изъ сундука.

ІАХИ. Сверчки поютъ, и утомленныя чувства людей возстановляютъ себя сномъ. Такъ, тихохонько попиралъ нашъ Тарквиній тростникъ прежде, чѣмъ разбудилъ пораненное имъ цѣломудріе. — О, Цитерея, какъ дивно украшаешь ты собой ложе свое! роскошнѣйшая, и простынь бѣлѣйшая лилія! Еслибъ я могъ коснуться! только поцѣлуемъ; однимъ только поцѣлуемъ! — Какъ безцѣннымъ дѣлаютъ его несравненные эти рубины! — Это ея дыханіе наполняетъ комнату такимъ благоуханіемъ; и пламя свѣчи клонится къ ней, какъ бы желая пробраться подъ ея вѣки, чтобъ взглянуть на закрытыя этими ставнями свѣтила — бѣлыя и лазурныя, окаймленныя синевой самого неба. — Но къ дѣлу. Чтобъ запомнить комнату (Вынимая таблички), запишу все. — Такія-то и такія картины; — тамъ окно; — такая-то уборка кровати; такіе обои, изображенія на нихъ — все войдетъ въ мою повѣсть. — Ахъ! какой нибудь естественный значекъ ея тѣла свидѣтельствовалъ бы вѣдь далеко сильнѣе и десяти тысячъ этихъ движимостей, обогатилъ бы опись мою. О, сонъ, обезьяна ты смерти, наляжь же на нее всей своей тяжестью, чтобы чувства ея сдѣлались такими же, какъ у надгробныхъ изваяній въ часовняхъ лежащихъ! — (Снимая браслетъ съ руки ея) Снимайся, снимайся; — податливъ, какъ неподатливъ былъ нѣкогда Гордіевъ узелъ. — Мой онъ, и будетъ внѣшнимъ доказательствомъ, такъ же, какъ и внутреннее сознаніе, способнымъ довести ея мужа до бѣшенства. — А! на лѣвой груди пятерная родинка, течь въ точь пять малиновыхъ капелекъ на днѣ скороспѣлки; вотъ доводчикъ, убѣдительнѣй котораго никакой законъ не представитъ; это заставитъ его думать, что сорвалъ я замокъ, и похитилъ сокровище ея чести. — Ничего болѣе. — Да и къ чему еще? Записывать этого не за чѣмъ; врѣзалось, ввинтилось это въ мою память. — Она читала передъ сномъ повѣсть о Тереѣ; вотъ, листъ загнутъ на мѣстѣ, гдѣ Филомела сдается. — Достаточно. Въ сундукъ, подъ замокъ опять. Живѣй, живѣй, драконы ночи, разверзайте скорѣй разсвѣтомъ глаза ворона^[11]. Страшенъ ночлегъ мой; хотя она и ангелъ небесный, а здѣсь все-таки адъ. (Бьютъ часы) Одинъ, два, три — пора, пора! (Прячется въ сундука.)

СЦЕНА 3.

Комната передъ спальней Имогены. Входятъ Клотенъ и Придворные.

1. при. Ваше высочество терпѣливѣйшій изъ людей при проигрышѣ, хладнокровнѣйшій изъ всѣхъ когда либо одно только очко выбрасывавшихъ.

КЛОТ. Проигрышь прохладитъ хоть кого.

1. при. Но не всякого сдѣлаетъ такъ благородно терпѣливымъ, какъ ваше высочество. А вы страшно горячи и неистовы, когда выигрываете.

КЛОТ. Выигрышь бодритъ всякого. Добудь я только глупую эту Имогену — было бы вдоволь у меня золота. Ужь утро, утро вѣдь?

1. при. День, ваше высочество.

КЛОТ. Чтожь музыканты-то нейдутъ. Присовѣтовали мнѣ угощать ее по утрамъ музыкой; увѣрили, что это тронетъ ее.

Входятъ Музыканты.

Сюда, настроивайте; удастся вамъ тронуть ее вашимъ бренчаньемъ — отлично, попытаемъ и мы языкомъ; не подѣйствуетъ ни то ни другое — пусть остается себѣ при своемъ, а я никакъ не отстану. — Ну, сперва отлично ловко придуманную штучку, а тамъ изумительно сладостную пѣсенку съ великолѣпнѣйшими словами — и пусть она за тѣмъ раздумываетъ себѣ.

ПѢСНЯ.

Слышь! слышь! у вратъ ужь неба

Громко распѣваетъ жаворонокъ;

Всталъ и Фебъ, ведетъ своихъ коней

На водопой изъ вѣнчиковъ цвѣтовъ;

Открываютъ и зажмурившіеся ноготки

Золотые свои глазки;

Пробудися жь со всѣмъ, что прекрасно,

И ты владычица души,

Пробудись, пробудись!

КЛОТ. Такъ; теперь убирайтесь. Подѣйствуетъ это — я еще болѣе воздамъ вамъ за вашу музыку; не подѣйствуетъ — недостатокъ это ея ушей, котораго ни лошадиному волосу, ни кишкамъ телятъ, ни голосу совершеннѣйшаго евнуха никогда не исправить. (Музыканты уходятъ.)

Входятъ Цимбелинъ и Королева.

2. при. Король идетъ сюда.

КЛОТ. Какъ хорошо, что такъ запоздалъ я, потому что не быть бы мнѣ, безъ того, на ногахъ такъ рано; онъ не можетъ не оцѣнить отечески такого моего ухаживанія. — Добраго утра вашему величеству и доброй моей матушкѣ.

ЦИМБ. Ждешь ты тутъ у дверей суровую дочь нашу? Чтожь, не хочетъ выйдти?

КЛОТ. Я осаждалъ ее музыкой, но она никакого не обратила на нее вниманія.

ЦИМБ. Изгнаніе ея возлюбленнаго слишкомъ еще недавно; не забыла она еще его; пройдетъ еще немного времени — оттискъ воспоминаній сгладится, и твоя она тогда.

КОРО. Ты такъ много обязанъ королю; ничего, что можетъ возвысить тебя въ глазахъ его дочери, онъ не пропускаетъ. Усиль и ты свое стараніе ей понравиться; пользуясь благопріятной погодой, обращай и отказы въ побужденіе къ еще большему ухаживанію; показывай, что на все, что ты для нее ни дѣлаешь, ты ею же вдохновляется; повинуйся ей во всемъ, за исключеніемъ только требованій, къ устраненію тебя клонящихся; къ такимъ безчувствененъ ты.

КЛОТ. Безчувствененъ? ну, нѣтъ.

Входитъ Вѣстникъ.

ВѢСТ. Государь, послы изъ Рима. Одинъ изъ нихъ Кай Луцій.

ЦИМБ. Почтенный мужъ, хоть и является теперь по дѣлу непріятному; но это не его вина; мы должны принять его соотвѣтственно уваженію къ пославшимъ, и къ нему лично, помня его прежнюю доброту къ намъ. — Любезный сынъ, пожелавъ добраго утра твоей возлюбленной, приходи къ матери, и къ намъ; ты намъ нуженъ при переговорахъ съ Римлянами. Идемъ, королева. (Уходитъ съ Королевой Вѣстникомъ и Придворными.)

КЛОТ. Встанетъ она — поговорю съ ней; не встанетъ — пусть лежитъ себѣ, и грезитъ. — Эй, послушайте! — Я знаю, при ней всегда бываютъ прислужницы; что если я смажу ручку одной изъ нихъ? Золото покупаетъ вѣдь и допускъ, часто покупаетъ; заставляетъ и Діаниныхъ лѣсничихъ, измѣняя своимъ обязанностямъ, направлять ихъ звѣря прямо на вора; золото же убиваетъ честнаго и спасаетъ бездѣльника, вѣшаетъ даже иногда и обоихъ, и честнаго и бездѣльника; чего не дѣлаетъ и не раздѣлываетъ оно? Сдѣлаю же одну изъ ея женщинъ моимъ ходатаемъ, потому что самъ ничего въ этомъ дѣлѣ не смыслю. (Стучится) Послушайте.

Входитъ одна изъ Придворныхъ.

ПРИД. Кто здѣсь стучится?

КЛОТ. Дворянинъ.

ПРИД. Не больше?

КЛОТ. И дворянки сынъ.

ПРИД. Ну этимъ не всякій, кому портной такъ же дорогъ какъ вамъ, можетъ похвастаться. Что же вамъ угодно?

КЛОТ. Госпожу твою; готова она?

ПРИД. Какъ же; оставаться въ своей комнатѣ.

КЛОТ. Вотъ тебѣ золото; продай мнѣ добрый твой отзывъ.

ПРИД. Какъ! доброе мое имя? или передачу о васъ того, что мнѣ покажется хорошимъ? — Да вотъ принцесса.

Входитъ Имогена.

КЛОТ. Добраго утра, прелестнѣйшая; драгоцѣнную вашу ручку, сестрица.

ИМОГ. Добраго утра, принцъ. Вы слишкомъ ужь много, для пожинанія однѣхъ непріятностей, трудитесь; могу благодарить васъ только признаніемъ, что страшно бѣдна благодарностью, почти до невозможности приберегать ее.

КЛОТ. И все таки, клянусь, люблю я васъ.

ИМОГ. Скажите вы это просто — это такъ же подѣйствовало бы; но вы все клянетесь, и моя награда вамъ все та же: не ставлю я это ни во что.

КЛОТ. Не отвѣтъ это.

ИМОГ. И не сказала бы я ни слова, еслибъ не боялась, что молчаніе мое вы примете за уступку. Прошу, пощадите меня; право, и величайшей вашей любезностью вы ничего, кромѣ такой же нелюбезности, не вызовете. Человѣку, какъ вы смышленому, можно бы, кажись, когда его учатъ, научиться воздержности.

КЛОТ. Оставить васъ въ вашемъ сумасшествіи — грѣхъ. Не оставлю.

ИМОГ. Дураки вотъ съ ума не сходятъ.

КЛОТ. Вы это меня дуракомъ-то называете?

ИМОГ. Какъ сумасшедшая — называю. Уйметесь вы — пройдетъ и мое сумашествіе; излѣчитъ это насъ обоихъ. Мнѣ, право, прискорбно, что вы заставляете меня забыть свойственное благовоспитанной женщинѣ приличіе и высказаться прямо; знайте же, одинъ разъ навсегда — говорю, хорошо зная мое сердце, и со всей его правдивостью, — что я нисколько о васъ не думаю; что я до того, винюсь, жестокосерда, что ненавижу васъ: что вамъ слѣдовало бы понять и не доводя меня до такого высказыванія.

КЛОТ. Грѣшите вы противъ должнаго вашему отцу повиновенія. Приводимый вами бракъ съ подлымъ негодяемъ, вскормленнымъ подаяніями, холодными объѣдками, крохами двора, нисколько не бракъ; если низшимъ — а кто низше его? — и дозволяется связывать души — для размноженія только голи и нищенства, — произвольными узами, вамъ это никакъ не дозволяется короной, великаго значенія которой не должны вы позорить гнуснымъ рабомъ, сквернавцемъ, годнымъ только для ливреи, для обносокъ господина, клюшникомъ, низшимъ даже и этого.

ИМОГ. Гнусный, да будь ты и сыномъ Юпитера, оставаясь въ остальномъ тѣмъ же, что есть, ты былъ бы низокъ и для его конюха; ты былъ бы достаточно почтенъ, до возбужденія даже зависти, и вполнѣ соотвѣтствующимъ твоимъ достоинствомъ званіемъ помощника палача въ его королевствѣ, и былъ бы ненавидимъ за такое возвеличеніе тебя.

КЛОТ. Да пожретъ его чума!

ИМОГ. Для него и одно уже произнесеніе его имени тобою величайшее изъ несчастій. И самая его худшая, когда либо облекавшая его тѣло, одежда, дороже для меня всѣхъ волосъ твоихъ, еслибъ даже каждый изъ нихъ былъ такимъ же, какъ ты человѣкомъ.

Входитъ Пизаніо.

Что тебѣ, Пизаніо?

КЛОТ. Одежда его? Чертъ возьми —

ИМОГ. Ступай скорѣй къ Доротеѣ.

КЛОТ. Одежда его?

ИМОГ. Дуракъ преслѣдуетъ меня, пугаетъ и сердитъ все болѣе и болѣе. — Ступай, скажи ей, чтобъ она отыскала браслетъ, какъ-то случайно соскользнувшій съ моей руки; онъ подаренъ мнѣ твоимъ господиномъ, и не разстанусь я съ нимъ ни за всѣ доходы любого изъ королей Европы. Кажется утромъ я видѣла его, а что ночью былъ онъ на рукѣ моей — это несомнѣнно; я цѣловала его. Надѣюсь, не умчался же онъ къ мужу съ вѣстью, что кромѣ его я другого цѣлую. низа. Пропасть онъ не можетъ.

ИМОГ. Надѣюсь; ступай, отыщите. (Пизаніо уходитъ.)

КЛОТ. Вы оскорбили меня. — И самая худшая его одежда?

ИМОГ. Ну да; я сказала это; хотите судиться — зовите свидѣтелей.

КЛОТ. Я сообщу это вашему родителю.

ИМОГ. И вашей родительницѣ; она такъ благоволитъ ко мнѣ, что, увѣрена, не замедлитъ истолковать это въ самую худшую сторону. Предоставляю васъ за симъ жесточайшему вашему негодованію. (Уходитъ.)

КЛОТ. Отомщу же я тебѣ. — И самая худшая его одежда! — Хорошо. (Уходитъ.)

СЦЕНА 4.

Римъ. Комната въ домъ Филаріо. Входятъ Постумусъ и Филарю.

ПОСТ. Не бойтесь, любезный другъ; желалъ бы и въ возвратѣ расположенія короля быть такъ же увѣреннымъ, какъ въ томъ, что честь ея при ней и останется.

ФИЛА. Что же дѣлаете вы для возврата его?

ПОСТ. Ничего; жду всего отъ перемѣны времени, дрожу отъ настоящей зимы, въ чаяніи дней болѣе теплыхъ. Живя сомнительными этими надеждами, плохо плачу я вамъ за любовь вашу; не сбудутся онѣ — умру должникомъ вашимъ.

ФИЛА. Вы и одной уже вашей любезностью, однимъ вашимъ обществомъ переплачиваете за все, что я могу для васъ сдѣлать. Теперь вашему королю, вѣроятно, извѣстны уже требованія великаго Августа; Кай Луцій не замедлитъ исполненіемъ своего порученія; думаю, согласитъ его на дань, и онъ вышлетъ недоимку, или увидитъ опять Римлянъ, скорбное воспоминаніе о которыхъ и доселѣ свѣже еще въ ихъ памяти.

ПОСТ. А я думаю — хотя я и не государственный человѣкъ, да вѣроятно никогда имъ и не буду, — что это вызоветъ непремѣнно войну, и до васъ скорѣе дойдетъ вѣсть о высадкѣ въ безстрашную Британію легіоновъ, находящихся теперь въ Галліи, тѣмъ о высылкѣ хоть одного пенса требуемой вами дани. Мои соотечественники гораздо теперь устроеннѣй, чѣмъ во времена, когда Юлій Цезарь, посмѣиваясь надъ ихъ неумѣлостью, сводилъ однакожь брови отъ ихъ мужества; соединенное теперь со знаніемъ воинскаго дѣла, оно покажетъ ихъ порицателямъ, что они народъ не отстающій отъ времени.

Входитъ Іахимо.

ФИЛА. Смотрите! Іахимо!

ПОСТ. Мчали васъ быстрѣйшіе олени по сушѣ, лобызали вѣтры изъ всѣхъ угловъ паруса ваши, чтобъ окрылить корабль вашъ?

ФИЛА. Добро пожаловать.

ПОСТ. Надѣюсь, краткость отвѣта ускорила такъ ваше возвращеніе.

ІАХИ. Супруга ваша прекраснѣйшая изъ всѣхъ когда либо мною видѣнныхъ женщинъ.

ПОСТ. И съ тѣмъ вмѣстѣ лучшая; поглядывай себѣ безъ того красота ея въ окно для приманки лживыхъ сердецъ, и будь съ ними лживой.

ІАХИ. Вотъ письмо къ вамъ.

ПОСТ. Хорошаго, надѣюсь, содержанія?

ІАХИ. Вѣроятно.

ФИЛА. Былъ Кай Луцій при дворѣ во время вашего тамъ пребыванія?

ІАХИ. Ждали его, но не пріѣзжалъ еще.

ПОСТ. Все стало въ порядкѣ. — Блеститъ мой камень по прежнему? не потускнѣлъ ли для вашего щегольства имъ?

ІАХИ. Еслибъ я проигралъ — проигралъ бы его цѣнность золотомъ. Готовъ съѣздить и вдвое далѣе, чтобъ насладиться другой ночью такой упоительной краткости, какъ проведенная мною въ Британіи; перстень выигранъ.

ПОСТ. Слишкомъ неуступчивъ для этого камень, его.

ІАХИ. Нисколько, если супруга ваша такъ податлива.

ПОСТ. Не шутите такъ вашимъ проигрышемъ. Надѣюсь, вы не забыли, что мы не можемъ уже быть друзьями.

ІАХИ. Должны, если будете вѣрны условію. Возвратись я не познакомившись съ вашей супругой — допускаю, пришлось бы еще посчитаться намъ; — но я заявляю, что выигралъ и ея честь и вашъ перстень, и нисколько не провинившись ни передъ ней, ни передъ вами, потому что дѣйствовалъ по обоюдному вашему соизволенію.

ПОСТ. Можете доказать, что дѣлили съ ней ложе, моя рука и перстень ваши; не докажете — гнусное ваше о ея свѣтлой чести мнѣніе дастъ моему, или вашему мечу побѣду, или оставитъ оба безъ хозяевъ, для того, кто найдетъ ихъ.

ІАХИ. Мои доказательства будутъ такъ близки къ истинѣ, что вы непремѣнно повѣрите; я, пожалуй, подкрѣплю ихъ и клятвой, но отъ нея, увѣренъ, вы меня избавите, найдя ее совершенно излишней.

ПОСТ. Приводите ихъ.

ІАХИ. Во первыхъ, ея спальня — въ которой, признаюсь, не спалъ, а пользовался тѣмъ, что, заявляю, стоило бодрствованія, — обвѣшана коврами изъ шелка и серебра; изображены на нихъ: гордая Клеопатра, встрѣчающая своего Римлянина, и Циднъ, вздымающійся, отъ тягости судовъ или отъ гордости, выше береговъ своихъ; изображены они съ такимъ искусствомъ, такъ богато, что мастерство споритъ съ цѣнностью, что долго дивился я, какъ могли представить все это до того точно и вѣрно что все кажется живымъ.

ПОСТ. Все это такъ; но вы могли узнать это отъ нея, отъ меня, или отъ кого-нибудь другого.

ІАХИ. Нужно вамъ, для убѣжденія, болѣе подробностей?

ПОСТ. Необходимо — или опозоритесь.

ІАХИ. На южной сторонѣ комнаты каминъ, и на немъ цѣломудренная, купающаяся Діана; никогда не видывалъ я изваянія такъ говорящаго; ваятель, нѣмой, какъ сама природа, превзошелъ ее и не давъ ему движенія и дыханія.

ПОСТ. И это могли вы узнать изъ разсказовъ; много вѣдь было о ней толковъ.

ІАХИ. Потолокъ комнаты украшенъ золотыми херувимами; да — и забылъ было, — на каминной рѣшеткѣ стоятъ два крылатые серебряные Купидона^[12], каждый на одной ногѣ, красиво опершись на опущенный факелъ.

ПОСТ. Въ честь ей. — Допускаю, все это вы видѣли — и слава вашей памяти, — но описаніемъ находящагося въ ея спальнѣ, вамъ не выручить вашего заклада.

ІАХИ. Такъ блѣднѣйте же, если можете; (Вынимая браслетъ) позвольте только провѣтрить это сокровище: смотрите! — Ну, назадъ теперь; совокуплю его съ вашимъ брилліантомъ; мои они оба.

ПОСТ. О, Юпитеръ! — Дайте еще взглянуть. Тотъ это что я оставилъ ей?

ІАХИ. Я такъ ей благодаренъ, тотъ самый. Она сняла его съ руки своей; вижу ее вотъ и теперь еще; ея прелестное движеніе превосходило далеко даръ, дѣлая его тѣмъ самымъ еще драгоцѣннѣе. Отдавая его мнѣ, она сказала, что дорожила имъ нѣкогда.

ПОСТ. Можетъ она сняла его для пересылки ко мнѣ.

ІАХИ. Пишетъ она вамъ это, пишетъ?

ПОСТ. О, нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ; правда это. (Отдавая ему перстень) Вотъ, возьмите же и его; онъ василискъ для глазъ моихъ; убійственъ для меня взглядъ на него. — Да не будетъ же чести тамъ, гдѣ красота, правды — гдѣ только видимость, любви — гдѣ есть другой мущина; клятвы женщинъ да связываютъ тѣхъ, кому даются, такъ же, какъ ихъ — ихъ добродѣтель, стало нисколько! О, верхъ вѣроломства!

ФИЛА. Успокойся, другъ, и возьми свой перстень назадъ; не проигранъ онъ еще. Очень можетъ быть, что она потеряла его, или, кто знаетъ, можетъ онъ и похищенъ у нея одной изъ подкупленныхъ прислужницъ.

ПОСТ. Да, весьма это возможно; и я думаю, что именно такимъ образомъ онъ и добытъ. Давайте мой перстень назадъ. — Приведите въ доказательство какую нибудь изъ ея тѣлесныхъ примѣтъ, болѣе убѣдительную, чѣмъ браслетъ, потому что украденъ онъ.

ІАХИ. Клянусь Юпитеромъ, онъ прямо съ ея руки перешелъ ко мнѣ.

ПОСТ. Слышите, клянется онъ; клянется Юпитеромъ. Правда; — оставьте жь перстень у себя — все правда. Убѣжденъ, потерять его она не могла; прислужницы же всѣ честны и вѣрны; какъ склонить ихъ на кражу его! и иностранцу еще! — Нѣтъ, отдалась она ему, и онъ доказательство ея невѣрности; дорого же заплатила она за имя непотребной. — Бери жь награду, и всѣ демоны ада да раздѣлятъ себя между вами!

ФИЛА. Погоди, другъ; и всего этого для полнаго убѣжденія недостаточно еще.

ПОСТ. Не разувѣряй; была она его.

ІАХИ. Хотите еще доказательствъ? подъ грудью, стоющей пожатія, родимое у ней пятнушко, гордящееся своимъ мѣстомъ; клянусь жизнію, я цѣловалъ его, и оно снова заставляло меня алкать наслажденія, хотя и былъ пресыщенъ уже. Помните вы это пятнушко?

ПОСТ. Какъ же, и свидѣтельствуетъ оно о другомъ пятнѣ, такъ громадномъ, что и въ аду, даже и одно, едва ли умѣстится.

ІАХИ. Нужно вамъ еще?

ПОСТ. Поберегите арнометическую свою способность; не перечисляйте вашихъ продѣлокъ, и одна — тотъ же милліонъ.

ІАХИ. Клянусь —

ПОСТ. Не клянитесь; поклянетесь, что ничего этого не было — солжете; убью васъ, если отречетесь отъ того что сдѣлали меня рогоносцемъ.

ІАХИ. Не отрекусь ни отъ чего.

ПОСТ. О, еслибъ она была здѣсь — разорвалъ бы ее на части! Отправлюсь туда, сдѣлаю это при дворѣ, передъ глазами отца. — Что-нибудь сдѣлаю — (Уходитъ.)

ФИЛА. Онъ внѣ себя! — Вы выиграли. Пойдемте за нимъ; не дадимъ ему обратить свое бѣшенство на самого себя.

ІАХИ. Пойдемте. (Уходятъ.)

СЦЕНА 5.

Тамъ не. Другая юнната. Входитъ Постумусъ.

ПОСТ. Не можетъ, безъ участія на половину женщины, человѣкъ и родиться? Всѣ мы незаконнорожденные; и почтеннѣйшій изъ смертныхъ, котораго я называлъ отцемъ моимъ, былъ не знаю гдѣ, когда меня чеканили; поддѣлка я какого-нибудь фальшиваго монетчика; а мать моя слыла Діаной того времени; такимъ же чудомъ совершенства считается и жена моя. — О, мщеніе, мщеніе! Меня она удерживала и отъ законнаго наслажденія, часто просила воздержаться, и съ такой розовой стыдливостью, что разогрѣла бы и стараго Сатурна, что я считалъ ее цѣломудренной, какъ снѣгъ, не озарявшійся еще солнцемъ. — О, дьяволы! — И желтый этотъ Іахимо, въ какой нибудь часъ — такъ вѣдь? — можетъ, и скорѣе — тотчасъ же; можетъ, онъ и не говорилъ ничего, а, какъ упитанный, пыхтящій боровъ^[13], прохрюкалъ только «о!» и взлезъ, и не встрѣтилъ никакого сопротивленія, котораго ждалъ, которое должно бы защитить ее отъ нападенія. Еслибъ я только могъ отыскать женскую часть въ себѣ! Въ человѣкѣ нѣтъ вѣдь ничего клонящагося къ пороку, что бы, утверждаю, не было частью въ немъ женщины; будь это лживость — часть это, знайте, женщины; льстивость — ея; лукавство — ея; грязные, похотливые помыслы — ея, ея; мстительность — ея; честолюбіе, жадность, причудливость, высокомѣріе, мелочность, клеветавье, перемѣнчивость, все порочное, что только можно поименовать, или, нѣтъ, что только аду извѣстно, все — долею или цѣликомъ, и скорѣе цѣликомъ — ея; потому что даже и въ порокѣ она непостоянна — мѣняетъ и минуту только существующее на несуществующее и полминуты. Примусь писать противъ нихъ; ненавидѣть, проклинать ихъ. А ненавидящему ихъ — всего умнѣе молить исполненія ихъ желаній; и самые дьяволы не придумаютъ для нихъ муки ужаснѣе этой. (Уходитъ.)

ДѢЙСТВІЕ Ш.

СЦЕНА 1.

Британія. Пріемная комната во дворцѣ Цимбелина. Входятъ Цимбелинъ, Королева, Клотенъ и Придворные въ одну дверь, въ другую — Кай Луцій со Свитой.

ЦИМБ. Говори теперь, чего хочетъ отъ насъ Августъ Цезарь?

ЛУЦІ. Когда Юлій Цезарь — который и теперь живетъ еще въ памяти людей и будетъ всегда на языкахъ и въ ушахъ ихъ, — былъ въ вашей Британіи и покорилъ ее, Кассибеланъ, твой дядя — славный хвалами Цезаря, вызванными дѣлами вполнѣ достойными ихъ, — обязался, за себя и за своихъ наслѣдниковъ, платить Риму дань, по три тысячи фунтовъ ежегодно; дани этой въ послѣдніе годы ты не высылаешь.

ЦИМБ. Чтобы разомъ покончить ваше дивованье этому — и не будетъ она болѣе высылаться.

КЛОТ. Быть еще множеству Цезарей, пока родится другой такой Юлій. Британія міръ самъ по себѣ, и за ношенье своихъ собственныхъ носовъ не хотимъ мы ничего платить.

КОРО. То, что, благодаря благопріятнымъ обстоятельствамъ, удалось вамъ вынудить у насъ, благодаря имъ же, можемъ мы теперь и удержать за собою. Вспомни, мой повелитель, королей, предковъ твоихъ, и естественные оплоты твоего острова, огражденнаго, какъ паркъ Нептуна, частоколомъ скалъ неприступныхъ, ревущими волнами и песками, которые всосутъ въ себя суда вражескія до вершины мачтъ ихъ. Чего-то въ родѣ покоренія Цезарь, пожалуй, и добился здѣсь, но не привелось ему хвастнуть своимъ: пришелъ, увидѣлъ, побѣдилъ; со стыдомъ — впервые имъ испытаннымъ, — дважды разбитый, уходилъ онъ отъ береговъ нашихъ, и суда его — жалкія, утлыя игрушки — носились волнами страшныхъ нашихъ морей, какъ яичная скорлупа, и какъ она, разбивались, такъ же легко, о скалы наши. Обрадованный этимъ, славный Кассибеланъ, разъ уже — о лживое счастіе! — чуть, чуть не завладѣвшій мечемъ Цезаря, освѣтилъ городъ Лудъ^[14] радостными огнями, и переполнились Бритонцы мужествомъ.

КЛОТ. Коротко, дани не платимъ мы болѣе. Наше королевство сильнѣе теперь, чѣмъ въ то время, а такого Цезаря, какъ сказалъ, нѣтъ уже; могутъ быть, пожалуй, съ такимъ же горбатымъ носомъ, но такихъ мощныхъ рукъ не имѣть уже ни одному.

ЦИМБ. Сынъ, дай же твоей матери кончить.

КЛОТ. Много теперь между нами способныхъ схватиться не хуже Кассибелана; не говорю, что я одинъ изъ нихъ, но руки-то есть и у меня. — Какая дань тутъ? изъ-за чего платить намъ дань? — Вотъ, если Цезарь сможетъ закрыть намъ солнце простыней, или спрятать мѣсяцъ въ карманъ, мы будемъ платить ему дань за свѣтъ, а безъ того, нѣтъ болѣе, почтеннѣйшій, дани; просимъ извинить.

ЦИМБ. Вы должны знать, что прежде, чѣмъ непріязненные Римляне вынудили у насъ дань эту, мы были свободны; честолюбіе Цезаря, раздувшееся почти что до концевъ міра, наложило на насъ, безъ всякаго съ нашей стороны къ тому повода, ярмо, стряхнуть которое всегда подобаетъ народу воинственному, какимъ мы себя считаемъ.

КЛОТ. Да, считаемъ.

ЦИМБ. Скажи же Цезарю, что предокъ нашъ Малмуцій^[15] даровалъ намъ законы, которые мечъ Цезаря сильно искалѣчилъ, и что возстановленіе и освобожденіе ихъ нашей властью будетъ хорошимъ нашимъ дѣломъ, хотя бы Римъ и вознегодовалъ на это; — что Малмуцій, даровавшій намъ законы, изъ Британцевъ первый возложилъ на чело свое и золотой вѣнецъ, и назвалъ себя королемъ.

ЛУЦІ. Прискорбно мнѣ, Цимбелинъ, что долженъ сказать, что Августъ Цезарь — Цезарь, у котораго и королей въ услугахъ болѣе, чѣмъ у тебя придворныхъ, — врагъ тебѣ. — Узнай же отъ меня. Именемъ Цезаря объявляю тебѣ войну и гибель; жди гнѣва безпощаднаго. — За симъ вызовомъ, за себя благодарю тебя.

ЦИМБ. Душевно радъ тебѣ, Кай. Твой Цезарь сдѣлалъ меня воиномъ; почти всю юность провелъ я подъ его началомъ; отъ него заимствовалъ я честь, которой онъ теперь хочетъ лишить меня, и которую я до послѣдней крайности буду отстаивать. Извѣстно намъ, что Панонцы и Далматцы возстали за свою свободу; не послѣдуй Британцы ихъ примѣру — оказались бы они трусами, а такими не найдетъ ихъ Цезарь.

ЛУЦІ. Пусть покажетъ дѣло.

КЛОТ. Его величество радъ тебѣ. Погости у насъ день, два, иди и дольше; явишься къ намъ за тѣмъ въ другомъ настроеніи — найдешь насъ въ нашей солено-водной опояскѣ; выбьете насъ изъ нея — она ваша. Не удастся вамъ эта попытка — угостите собой воронье наше на славу, и конецъ всему.

ЛУЦІ. Такъ, принцъ.

ЦИМБ. Требованіе Цезаря передано мнѣ; переданъ тебѣ и отвѣтъ мой; за симъ остается только повторить: душевно радъ тебѣ. (Уходятъ.)

СЦЕНА 2.

Другая комната тамъ же. Входите Пизаніо, читая письмо.

ПИЗА. Какъ! въ прелюбодѣяніи? Зачѣмъ же не пишешь ты кто это, обвиняющее ее, чудовище? — Леонатусъ! добрый господинъ мой, какой неслыханный ядъ вторгся въ твои уши. Какой лживый Италіанецъ, такъ же злоязычный, какъ и злокозненный, овладѣлъ слишкомъ довѣрчивымъ твоимъ слухомъ? — Невѣрна? Нѣтъ. За вѣрность карается она, подвергается, подобно скорѣй богинѣ, чѣмъ простой женщинѣ, такимъ нападкамъ, какими можно и надуть иную добродѣтель. — О, добрый господинъ мой, ты такъ же ниже ея теперь духомъ, какъ былъ прежде положеніемъ. — Какъ! мнѣ убить ее? въ силу моей любви, вѣрности и клятвъ тебѣ повиноваться? — Я, ее? — ея кровь? Если это должно быть хорошей тебѣ услугой — не считай меня никогда услужливымъ. Похожъ я на лишеннаго всякой человѣчности на столько, на сколько это требуется для совершенія такого дѣла? — (Читаете) «Исполни же это. Письмо посылаемое мною къ ней, заставитъ ее самое, дать тебѣ на это полную возможность». — О проклятая бумага! черная, какъ испестрившія тебя чернила! И ты, безчувственная дрянь, безъ того такъ невинная, участница въ этомъ дѣлѣ! — А! вотъ и она идетъ сюда.

Входитъ Имогена.

Не знаю я того, что поручено мнѣ.

ИМОГ. Что новаго, Пизаніо?

ПИЗА. Вотъ, принцесса, письмо моего господина.

ИМОГ. Чье? твоего господина? моего, стало, господина? Леонатуса? Дивно ученъ былъ бы астрологъ, знающій звѣзды такъ, какъ я его почеркъ; предсказывалъ бы онъ и будущее. О боги всеблагіе, сдѣлайте чтобъ то, что здѣсь скрыто, говорило только о любви, здоровья моего супруга, о его довольствѣ — не нашей только разлукой — она пусть огорчаетъ его. Иныя огорченія врачебны; и это одно изъ такихъ, потому что врачуетъ любовь; — такъ о его довольствѣ всѣмъ, кромѣ этого! — Позволь же, добрый воскъ. — Благословеніе вамъ, пчелы, приготовляющія эти замки тайнъ! Любящіе и люди связанные опаснымъ обязательствомъ^[16] молятъ не одинаково. Ввергая не сдержавшаго его въ тюрьму, вы замыкаете и письмо юнаго Купидона. — Добрыхъ вѣстей, боги! (Читаетъ) «Судъ и гнѣвъ твоего отца, еслибъ онъ схватилъ меня въ своихъ владѣніяхъ, не могутъ быть такъ жестоки, чтобы ты, моя дражайшая, не оживила меня своимъ взоромъ. Знай что я въ въ Камбріи, въ Мильфордской гавани; на что наведется этой вѣстью твоя собственная любовь — тому и слѣдуй. За симъ, желая тебѣ всякаго счастія, остаюсь, съ возрастающей любовью, вѣрный своимъ обѣтамъ, твой Леонатусъ Постумусъ». — О, коня крылатаго! — Слышишь, Пизаніо? Въ Мильфордской онъ гавани; прочти, и скажи какъ она далеко отсюда. Если по менѣе важнымъ дѣламъ туда могутъ дотащиться въ недѣлю, почему же мнѣ не домчаться туда въ день? — Видишь, добрый Пизаніо — ты вѣдь такъ же, какъ я, жаждешь увидѣть моего супруга; нѣтъ, позволь сбавить, и ты жаждешь, но не такъ, какъ я; жаждешь, но слабѣе. — О нѣтъ, не такъ, какъ я; потому что моя жажда сильнѣе и сильнѣйшей; говори же и говори скорѣе — повѣренные любви должны наполнять всѣ отверстія слуха до притупленія его, — какъ далекъ отсюда благословенный Мильфордъ; скажи кстати и какъ это случилось, что Вельсъ осчастливленъ такой гаванью; но прежде всего — какъ намъ ускользнуть отсюда, и какъ объяснить пробѣлъ, который сдѣлаемъ во времени нашей отлучкой; но прежде — какъ намъ уйдти. Къ чему оправданіе прежде самого дѣла? О немъ поговоримъ послѣ. Прошу, скажи, сколько десятковъ миль можемъ мы проѣхать отъ часа до часа.

ПИЗА. Двухъ десятковъ отъ солнца до солнца для васъ, принцесса, достаточно, слишкомъ даже много.

ИМОГ. Такъ тихо не ѣдетъ и везомый на казнь. Слыхала я, что на скачкахъ лошади бѣгали вдвое быстрѣй и песка въ часахъ^[17]. — Все это вздоръ. — Ступай, вели моей служанкѣ притвориться больной и сказать, что отправляется домой, къ отцу, и сейчасъ же добудь мнѣ дорожное платье, не слишкомъ только богатое, приличное женѣ простого мызника.

ПИЗА. Подумайте, принцесса —

ИМРГ. Смотрю только впередъ; что же здѣсь, что здѣсь, и что будетъ — все закрыто туманомъ, сквозь который ничего не вижу. Ступай же, прошу тебя. Сдѣлай что сказала. Больше говорить тутъ нечего; доступна мнѣ только дорога въ Мильфордъ. (Уходятъ.)

СЦЕНА 3.

Вельсъ. Гористая мѣстность съ пещерой. Входятъ Беларій, Гвидерій и Арвирагъ.

БЕЛА. День такой славный, что грѣшно оставаться подъ кровомъ такъ, какъ нашъ, низкимъ. Нагибайтесь же, дѣти; входъ этотъ научитъ васъ покланяться небу, склонитъ васъ на святую утреннюю молитву. Двери царей сведены такъ высоко, что и великанъ пройдетъ въ нихъ, не снимая нечестивой чалмы, не попривѣтствовавъ солнца добрымъ утромъ. — Привѣтъ тебѣ, благое небо! Мы живемъ въ пещерѣ, а признательнѣй живущихъ въ роскоши.

ГВИД. Привѣтъ тебѣ, небо!

АРВИ. Привѣтъ тебѣ, небо!

БЕЛА. Теперь за горную нашу охоту. Туда, на ту вонъ высь; ноги у васъ молодыя; я же пойду по долинѣ. Поймите, когда покажусь вамъ оттуда не болѣе вороны, что это вѣдь мѣсто и умаляетъ и увеличиваетъ; припомните къ тому, что говорилъ вамъ о дворахъ, царяхъ, о военныхъ продѣлкахъ, о томъ что услуга — услуга не по оказанію, а только по признанію ею. Такое пониманіе извлекаетъ намъ пользу изъ всего, что видимъ, и часто, въ утѣшеніе, оказывается что и жесткокрылый жукъ обезпеченнѣй широко-крылаго орла. — О, эта жизнь благороднѣе ожиданія только осужденій, полнѣе ничего, всѣмъ на посмѣшище, не дѣланія^[18], достойнѣй шелестенья неоплаченнымъ шелкомъ; передъ такими снимаетъ шапку только наряжающій ихъ, когда счетъ не перекрещенъ еще. Нѣтъ жизни лучше нашей.

ГВИД. Ты говоришь это по опыту; мы же, бѣдные не оперившіеся, никогда не отлѣтали изъ вида гнѣзда; не знаемъ даже какой и воздухъ вдали отъ него. Можетъ быть эта жизнь и лучше, если покойная жизнь лучшая; сладостнѣй для тебя, знавшаго и горькую, болѣе соотвѣтствуетъ твоему не такъ уже подвижному возрасту; но для насъ, она келья невѣжества, путешествіе въ постель, тюрьма должника, не дерзающаго переступить порогъ ея.

АРВИ. Что говорить намъ о ней, когда мы состарѣемся? когда дожди и вѣтры примутся бичевать пасмурный декабрь, чѣмъ будемъ мы коротать морозные дни въ тѣсной нашей пещерѣ? Мы ничего не видали; мы точно животные: ловки, какъ лиса, изъ-за добычи, воинственны, какъ волки, изъ-за того что ѣдимъ; вся наша храбрость — гоняться за тѣмъ что бѣжитъ; нашу клѣтку дѣлаемъ мы, какъ запертая въ ней птичка, крылосомъ, и громко воспѣваемъ въ ней нашу неволю.

БЕЛА. Что говорите вы! Еслибъ вы только знали, испытали лихоимство города; хитрости двора, съ которымъ и разстаться такъ же трудно, какъ сжиться, гдѣ взбиранье на вершину — вѣрное паденье, или до того скользко, что и опасенье такъ же скверно, какъ само паденье; трудности войны, это стараніе выискивать, во имя славы и чести, однѣ только, кажется, опасности, умирающее во время самого поиска, и добывающее позорную эпитафію такъ же часто, какъ запись хорошаго дѣла; за хорошее дѣло и достается даже нерѣдко, и что еще хуже — приходится еще чуть не благодарить за порицаніе. — О, дѣти, эту повѣсть свѣтъ можетъ прочесть и на мнѣ; тѣло мое покрыто помѣтками Римскихъ мечей, и былъ я нѣкогда первымъ изъ славныхъ. Цимбелинъ любилъ меня, и когда заходила рѣчь о воинахъ, мое имя бывало не далеко; тогда я былъ деревомъ, сучья котораго гнулись отъ плодовъ; но въ одну ночь ураганъ, или разбой, назовите это какъ хотите, обилъ всѣ плоды мои, и даже листъ, и оставилъ меня обнаженнымъ въ жертву непогодѣ.

ГВИД. Невѣрное счастіе!

БЕЛА. Вся моя вина, какъ я часто вамъ разсказывалъ, въ томъ, что два негодяя, лживыя клятвы которыхъ пересилили незапятнанную честь мою, поклялись Цимбелину, что я въ союзѣ съ Римлянами; за это я изгнанъ, и вотъ, двадцать уже лѣтъ, эта скала, эта пустыня — мой міръ, въ которомъ, пользуясь благородной свободой, уплатилъ болѣе благочестивыхъ долговъ небу, чѣмъ во всю прежнюю мою жизнь. — Но ступайте жь на горы! не охотничьи это рѣчи. — Кто первый убьетъ звѣря — будетъ царемъ пира; другіе два будутъ прислужниками, и не побоимся мы никакого яда, которымъ угощаются въ чертогахъ. Мы сойдемся въ долинѣ. (Гвидерій и Арвиранъ уходять.) Какъ трудно скрыть проблески природы! Не знаютъ они, что дѣти они короля, не снится и Цимбелину, что они живы. Они думаютъ, что они мои, и все таки, хоть и взросли въ низкой долѣ, въ сгибающей ихъ пещерѣ, касаются мыслью потолка дворцовъ, и природа научаетъ ихъ быть и въ простомъ, обыденномъ, царственнѣе другихъ, не смотря на все ихъ стараніе. Полидоръ — наслѣдникъ Цимбелина и Британіи, котораго король, его отецъ, назвалъ Гвидеріемъ, — о, Юпитеръ! когда я сижу на моемъ треножномъ стулѣ и разсказываю военные мои подвиги, онъ весь впивается въ разсказъ мой, говорю: такъ палъ врагъ мой, такъ наступилъ я на его шею — царственная кровь приливаетъ къ его щекамъ, чело покрывается потомъ, онъ напрягаетъ юныя свои мышцы и принимаетъ обозначаемое моими словами положеніе. Меньшой его братъ Кадвалъ — нѣкогда Арвирагъ — оживляетъ мои слова съ такимъ же увлеченьемъ^[19], обнаруживая при этомъ гораздо болѣе своего собственнаго пониманія. — А! дичь поднята. — О, Цимбелинъ! небо и моя совѣсть знаютъ какъ несправедливо изгналъ ты меня, и за то я похитилъ двухъ сыновей твоихъ, одного по третьему, другаго по второму году, разсчитывая лишить тебя наслѣдниковъ, какъ ты лишилъ меня земель моихъ. Эврифила вскормила ихъ; они считаютъ ее матерью, и каждый день чествуютъ еще ея могилу. И меня, Беларія, назвавшагося Морганомъ, принимаютъ они за роднаго отца. — Дичь поднята! (Уходитъ.)

СЦЕНА 4.

Близь Мильфордской гавани. Входятъ Пизаніо и Имогена.

ИМОГ. Ты сказалъ, когда мы слезли съ лошадей, что тутъ близехонько. — Никогда моя мать не сгарала такимъ нетерпѣніемъ впервые меня увидѣть, какъ я его. Гдѣ же Постумусъ, Пизапіо? Что у тебя на умѣ, что смотришь на меня такъ пристально? отъ чего вырвался тяжкій вздохъ этотъ? И въ нарисованномъ такимъ видѣли бы существо объятое ничѣмъ необъяснимымъ тревожнымъ недоумѣніемъ; прими выраженіе не такъ страшное, пока безуміе не одолѣло еще здраваго моего сужденія. Что случилось? Зачѣмъ подаешь ты мнѣ эту бумагу такъ мрачно^[20]? Лѣтнія въ ней вѣсти — улыбнись; зимнія — не меняй выраженія. Рука моего мужа! Страна отравъ, проклятая Италія перехитрила его, и онъ въ страшной какой-нибудь бѣдѣ. — Да говори же; твой языкъ смягчитъ, можетъ, ужасное, которое, прочти я прямо, убьетъ меня.

ПИЗА. Прошу, прочтите, и вы увидите что никто не презрѣнъ такъ счастіемъ, какъ я, бѣдный.

ИМОГ. (Читаетъ). «Твоя госпожа, Пизаніо, разыграла на моемъ ложѣ непотребную; доказательства этого обливаются во мнѣ кровью. Говорю не по слабому подозрѣнію, а по убѣжденію, такъ же сильному, какъ мое горе, и такъ же вѣрному, какъ, надѣюсь, мое мщеніе. Его ты, Пизаніо, долженъ взять на себя, если только твоя вѣрность не заразилась ея вѣроломствомъ. Лиши ее жизни собственными руками; я доставлю тебѣ на это возможность въ Мильфордекой гавани; именно для этого посылаю и ей письмо. Побоишься умертвить и убѣдить меня что свершено, ты сводникъ ея безчестья, и такъ же вѣроломенъ».

ПИЗА. Къ чему вынимать мнѣ мечъ? письмо перехватило уже ей горло. — Нѣтъ; клевета это, жало которой острѣе мечей, языкъ которой ядовитѣй всѣхъ змѣй Нила, дыханіе которой рыщетъ на быстрыхъ вѣтрахъ и облыгаетъ всѣ углы міра: царей, царицъ и сановниковъ, дѣвъ, женъ, — вползаетъ въ тайники даже могилъ эта ехидна. — Что, принцесса?

ИМОГ. Невѣрна его ложу! Что такое быть невѣрной? Лежать на немъ бодрствуя, все думая о немъ? плакать часъ за часомъ? преодолѣетъ сонъ природу — прерывать его страшнымъ о немъ сновидѣніемъ, будить себя своимъ собственнымъ крикомъ? это что ли быть невѣрной его ложу? это?

ПИЗА. Ахъ, добрая принцесса!

ИМОГ. Я невѣрна? Твоя совѣсть свидѣтель. — Іахимо, ты обвинялъ его въ непостоянствѣ; ты показался мнѣ тогда такимъ гадкимъ; теперь я лучше о тебѣ думаю. Какая нибудь, замазывающая себя румянами, Италіанская сорока^[21] опутала его. Я, бѣдная, устарѣла; вышедшая я изъ моды одежда, слишкомъ богатая чтобъ висѣть на стѣнѣ, и потому распороть меня; — въ куски меня! — О, клятвы мущинъ предательницы женщинъ! Твоя невѣрность, супругъ мой, заставитъ думать, что и все видимо-хорошее накидывается только для гадости; что не рождено оно тамъ, гдѣ ростетъ только для приманки женщинъ.

ПИЗА. Послушайте, добрая принцесса.

ИМОГ. Слушая и правдивыхъ честныхъ людей во времена лживаго Энея, ихъ считали такъ же, какъ онъ, лживыми; Синона плачь^[22] опозорилъ много искреннихъ слезъ, лишилъ не одно истинное горе состраданія; такъ и ты, Постумусъ, прибавишь дрожжей ко всѣмъ хорошимъ. И добрый, и честный будетъ лживъ и вѣроломенъ отъ страшнаго твоего паденія. — Будь же ты, Пизаніо, честенъ; исполни приказъ твоего господина. Увидишь его, засвидѣтельствуй, что я была покорна; смотри! я сама вынимаю мечъ; возьми и вонзи его въ невинное жилище любви моей, въ сердце мое. Не бойся; въ немъ нѣтъ ничего, кромѣ скорби. Нѣтъ въ немъ и твоего господина, бывшаго прежде всѣмъ его богатствомъ. Дѣлай что велѣлъ онъ; рази. Можетъ, въ лучшемъ дѣлѣ ты и храбръ, а тутъ ты, кажется, трусишь.

ПИЗА. Прочь, гнусное орудіе, не осквернишь ты руки моей.

ИМОГ. Да вѣдь должна же я умереть; не умру отъ твоей руки — не слуга ты твоему господину. Божественный запретъ самоубійства оковываетъ слабую мою руку. Ну же, вотъ мое сердце; это что на немъ? — Постой, постой! не нужно ничего защищающаго; покорно оно, какъ ножны. — Что это? Письма вѣрнаго Леонатуса, всѣ обратившіяся въ ложь? Прочь, прочь, губители моей вѣры! не быть вамъ болѣе моимъ нагрудникомъ. Такъ могутъ вѣрить бѣдныя глупышки лживымъ наставникамъ; какъ ни жестоко чувствуютъ, однакожь, обманутыя измѣну, измѣнники испытываютъ еще большее горе. И ты, Постумусъ, вызвавшій мое неповиновеніе королю, отцу моему, презрительный отказъ царственнымъ искателямъ, увидишь въ послѣдствіи, что не обыденное было это дѣло, а расположеніе рѣдкое; и горько мнѣ, какъ подумаю, какъ сильно будетъ тебя мучить, когда прискучитъ тебѣ та, за которой теперь ухаживаешь, воспоминаніе обо мнѣ. — Прошу тебя, скорѣе. Ягненокъ проситъ мясника; гдѣ же ножъ твой? Ты слишкомъ ужь медлишь исполненіемъ приказа твоего господина, когда и я желаю того же.

ПИЗА. Добрая госпожа моя, съ тѣхъ поръ какъ я получилъ приказъ этотъ, ни на минуту не смыкалъ я глазъ.

ИМОГ. Исполни его, и на постель.

ПИЗА. Скорѣй вырву глаза мои^[23].

ИМОГ. Зачѣмъ же приступалъ? Зачѣмъ надулъ ложнымъ предлогомъ столько миль? это мѣсто? мою продѣлку и твою собственную? работу нашихъ лошадей? благопріятствующій тебѣ случай? зачѣмъ встревожилъ моимъ побѣгомъ дворъ, къ которому никогда не возвращусь уже? Зачѣмъ зашелъ такъ далеко, чтобъ ослабить лукъ, когда избранный звѣрь передъ тобой?

ПИЗА. Хотѣлъ выиграть время, чтобъ отдѣлаться отъ такого сквернаго порученія, и вотъ что придумалъ. Выслушайте меня, добрая принцесса, терпѣливо.

ИМОГ. Труди языкъ до утомленья^, говори. Я слышала, что я непотребная, и ничто не можетъ уже ни поранить мое ухо такъ, какъ эта ложь, ни уврачевать эту рану; говори.

ПИЗА. Я разсудилъ что назадъ вы ужь не возвратитесь.

ИМОГ. Весьма естественно, когда заманилъ сюда, чтобы убить.

ПИЗА. О нѣтъ, никогда; но если я такъ же и смѣтливъ, какъ честенъ, мое предложеніе приведетъ непремѣнно къ добру. Невозможно, чтобы мой господинъ не былъ обманутъ; какой нибудь бездѣльникъ, и хитрѣйшій, нанесъ вамъ обоимъ проклятое это оскорбленіе.

ИМОГ. Какая нибудь Римская прелестница.

ПИЗА. Нѣтъ, клянусь жизнію. Я дамъ ему знать, что вы умерли, и пошлю вмѣстѣ съ тѣмъ, какое-нибудь кровавое свидѣтельство этого, потому что такъ приказалъ онъ; васъ при дворѣ не будетъ, и это будетъ еще большимъ удостовѣреніемъ.

ИМОГ. Что же я-то, добрый Пизаніо, буду въ это время дѣлать? гдѣ буду жить, и какая радость мнѣ жить, когда буду мертва для моего супруга?

ПИЗА. Если хотите возвратиться ко двору —

ИМОГ. Ни ко двору, ни къ отцу; не хочу болѣе возиться съ этимъ грубымъ, пошлымъ вельможнымъ ничтожествомъ^[24], съ этимъ Клотеномъ, любовное ухаживаніе котораго тягостнѣй для меня и осады.

ПИЗА. Не при дворѣ, такъ и не въ Британіи жить вамъ.

ИМОГ. Гдѣ же? Свѣтитъ солнце только въ Британіи? День и ночь развѣ въ Британіи только? Наша Британія кажется частью книги мірозданья, но не въ ней она — въ большемъ пруду лебединое гнѣздо она; живутъ же вѣдь и не въ Британіи.

ПИЗА. Я очень радъ что вы о другихъ странахъ помышляете. Римскій посолъ Луцій прибудетъ завтра въ Мильфордскую гавань; еслибъ вы могли затемнить ваше намѣреніе такъ же, какъ затемнилось ваше счастіе, скрыть то, что обнаружить теперь опасно, вы могли бы пуститься въ путь таинственный^[25], но способный дать вамъ возможность все увидѣть; который, можетъ, приведетъ васъ близехонько къ мѣстопребыванію Постумуса, такъ по крайней мѣрѣ близко, что если его дѣянія и не будутъ видимы, то будутъ ежечасно доводиться до вашего слуха молвой, и такъ вѣрно, какъ то, что онъ движется.

ИМОГ. О, какимъ же образомъ! Хотя бы и съ опасностью для моей скромности, только не съ ея смертью, я отважусь.

ПИЗА. Прекрасно; вотъ въ чемъ дѣло. Вы должны забыть что вы женщина; замѣнить привычку повелѣвать повиновеніемъ; робкость, нѣжность — этихъ прислужницъ всѣхъ женщинъ, или вѣрнѣе, самую прелестную ихъ сущность, — бойкою отвагой^[26]; быть острой, находчивой, дерзкой и задорной, какъ ласка; пожертвовать рѣдчайшимъ сокровищемъ вашихъ щекъ, подвергнувъ его — какъ ни жалко, а безъ этого невозможно, — алчному прикосновенію все-лобызающаго Титана; забыть вашу мудреную и такъ прелестную уборку, которой вы досаждали великой Юнонѣ.

ИМОГ. Короче. Я догадываюсь чего ты хочешь, и почти ужь мущина.

ПИЗА. Прежде сдѣлайте себя похожимъ на него. Задумавъ это, я запасся для васъ колетомъ, шляпой, штанами и всѣмъ, что для этого нужно — все это въ дорожномъ мѣшкѣ моемъ; — угодно вамъ, переодѣвшись и принявъ на сколько можете, видъ юноши вашихъ лѣтъ, явиться къ благородному Луцію съ просьбою чтобы онъ принялъ васъ къ себѣ въ услуженіе; вы скажете ему какими способностями вы обладаете, въ которыхъ, если только въ головѣ его есть уши для музыки, вы тотчасъ же убѣдите его, и онъ приметъ васъ, безъ всякаго сомнѣнія, съ радостью. Онъ честенъ и въ добавокъ необыкновенно благочестивъ. Что касается до средствъ содержанія на чужбинѣ — я богачъ для васъ, и никогда не будетъ у васъ въ нихъ недостатка, ни теперь, ни въ послѣдствіи.

ИМОГ. Ты единственное утѣшеніе, богами мнѣ оставленное. Прошу, идемъ же. Многое еще надо обдумать; но мы все уладимъ, какъ дозволитъ время. Я рѣшаюсь на эту попытку, пущусь на нее съ царственной смѣлостью. Идемъ, прошу тебя.

ПИЗА. Коротко должно быть наше прощаніе, или, замѣтивъ мое отсутствіе, заподозрятъ меня въ содѣйствіи вашему бѣгству. Возьмите, благородная госпожа, этотъ ящичекъ; его дала мнѣ королева. То что въ немъ — драгоцѣнно; заболѣете на морѣ, или почувствуете себя дурно на сушѣ — и небольшой пріемъ его уничтожитъ всякую немощь. — Теперь въ чащу — принарядитесь мущиной. Да ведутъ васъ боги къ лучшему.

ИМОГ. Аминь. Благодарю тебя. (Уходятъ.)

СЦЕНА 5.

Комната во дворцѣ Цимбелина. Входятъ Цимбелинъ, Королева, Клотенъ, Луцій и Придворные.

ЦИМБ. Здѣсь мы разстанемся; счастливаго пути тебѣ.

ЛУЦІ. Благодарю, государь. Мой императоръ писалъ чтобъ я уѣзжалъ отсюда, и мнѣ крайне прискорбно возвратиться съ извѣстіемъ что ты врагъ ему.

ЦИМБ. Подданные наши не хотятъ оставаться подъ игомъ его, и намъ дорожить менѣе ихъ достоинствомъ своимъ было бы совсѣмъ не царственно.

ЛУЦІ. Такъ. Дай же мнѣ провожатыхъ до Мильфордской гавани. — Всякаго вамъ счастія, королева, и вамъ!

ЦИМБ. Господа, назначаю васъ провожатыми; смотрите, чтобы должный почетъ ничѣмъ не былъ нарушенъ. Прощай, благородный Луцій.

ЛУЦІ. Вашу руку, принцъ.

КЛОТ. Протягиваю ее вамъ дружески; но за тѣмъ буду дѣйствовать ей какъ врагъ.

ЛУЦІ. Принцъ, предоставимъ исходу назвать побѣдителя. Прощайте.

ЦИМБ. Не оставляйте, господа, достойнаго Луція до его переправы черезъ Севернъ. — Будь счастливъ! (Луцій уходитъ съ Придворными.)

КОРО. Онъ удаляется нахмурившись, и честь намъ что дали ему поводъ къ тому.

КЛОТ. Тѣмъ лучше; добились наконецъ храбрые ваши Британцы своего.

ЦИМБ. Луцій написалъ уже Императору какъ идутъ здѣсь дѣла. Необходимо по этому, чтобъ наши колесницы и конники были въ готовности; ему не долго собрать войска, находящіяся уже въ Галліи и перенести войну въ Британію.

КОРО. Тутъ нельзя дремать; надо какъ можно скорѣе и дѣятельнѣе приготовиться къ этому.

ЦИМБ. Предугадывая, что такъ это будетъ, мы заблаговременно приготовились уже. Но, любезная королева, гдѣ же наша дочь? Она не показывалась Римлянамъ, и въ отношеніи къ намъ не исполняла ежедневнаго своего долга. Она, кажется, существо переполненное болѣе злостью чѣмъ долгомъ; такъ намъ сдается. — Позвать ее къ намъ; слишкомъ ужь были мы снисходительны къ ней. (Одинъ изъ Придворныхъ уходитъ.)

КОРО. Государь, со времени изгнанія Постумуса, она избѣгаетъ всякаго общества; излѣчить ее отъ этого можетъ только время. Прошу ваше величество, воздержитесь отъ слишкомъ жесткихъ выраженій; она такъ чувствительна къ упрекамъ, что слова дѣлаются ударами, а удары — смерть ей.

Придворный возвращается.

ЦИМБ. Гдѣ же она? Чѣмъ оправдывается еще ея непокорность?

ПРИД. Ваше величество, всѣ ея комнаты заперты, и сколько мы ни стучали, не получили никакого отвѣта.

КОРО. Государь, когда я въ послѣдній разъ навѣшала ее, она просила меня извинить ея затворничество; говорила, что вынуждаемое ея болѣзненностью, оно лишаетъ ее возможности и уплачивать ежедневно долгъ, которымъ вамъ обязана; просила и довести это до вашего свѣдѣнія; но въ суетахъ я погрѣшила памятью.

ЦИМБ. Двери ея заперты? Въ послѣднее время невидима? Даруйте, боги, чтобы то, чего боюсь, оказалось ложнымъ. (Уходитъ.)

КОРО. Ступай, сынъ, за королемъ.

КЛОТ. И Пизаніо, стараго ея служителя, вотъ уже два дня я не вижу.

КОРО. Ступай, разузнай. (Плотенъ уходитъ.) — Пизаніо, ты такъ стоявшій за Постумуса! у него есть мое снадобье; молю чтобъ отсутствовалъ отъ того что проглотилъ его; вѣдь онъ повѣрилъ, что драгоцѣннѣйшее это средство. Но она, гдѣ она? Можетъ, ею овладѣло отчаяніе, или, окрыленная пыломъ любви, полетѣла къ своему безцѣнному Постумусу. Пошла ли на смерть, или на безчестье — и то и другое будетъ полезно для моей цѣли; погибла — я располагаю Британской короной.

Клотенъ возвращается.

Ну что?

КЛОТ. Нѣтъ сомнѣнія — бѣжала. Поди, утѣшь Короля; бѣснуется онъ; никто и подойти къ нему не смѣетъ.

КОРО. Тѣмъ лучше; еслибъ эта ночь лишила его слѣдующаго дня! (Уходитъ.)

КЛОТ. Я люблю и ненавижу ее, потому что она прекрасна и царственна; потому что обладаетъ всѣми придворными качествами, надѣлена ими лучше, чѣмъ какая нибудь другая, чѣмъ всѣ, чѣмъ весь женскій полъ; въ ней лучшее каждой, и соединеніемъ всего этого она превосходитъ всѣхъ. За это я люблю ее; но пренебреженіе мною и предпочтеніе подлаго Постумуса, позорятъ ея сужденіе до того, что подавляютъ все въ ней прекрасное, и это заставляетъ меня ненавидѣть ее, мало того — отомстить ей; потому что, когда глупцы будутъ —

Входитъ Пизаніо.

Это кто? — А! плутовать, негодяй? Поди-ка сюда, драгоцѣннѣйшій сводникъ! Гдѣ госпожа твоя, бездѣльникъ? Скажи разомъ, или сейчасъ же отправишься къ чертямъ. низа. О, добрый господинъ!

КЛОТ. Гдѣ госпожа твоя? или, клянусь Юпитеромъ — не спрошу еще. Вырву, нѣмой негодяй, эту тайну изъ твоего сердца, или твое сердце, чтобъ овладѣть ею. Она у Постумуса, изъ беремя гнусности котораго не выжать и драхмы хорошаго?

ПИЗА. Какъ же можетъ она быть у него? Давно ли хватились ея? Онъ вѣдь въ Римѣ.

КЛОТ. Гдѣ жь, она? Подойди поближе; безъ околичностей, скажи прямо, что съ нею сталось?

ПИЗА. Почтеннѣйшій, господинъ!

КЛОТ. Почтеннѣйшій ты бездѣльникъ! скажи, гдѣ твоя госпожа разомъ, первымъ же словомъ, безъ всякихъ почтеннѣйшихъ; говори, или твое молчаніе разомъ вызоветъ и приговоръ и смерть тебѣ.

ПИЗА. (Подавая ему письмо). Эта вотъ бумага выскажетъ вамъ все, что знаю о ея бѣгствѣ.

КЛОТ. Посмотримъ. — Преслѣдую ее до трона Августа.

ПИЗА. (Про себя). Или это, или погибнуть. Она достаточно уже далеко, и то, что онъ изъ письма узнаетъ, побудитъ только его къ путешествію, нисколько для нея не опасному.

КЛОТ. Гмъ!

ПИЗА. (Про себя). А къ господину моему все-таки напишу что умерла она. О, Имогена, да будетъ благополучно твое странствованіе, благополученъ и возвратъ!

КЛОТ. Письмо не лжетъ, бездѣльникъ?

ПИЗА. Я думаю, принцъ.

КЛОТ. Рука Постумуса; я знаю ее. — Слушай же, негодяй, еслибъ ты согласился не бездѣльничать, а служить мнѣ честно, исполнять все, что бы я ни потребовалъ, съ ревностнымъ стараніемъ, — разумѣю: какое бы тамъ мошенничество ни поручилъ, исполнять его неукоснительно и вѣрно, — я считалъ бы тебя честнымъ человѣкомъ, и не было бы никогда недостачи моихъ средствъ для пособія тебѣ, ни моего голоса для твоего повышенія.

ПИЗА. Такъ, добрый господинъ.

КЛОТ. Хочешь служить мнѣ? Такъ какъ до сихъ поръ ты такъ терпѣливо и постоянно держался безплоднаго счастія голыша Постумуса, ты, уже изъ благодарности, не можешь не быть ревностнымъ слугой мнѣ. Хочешь служить мнѣ?

ПИЗА. Готовъ, принцъ.

КЛОТ. Давай же руку; вотъ тебѣ мой кошелекъ. Есть у тебя какое-нибудь платье твоего перваго господина?

ПИЗА. Есть въ моей комнатѣ то самое, которое было на немъ, когда онъ прощался съ госпожей моей.

КЛОТ. Первая твоя мнѣ служба: принеси это платье сюда; быть этому первой твоей службой. Ступай.

ПИЗА. Сейчасъ, принцъ. (Уходитъ.)

КЛОТ. Встрѣтить тебя въ Мильфордской гавани. — Одно я забылъ спросить у него; спрошу сейчасъ же. — Именно тамъ-то, подлый Постумусъ, я и убью тебя. — Зачѣмъ это платье не здѣсь уже. Она какъ-то сказала — горечью этихъ словъ и теперь еще рыгаетъ мое сердце, — что и самое платье Постумуса для нея дороже моей благородной личности со всѣми ея совершенствами. Въ этомъ платьѣ изнасилую я ее; но прежде убью его, и на ея глазахъ; увидитъ она тутъ мою доблесть, и будетъ она мукой ея презрѣнія. За тѣмъ, какъ онъ будетъ у моихъ ногъ и я, наругавшись вдоволь надъ его трупомъ, утолю страсть мою — что, какъ сказалъ, сдѣлаю, ей въ насмѣшку, въ томъ самомъ платьѣ, которое она такъ расхваливала, — я протолкаю ее назадъ ко двору, пинками протурю домой. Тѣшилась она презрѣніемъ меня — потѣшусь и я моимъ мщеніемъ.

Пизаніо возвращается съ платьемъ.

То это платье?

ПИЗА. То самое.

КЛОТ. Какъ давно уѣхала она въ Мильфордскую гавань?

ПИЗА. Едва ли она еще тамъ теперь.

КЛОТ. Снеси это платье въ мою комнату; это второй мои приказъ тебѣ; третій — чтобъ ты былъ нѣмъ на счетъ моего намѣренія. Будь только исполнителенъ, и повышеніе придетъ само собою. Месть моя теперь въ Мильфордѣ; желалъ бы имѣть крылья, чтобъ летѣть за нею. Пойдемъ, будь же вѣренъ. (Уходитъ.)

ПИЗА. Ты требуешь, чтобъ погубилъ я себя; потому что быть тебѣ вѣрнымъ — быть лживымъ, каковымъ никогда не буду, въ отношеніи къ вѣрнѣйшему изъ смертныхъ. — Ступай себѣ въ Мильфордъ — не найдти тебѣ тамъ тобой преслѣдуемой. Лейтесь, лейтесь на нее благословенія небесъ! Замедлись спѣхъ этого дурня, и одинъ только трудъ да будетъ ему наградой! (Уходитъ.)

СЦЕНА 6.

Передъ пещерой Беларія. Входитъ Имогена въ мужскомъ платьѣ.

ИМОГ. Тяжела, вижу, жизнь мущины. Совсѣмъ выбилась я изъ силъ; двѣ ночи голая земля была моей постелью; захворала бы непремѣнно, еслибъ моя рѣшимость меня не поддерживала. — Мильфордъ, когда съ вершины горы Пизаніо показалъ мнѣ тебя, ты былъ у меня въ виду. О Юпитеръ! и самыя зданія бѣгутъ, кажется, отъ бѣдняка, ищущаго въ нихъ убѣжища. Двое нищихъ сказали мнѣ, что не могу сбиться съ дороги; могутъ лгать и бѣдняки нуждой удрученные, зная что она наказаніе, или испытаніе? Могутъ; чтожь удивительнаго, когда и богачи почти что не говорятъ правды; а обманываніе въ довольствѣ — преступнѣе вѣдь лганья отъ нужды, и лживость въ короляхъ гаже, чѣмъ въ нищихъ. — Вотъ и ты, дорогой супругъ мой, изъ лживыхъ; вспомнила о тебѣ — прошолъ и голодъ, а за мгновенье готова была упасть отъ него. — Это что? вотъ и дорожка туда; убѣжище это дикаря какого-нибудь. Лучше не звать; страшно мнѣ позвать; но голодъ, прежде чѣмъ совсѣмъ превозможетъ природу, осмѣливаетъ. Довольство и міръ рождаютъ трусовъ, а нужда всегдашняя мать отваги. — Эй! Есть тамъ кто? если существо общительное — откликнись; одичалое — возьми, или дай. — Эй! — Нѣтъ отвѣта; — войду. Выну однакожь прежде мечъ; боится мой врагъ меча такъ же, какъ я — едва ли онъ и взглянетъ на него. Такого врага, небо! (Уходитъ въ пещеру.)

Входятъ Беларій, Гвидерій и Арвирагъ.

БЕЛА. Ты, Полидоръ, оказался лучшимъ стрѣлкомъ, царь стало пиршества; Кадвалъ и я разыграемъ слугу и повара; такъ вѣдь уговорились мы; потъ старанія осушается и уничтожается только цѣлью, которой добивался. Идемъ; голодъ сдѣлаетъ и самое незатѣйливое вкуснымъ; усталость храпитъ и на камняхъ, тогда какъ упрямой лѣни и пуховая перина кажется жесткой! — Миръ тебѣ, бѣдное жилище, само себя стерегущее.

ГВИД. Я страшно усталъ.

АРВИ. Ослабѣлъ и я отъ работы, а голодъ куды какъ усилился.

ГВИД. Въ пещерѣ есть холодная пища; займемся ею, пока то, что убили будетъ готовиться.

БЕЛА. Постойте; не входите. (Глядя въ пещеру.) Не ѣшь онъ нашихъ припасовъ — я подумалъ бы что это фея.

ГВИД. Что тамъ?

БЕЛА. Клянусь Юпитеромъ, ангелъ; если же не онъ, такъ земное совершенство! — Посмотрите на это божество, не старше мальчика.

Входитъ Имогена.

ИМОГ. Не обижайте меня, добрые люди. Прежде чѣмъ войдти, я звалъ и думалъ выпросить, или купить то, что взялъ. Клянусь, я ничего не укралъ; не тронулъ бы и золота, еслибъ нашолъ его разсыпаннымъ на порогѣ. Вотъ вамъ деньги за съѣденное. Насытившись, я оставилъ бы ихъ на столѣ, и ушелъ бы, молясь за хозяевъ.

ГВИД. Деньги, юноша?

АРВИ. Скорѣй все серебро и золото обратится въ грязь, такъ какъ считается чѣмъ-то лучшимъ только поклонниками боговъ грязныхъ!

ИМОГ. Вижу, вы сердитесь. Знайте же, убьете меня за мою провинность — умеръ бы я и не провинившись такъ.

БЕЛА. Куда идешь ты?

ИМОГ. Въ Мильфордскую гавань.

БЕЛА. А твое имя?

ИМОГ. Фиделіо. У меня есть родственникъ, отправляющійся въ Италію; онъ сядетъ на корабль въ Мильфордѣ; на пути къ нему, я такъ истомился голодомъ, что не могъ не "дѣлать этого проступка.

БЕЛА. Прошу тебя, прекрасный юноша, не считай насъ неучами, не суди о добромъ нашемъ расположеніи по бѣдному нашему жилищу. Милости просимъ. Почти что ночь ужь; прежде чѣмъ уйдешь, мы угостимъ тебя лучшимъ ужиномъ, и поблагодаримъ, если останешься и не откажешься отъ него. — Просите жь его, дѣти.

ГВИД. Будь ты, юноша, женщиной, я неотступно ухаживалъ бы за тобой, чтобъ сдѣлаться женихомъ твоимъ. По чести, оцѣниваю тебя, какъ бы при покупкѣ.

АРВИ. А я радъ и тому, что онъ мущина. Я буду любить его какъ роднаго брата, и такой же привѣтъ, какимъ встрѣтилъ бы его послѣ долгой разлуки, и тебѣ. — Милости просимъ; будь веселъ — ты между друзьями..

ИМОГ. Между друзьями! (Про себя) Зачѣмъ не между братьями? Будь они сыновьями моего отца, я понизилась бы въ цѣнѣ, уравновѣсилась бы съ тобою, Постумусъ.

БЕЛА. Сокрушаетъ его какое-то горе.

ГВИД. Хотѣлъ бы помочь ему.

АРВИ. И я, какое бы оно ни было, и чего бы ни стоило.

БЕЛА. Послушайте, дѣти. (Они шепчутся.)

ИМОГ. (Про себя). И великіе люди, имѣвшіе дворъ не больше этой пещеры, служившіе себѣ сами, обладавшіе добродѣтелью, укрѣпленной за ними ихъ собственнымъ сознаніемъ, а не пустымъ восхваленіемъ толпы перемѣнчивой — не превзойдутъ этихъ двухъ. Простите мнѣ, боги! хотѣлось-бы перемѣнить полъ, чтобъ сдѣлаться ихъ товарищемъ, такъ какъ Леонатусъ измѣнилъ мнѣ.

БЕЛА. Такъ. Пойдемте жь готовить нашу добычу. Идемъ, прекрасный юноша; не до разговоровъ постящемуся; поужинаемъ — дружески попросимъ тебя разсказать намъ о себѣ, что можешь.

ГВИД. Прошу, идемъ.

АРВИ. И ночь совѣ, и день жаворонку не пріятнѣе.

ИМОГ. Благодарю.

АРВИ. Идемъ. (Уходятъ въ пещеру.)

СЦЕНА 7.

Римъ. Входятъ два Сенатора и Трибуны.

1. сен. Вотъ содержаніе грамоты Императора: танъ какъ войско нашихъ простолюдиновъ занято теперь войной съ Панонцами и Далматами, а находящихся въ Галліи легіоновъ недостаточно для войны съ отпавшими Британцами, то мы и вызываемъ на нее высшія наши сословія. — Луція онъ дѣлаетъ проконсуломъ, а вамъ, трибуны, строго предписываетъ поспѣшить наборомъ. Да здравствуетъ Цезарь!

ТРИБ. Такъ Луціи будетъ начальникомъ этого войска?

2. сен. Онъ.

ТРИБ. Онъ вѣдь въ Галліи теперь?

1. сен. Съ тѣми легіонами, о которыхъ упомянулъ я, и которые вы должны усилить этимъ наборомъ; въ приказѣ обозначено и число и время отправки.

ТРИБ. Мы исполнимъ нашу обязанность (Уходятъ.)

ДѢЙСТВІЕ IV.

СЦЕНА 1.

Лѣсъ вблизи пещеры. Входитъ Клотенъ.

КЛОТ. Я близко мѣста, гдѣ они должны сойдтись, если только Пизаніо вѣрно описалъ мнѣ его. Какъ пристало ко мнѣ его платье! Почему жь не пристать бы и его возлюбленной, созданной тѣмъ же, кто создалъ портнаго? и тѣмъ болѣе, что — не въ укоръ то будь сказано, — женское приставанье капризъ, говорятъ. Надо въ немъ поработать. Себѣто могу сказать — нисколько вѣдь не тщеславіе разговаривать человѣку съ своимъ зеркаломъ, въ своей комнатѣ, — сложенъ я такъ же хорошо, какъ и онъ; такъ же молодъ, но сильнѣе; богатствомъ не уступаю, а положеніемъ въ свѣтѣ гораздо значительнѣе, выше родомъ; равно свѣдущь въ дѣлахъ общественныхъ, а въ единоборствѣ далеко превосходнѣй; и все-таки упрямое, блуждающее это созданіе^[27], на зло мнѣ, любитъ его. — Вотъ она жизнь-то человѣческая! Твоя голова, Постумусъ, теперь красующаяся еще на плечахъ твоихъ, черезъ какой нибудь часъ слетитъ съ нихъ, твоя возлюбленная изнасилуется, твой нарядъ изрѣжется въ куски передъ твоими глазами, и за всѣмъ этимъ, пиньками протолкаю я ее къ отцу, который можетъ и разсердится на меня за такую жестокость, но моя мать, властвуя надъ его своенравіемъ, уладитъ все въ мою пользу. Лошадь моя привязана въ надежномъ мѣстѣ; выходи же мечь на жестокую работу! Посылай ихъ, судьба, въ мои руки! По описанію это именно то самое мѣсто, гдѣ они должны свидѣться; негодяй не посмѣетъ обмануть меня. (Уходите.)

СЦЕНА 2.

Передъ пещерой. Выходятъ изъ пещеры Беларій, Гвидерій, Аврирагъ и Имогена.

БЕЛА. (Имогенѣ). Тебѣ нездоровится; останься здѣсь, въ пещерѣ; кончивъ охоту, мы тотчасъ же возвратимся къ тебѣ.

АРВИ. Останься, братъ; вѣдь братья мы?

ИМОГ. Человѣку слѣдовало-бъ быть братомъ человѣка; но рознится глина отъ глины значеніемъ, хотя пыль ихъ и одинакова. — Очень мнѣ нездоровится.

ГВИД. Ступайте вы на охоту, а я останусь съ нимъ.

ИМОГ. Не такъ все-таки я боленъ, хоть и не хорошо мнѣ; не изъ тѣхъ я изнѣженныхъ горожанъ, которые, прежде чѣмъ захворать, кажется умираютъ ужь. Оставьте меня, займитесь ежедневнымъ вашимъ дѣломъ; перерывъ обычнаго — перерывъ всего. Мнѣ нездоровится, но ваше присутствіе не поможетъ; общество — не облегченье не общительному. Не очень я еще боленъ, когда могу разсуждать объ этомъ; прошу, довѣрьте мнѣ пріютъ вашъ; не обворую никого, кромѣ самого себя; умру — не большая будетъ это кража.

ГВИД. Я люблю тебя; я говорилъ тебѣ это; люблю столько же сильно и такъ же искренно, какъ отца моего.

БЕЛА. Какъ! это что?

АРВИ. Если и грѣхъ говорить это — впрягаю себя въ проступокъ добраго моего брата. Не знаю почему люблю я этого юношу; слышалъ отъ тебя, что причина любви безпричинность; стоялъ бы гробъ у входа и спросили бы, кто долженъ умереть — сказалъ бы: отецъ мои, не этотъ юноша.

БЕЛА. (Про себя). О благородный порывъ! о доблесть природы! порожденіе величія! Трусы — отцы трусовъ; подлое — порождаетъ подлое. — Есть у природы и мука и мякина, и гнусное и прелестное. Я не отецъ ихъ; но кто же этотъ чародѣй, заставившій ихъ любить его болѣе, чѣмъ меня. — Однакожь, девятый ужь часъ утра.

АРВИ. Прощай, братъ.

ИМОГ. Желаю вамъ удачи.

АРВИ. А тебѣ здоровья. —

Идемъ, ИМОГ. (Про себя). Добрые это созданья. Боги, какой лжи я наслушалась! Наши придворные говорятъ, что все, что не при дворѣ, дико. Опытъ, ты опровергаешь ихъ толки. Царственныя моря зараждаютъ чудищь, а небольшія, впадающія въ нихъ рѣчки снабжаютъ нашъ столъ вкусною рыбой. — А я все больна, больна душой. — Попробую, Пизаніо, твое снадобье.

ГВИД. Не могъ я расшевелить его; сказалъ только что благороднаго происхожденія, но несчастливъ; безчестно гонимъ, но честенъ.

АРВИ. То же сказалъ онъ и мнѣ, прибавивъ только что послѣ больше узнаю.

БЕЛА. Въ поле, въ поле! — Мы теперь оставимъ тебя; ступай въ пещеру и усни.

АРВИ. Мы скоро возвратимся.

БЕЛА. Прошу, не хворай; вѣдь ты долженъ быть нашей хозяйкой.

ИМОГ. И хворый и здоровый, вашъ я.

БЕЛА. И всегда будешь. (Имогена уходить). Юноша этотъ, какъ онъ ни бѣдствуетъ, имѣлъ, по всему видно, хорошихъ предковъ.

АРВИ. А какъ онъ ангельски поетъ.

ГВИД. И какъ хорошо стряпаетъ! Онъ нарѣзалъ коренья такими фигурками, и похлебку приправилъ такъ, какъ будто готовилъ ее для захворавшей Юноны.

АРВИ. И какъ прелестно соединяется въ немъ улыбка со вздохомъ, какъ будто вздохъ вздыхаетъ о томъ что не такая онъ улыбка, а улыбка подсмѣивается надъ вздохомъ, что вырывается изъ такого божественнаго храма, чтобъ смѣшаться съ вѣтрами, вызывающими проклятія моряковъ.

ГВИД. Замѣтилъ я, что горе и терпѣніе такъ въ немъ укоренились, что корни ихъ сплетаются.

АРВИ. Рости же терпѣніе! и да отплететъ горе, эта вонючая бузина, засыхающіе свои корки отъ разростающагося винограда!

БЕЛА. Утро на исходѣ ужь. Идемъ! — Это кто? (отходятъ въ сторону.)

Входитъ Клотенъ.

КЛОТ. Не могу отыскать бѣглецовъ этихъ. — Бездѣльникъ надулъ меня. — Умаялся я.

БЕЛА. Бѣглецевъ! Ужь не о насъ ли говоритъ онъ? Я какъ будто признаю его; это Клотенъ, сынъ королевы. Боюсь какой-нибудь засады. Много лѣтъ не видалъ я его, а узналъ — онъ это. Мы внѣ вѣдь закона — уйдемъ!

ГВИД. Онъ одинъ. Ступай съ братомъ и осмотри нѣтъ ли еще кого по близости; прошу, ступайте; оставьте меня съ нимъ. (Беларій и Арвираги уходятъ.)

КЛОТ. Стойте! кто вы, такъ проворно отъ меня улепетывающіе? горная, вѣрно, сволочь? слыхалъ я о ней. — Ты кто, негодяй?

ГВИД. Существо, никогда не дѣлавшее еще ничего негоднѣе отвѣта негодяю безъ удара.

КЛОТ. Разбойникъ ты, нарушитель закона, бездѣльникъ. — Сдавайся, воришка.

ГВИД. Кому? тебѣ? Да ты что такое? Нѣтъ развѣ у меня руки такъ же дюжей, какъ и твоя, сердца такъ же пылкаго? Вотъ, рѣчами, допускаю, ты заносчивѣе, потому что не ношу кинжала своего во рту. Скажи, что ты такое, и почему долженъ я тебѣ сдаться?

КЛОТ. Не догадываешься, подлый бездѣльникъ, по платью кто я?

ГВИД. Ни кто твой портной, мошенникъ, приводящійся тебѣ дѣдомъ; онъ вѣдь отецъ твоего платья, дѣлающаго тебя, судя по всему, тобою.

КЛОТ. Гнусный рабъ, не моимъ портнымъ сшито оно.

ГВИД. Такъ убирайся, и поблагодари подарившаго его тебѣ. Ты дурень какой-то; противно мнѣ и поколотить-то тебя.

КЛОТ. Узнай же, дерзкій воръ, мое имя, и трепещи.

ГВИД. Скажи же его.

КЛОТ. Клотенъ, бездѣльникъ.

ГВИД. Хотя имя твое и Клотенъ, двойной ты бездѣльникъ, не заставляетъ оно трепетать меня; будь оно жаба, ехидна, или паукъ — оно скорѣй встревожило бы меня.

КЛОТ. Чтобы еще больше ужаснуть, чтобы совершенно смутить тебя — знай, сынъ я королевы.

ГВИД. Жалѣю; не дѣлаешь ты, кажется, чести роду своему.

КЛОТ. Не ужасаешься?

ГВИД. Боюсь, кого уважаю — только мудрыхъ; дураками жь потѣшаюсь — не боюсь ихъ.

КЛОТ. Такъ умри же. Убивъ тебя собственной своей рукою, я отыщу за тѣмъ бѣжавшихъ, и красоваться вашимъ головамъ на воротахъ Луда. Сдавайся, неотесанный горецъ. (Уходятъ сражаясь.)

Входятъ Беларій и Арвигагъ.

БЕЛА, Нѣтъ НИКОГО.

АРБИ. Ни души. Ты вѣрно въ немъ ошибся.

БЕЛА. Не думаю; много лѣтъ прошло съ тѣхъ поръ, какъ я его видѣлъ, но время нисколько не измѣнило его тогдашнихъ чертъ лица; тѣ же и рѣзкость голоса и рѣчь порывистая. Убѣжденъ что это былъ Клотенъ.

АРВИ. Мы оставили ихъ здѣсь. Какъ бы у брата чего не вышло съ нимъ; ты говоришь онъ такъ золъ.

БЕЛА. Едва развившись, разумѣю до мужа, онъ не боялся и вопіющихъ ужасовъ, потому что боязнь слѣдствіе зачастую сужденія. Но вотъ, смотри, и братъ.

Гвидерій возвращается съ головой Клотена.

ГВИД. Клотенъ этотъ былъ дуракъ, пустой кошелекъ, не было въ немъ денегъ. И Геркулесъ не выбилъ бы мозга изъ головы его, потому что не было его въ ней нисколько; а не сдѣлай я этого, дуракъ носилъ бы мою голову, какъ я его.

БЕЛА. Что сдѣлалъ ты?

ГВИД. Знаю отлично что: отсѣкъ голову какого-то Клотена, сына, по его собственнымъ словамъ, королевы, называвшаго меня измѣнникомъ, разбойникомъ, клявшагося что собственными руками перехватаетъ насъ всѣхъ, сниметъ наши головы съ мѣста, на которомъ онѣ — благодареніе богамъ — и теперь еще находятся, и поставитъ ихъ на ворота Луда.

БЕЛА. Погибли мы всѣ.

ГВИД. Что же, дорогой отецъ, что же терять намъ, кромѣ того, что онъ клялся отнять у насъ — жизнь нашу? Законъ насъ не защищаетъ, къ чему же намъ слабодушно, изъ боязни закона, дозволять какому-нибудь надменному куску мяса грозить намъ, разыгрывать и судью и палача? — Открыли вы кого нибудь по близости?

БЕЛА. Ни души, на сколько глазъ хватитъ; но здравый смыслъ говоритъ: должны быть у него спутники. Хотя онъ и былъ сама безалаберность^[28], переходилъ все отъ дурнаго къ худшему, но ни бѣшенство, ни полнѣйшее сумашествіе никакъ не завлекли бы его сюда одного. Можетъ быть при дворѣ прослышали, что такіе какъ мы живутъ здѣсь въ пещерѣ, охотятся; что это опальные, которые со временемъ могутъ образовать опасную шайку; что, услышавъ объ этомъ, онъ — по обыкновенію — расходился, и поклялся что переловитъ насъ; но невѣроятно, чтобъ онъ отправился одинъ: не такъ онъ отваженъ, да и они не допустили бы до этого; а потому и есть достаточная причина бояться, что у этого трупа есть хвостъ, далеко опаснѣйшій головы.

АРВИ. Пусть совершается предопредѣленіе боговъ; какое бы оно тамъ ни было — братъ хорошо сдѣлалъ.

БЕЛА. Не хотѣлось мнѣ сегодня охотиться; нездоровье юнаго Фиделіо все останавливало.

ГВИД. Собственнымъ его мечемъ, которымъ онъ грозилъ моей шеѣ, отрубилъ я его голову. Брошу ее въ заливъ за нашей скалой; пусть несется въ море и разсказываетъ рыбамъ, что она Клотена, сына королевы. Вотъ вся моя пока забота. (Уходитъ).

БЕЛА. Боюсь, вызоветъ это месть. Желалъ бы, Полидоръ, чтобъ не было это тобой сдѣлано, какъ это ни подобало твоему мужеству.

АРВИ. Желалъ бы, чтобы это было сдѣлано мной; тогда и месть разразилась бы только надо мной. — Люблю я тебя, Полидоръ, братски, и все таки сильно тебѣ завидую; укралъ ты у меня это дѣло. Желалъ бы, чтобы месть, какой только могутъ противустать человѣческія силы, отыскала насъ и потребовала отъ насъ отвѣта.

БЕЛА. Дѣло сдѣлано. — Мы нынче не охотимся, не будемъ искать и безполезныхъ опасностей. Ступай въ пещеру. Займись съ Фиделіо стряпней, а я подожду здѣсь пылкаго Полидора, и тотчасъ же приведу его обѣдать.

АРВИ. Бѣдный, больной Фиделіо! Иду къ нему съ радостью. Чтобы возвратить ему краску здоровья, я пустилъ бы кровь и цѣлому приходу такихъ Клотеновъ, и похвастался бы еще человѣколюбіемъ. (Уходите.)

БЕЛА. О богиня, о божественная природа, какъ украшаешь ты себя двумя царственными этими юношами! Они такъ же нѣжны, какъ зефиръ, вѣющій надъ фіалками, не колебля благоухающихъ ихъ головокъ, и вмѣстѣ съ тѣмъ такъ же суровы, когда вскипитъ царственная кровь ихъ, какъ и жесточайшій вѣтеръ, пригибающій вершины горныхъ сосенъ къ долинѣ. Удивительно, какъ это незримый инстинктъ развиваетъ въ нихъ царственность безъ всякаго ученья, чувство чести — безъ наставленій, приличіе — безъ образцевъ, храбрость, которая и ростя въ нихъ дико, плодоносна какъ посѣянная! — А все-таки странно появленіе сюда Клотена; и что-то породитъ для насъ смерть его?

Возвращается Гвидерій.

ГВИД. Гдѣ же братъ? Ослиную голову Клотена пустилъ я по теченію посломъ къ его матери; тѣло же останется за логомъ ея возвращенія. (Торжественная музыка).

БЕЛА. Мой хитрый инструментъ! Слышишь, Полидоръ? звучитъ онъ; къ какой же однакожь стати Кадвель теперь заставилъ играть его? Слышишь?

ГВИД. Онъ тамъ?

БЕЛА. Сейчасъ туда ушелъ.

ГВИД. Что же онъ это дѣлаетъ? со смерти матушка до этого не звучалъ онъ. Все торжественное должно вызываться только торжественнымъ. — Что тамъ такое? Ликованье ни изъ чего, стоны изъ вздора — веселье обезьянъ и горе ребятишекъ. Съ ума что ли сошолъ Кадвель?

Входить Арвирагъ, неся на рукахъ безчувственную Имогену.

БЕЛА. Смотри! онъ идетъ сюда, и на рукахъ у него горестная вина нашего порицанія его.

АРВИ. Умерла птичка, которой такъ дорожили мы. Лучше перескочить бы мнѣ съ шестнадцати на шестьдесятъ, промѣнять прыгающій возрастъ на костыль, чѣмъ видѣть это.

ГВИД. О дивная, прелестнѣйшая лилія! на рукахъ брата ты и на половину не такъ хороша, какъ была, когда росла еще.

БЕЛА. О, скорбь! кто могъ когда либо извѣдать глубь твою? найдти дно, чтобы показать къ какому берегу легче пристать тяжелой ладьѣ твоей? — Дивное созданіе! Юпитеръ знаетъ какимъ былъ бы ты мужемъ; но, увы, ты умеръ прекраснѣйшимъ юношей, отъ скорби. — Какъ нашолъ ты его?

АРВИ. Недвижнымъ, какъ видите; такъ улыбающимся, какъ будто какая нибудь муха щекотала его сонъ, а не въ насмѣшку надъ стрѣлою смерти; прижавшись правой щекой къ подушкѣ.

ГВИД. Гдѣ?

АРВИ. На помостѣ, сложивъ такъ руки. Я думалъ, что онъ спитъ, и снялъ мои деревянные, подбитые гвоздями башмаки, жесткость которыхъ слишкомъ громко высказывалась каждымъ моимъ шагомъ.

ГВИД. Спитъ онъ въ самомъ дѣлѣ; заснулъ на вѣки — сдѣлаетъ могилу свой постелью. Феи будутъ навѣщать ее, и ни одинъ червь къ ней не приблизится.

АРВИ. Грустную твою могилу, Фиделіо, пока длится лѣто и буду я жить здѣсь, я не перестану убирать красивѣйшими цвѣтами; будетъ у тебя и блѣдная, какъ твое лице, первинка, и лазоревый, какъ твои жилки, гіацинтъ, и махровый шиповникъ^[29], нисколько не въ порицанье его, нисколько не благовоннѣйшій твоего дыханія. И реполовъ, своимъ носикомъ — о этотъ носикъ, жестоко пристыжаетъ богатыхъ наслѣдниковъ, оставляющихъ отцовъ своихъ безъ надгробныхъ памятниковъ! — натаскаетъ на нее всего этого, покроетъ еще, когда цвѣтовъ уже не будетъ, мохомъ^[30], чтобы защитить трупъ твой отъ зимняго холода^[31].

ГВИД. Кончи, прошу; не играй бабьимъ прибираньемъ съ тѣмъ, что такъ серьезно. Займемся погребеніемъ его, не замедляя возгласами священнаго нашего долга. Идемъ копать могилу.

АРВИ. Гдѣ же, скажи, положимъ мы его?

ГВИД. Подлѣ доброй Эврифилы, нашей матери.

АРВИ. Такъ. Споемъ же ему, Полидоръ, хотя голоса наши и огрубѣли отъ возмужалости, ту самую похоронную пѣсню, которую пѣли нашей матери, тѣмъ же напѣвомъ, тѣ же слова, замѣнивъ только имя Эврифилы именемъ Фиделіо.

ГВИД. Кадвель, не могу я пѣть; рыдая, буду я говорить за тобой; а разладъ звуковъ печали хуже лганья жрецовъ и капищь.

АРВИ. Такъ проговоримъ его.

БЕЛА. Большое горе, вижу, врачуетъ меньшее, потому что Клотенъ почти что забытъ. Онъ сынъ королевы, дѣти; хотя онъ и явился къ намъ врагомъ, вспомните, однакожь, что поплатился онъ за это; конечно и простолюдинъ и знатный, сгнивъ, обращаются въ одинъ и тотъ же прахъ; но почтительность, этотъ ангелъ-хранитель міра, отличаетъ однакожь мѣстомъ знатнаго отъ простолюдина. Врагъ нашъ былъ царственнаго происхожденія, и хотя ты и лишилъ его жизни, какъ врага нашего, похороните его все-таки какъ принца.

ГВИД. Притащи-жь его, прошу, сюда. Тѣло Терзита стоитъ тѣла Аякса, когда оба не въ живыхъ ужь.

АРВИ. Пока ты ходишь за нимъ, мы проговоримъ нашу пѣсню. — Начинай, братъ. (Беларій уходит].)

ГВИД. Погоди, Кадвель, положимъ его прежде головой къ востоку; такъ, говоритъ отецъ, надо.

АРВИ. Да, въ самомъ дѣлѣ.

ГВИД. Помоги же.

АРВИ. Такъ. — Начинай.

ПѢСНЯ.

ГВИД. Не боишься теперь ты ни лѣтняго зноя,

Ни бѣснованья свирѣпой зимы,

Свершилъ ты предназначенье земное,

Ушелъ, взявъ воздаянье, домой.

И красивые парни и дѣвы,

Какъ и трубочисты, должны превратиться вѣдь въ прахъ.

АРВИ. Не боишься теперь ты гнѣва могучихъ,

Внѣ теперь ты гнета тирановъ;

Ни объ одеждѣ, ни о пищѣ нѣтъ ужь заботы,

Для тебя и тростинка то же, что дубъ.

И скипетръ, и ученость, и врачеванье,

Все къ тому же идетъ, должно превратиться вѣдь въ прахъ.

ГВИД. Не боишься теперь ты ни молньи сверканья.

АРВИ. Ни громовыхъ все-ужасающихъ стрѣлъ;

ГВИД. Не боишься ни клеветъ, ни пустыхъ порицаній;

АРВИ. Кончены для тебя и веселья и плачь.

ОБА. И влюбленная юность, влюбленные всѣ,

Перешедши въ тебѣ, должны превратиться вѣдь въ прахъ.

ГВИД. Никакое заклинанье, да не тревожитъ же тебя!

АРВИ. Никакое колдовство да не чаруетъ тебя!

ГВИД. Духи не успокоенные да бѣгутъ тебя!

АРВИ. Ничто злое да не приближается къ тебѣ!

ОБА. Покойся же мирно,

И да славится могила твоя!

Беларій возвращается съ трупомъ Клотена.

ГВИД. Мы кончили наше отпѣванье. Клади его сюда. (Кладутъ его подлѣ Имогены.)

БЕЛА. Вотъ нѣсколько цвѣтовъ; въ полночь наберу болѣе. Растенія покрытыя холодной ночною росой, для осыпанья могилъ лучше. — Сыпьте ихъ на трупы. — Ивы были цвѣты, вы теперь увядшіе; тоже будетъ и съ тѣми, которыми васъ осыпаемъ. Идемъ, и въ сторонѣ на колѣни. Земля ихъ даровавшая и взяла ихъ назадъ; миновали ихъ земныя радости — миновали и горести. (Уходятъ.)

ИМОГ. (Просыпаясь). Да, въ Мильфордскую гавань; которая же туда дорога? — Благодарю. — Близь того вонъ куста? — А далеко отсюда? О, небо! — неужели шесть еще миль? — Я всю ночь вѣдь шла — прилягу и посплю. Нѣтъ, нѣтъ, не надо мнѣ сопостельника. — (Увидавъ трупъ) О боги и богини! Эти цвѣты то же что радости свѣта, а этотъ кровавый трупъ — горе его. — Это сонъ, надѣюсь; потому что мнѣ казалось будто сторожила пещеру и стряпала для добрыхъ людей; но ничего этого но бывало; стрѣла это изъ ничего, въ ничто пущенная, изъ паровъ мозгомъ создаваемая! Самые наши глаза бываютъ иногда, какъ и наше сужденіе, слѣпы. Но я все дрожу еще отъ страха; если въ небесахъ осталась еще капелька состраданія, хоть такая маленькая, какъ глазъ крапивника, о грозные боги, частичку ея! — Сонъ однакожь все еще продолжается; и теперь, какъ просыпаюсь, онъ и вокругъ меня, какъ во мнѣ, — не воображаемый, ощущаемый. Человѣкъ безъ головы! — Одежда Постумуса! — Я знаю форму ноги его; это его рука; его — стопа Меркурія; его — бедры Марса, его — плечи Геркулеса; но его Юпитера лице — убійство на небѣ! — Какъ? — Нѣтъ его. — Пизаніо, всѣ проклятія, которыми обезумѣвшая Гекуба осыпала Грековъ, и въ добавокъ мои, да разразятся надъ тобой! Ты, сговорившись съ гнуснымъ демономъ, Клотеномъ, умертвилъ здѣсь моего супруга. — Отнынѣ и письмо и чтеніе — предательство! — Проклятый Пизаніо, лживыми своими письмами — проклятый Пизаніо — срубилъ вершину главной мачты лучшаго изъ кораблей міра! — О, Постумусъ! гдѣ же голова твоя? гдѣ же она? О, боги! гдѣ же она? Пизаніо могъ вѣдь умертвить тебя, поразивъ въ сердце, и оставить тебѣ голову! — Какъ же могли это сдѣлать? Пизаніо! Это онъ и Клотенъ, злоба и корысть виновники этого горя. О! это ясно, ясно. Снадобье, которое онъ мнѣ далъ, которое, говорилъ, превосходно, крѣпительно, не оказалось развѣ убійственнымъ для чувствъ моихъ? Полнѣйшее это доказательство. Дѣло это Пизаніо и Клотена. О! — зарумянь же блѣдныя мои щеки твоей кровью, чтобы мы еще ужаснѣе показались тому, кто найдетъ насъ. О супругъ, супругъ мой!

Входитъ Луцій, нѣсколько Римскихъ Военачальниковъ и Гадатель.

ВОЕН. Легіоны, стоявшіе въ Галліи, переплыли, согласно твоему приказанію море, и ждутъ тебя съ твоими судами въ Мильфордской гавани; готовы они.

ЛУЦІ. Но что изъ Рима?

ВОЕН. Сенатъ призвалъ на службу пограничниковъ и дворянъ Италіи, рвеніе которыхъ много обѣщаетъ. Ихъ ведетъ храбрый Іахимо, братъ Сіенны.

ЛУЦІ. Когда же, полагаешь, прибудутъ они?

ВОЕН. Съ первымъ попутнымъ вѣтромъ.

ЛУЦІ. Эта быстрота подаетъ большія намъ надежды. — Прикажи же осмотрѣть прибывшее уже войско; распорядись чтобъ военачальники тотчасъ же занялись этимъ. — Ну а ты, почтеннѣйшій, что снилось тебѣ въ послѣднее время о войнѣ этой?

ГАДА. Въ прошедшую ночь сами боги послали мнѣ видѣніе — постомъ и молитвой просилъ я ихъ просвѣтить меня, — видѣлъ я птицу Юпитера, орла Римскаго, прилетѣвшаго со всасывающаго, какъ губка, Юга въ эту часть Запада, и изчезнувшаго здѣсь въ лучахъ солнца, что — если только грѣхи мои не вводятъ мое предвѣдѣніе въ заблужденіе — предвѣщаетъ успѣхъ Римскому войску.

ЛУЦІ. Грезь такъ почаще, и никогда не ошибайся. — Стойте! это что за трупъ безъ головы? Развалина эта говоритъ, что отличнымъ была нѣкогда зданіемъ, — Какъ и пажъ! — Мертвый или спящій на немъ? Скорѣе мертвый, потому что природа ужасается дѣлить постель съ усопшимъ, или спать съ нимъ. — Посмотримъ лице юноши.

ВОЕН. Онъ живъ.

ЛУЦІ. Такъ отъ него и узнаемъ что это за трупъ. — Юноша, повѣдай намъ судьбу свою; она требуетъ, кажется, спроса. — Кто служилъ тебѣ кровавымъ изголовьемъ? Кто исказилъ, какъ никогда благородная природа не искажаетъ, прекрасное это произведеніе? Какое участіе принимаешь ты въ этомъ горестномъ крушеніи? Какъ произошло оно? Кто онъ? Что ты такое?

ИМОГ. Я ничто; а если что-нибудь, такъ лучше быть бы мнѣ ничѣмъ. Это былъ мои господинъ, необыкновенно доблестный Британецъ, и предобрый, и убитъ онъ здѣсь горцами. — Ахъ, такихъ господъ нѣтъ ужь. Пройди я отъ востока до запада, моли службы, испытай многихъ, служи имъ вѣрно, окажись они всѣ хорошими — такого господина все-таки не найдти мнѣ.

ЛУЦІ. Добрый юноша, ты трогаешь меня своими жалобами не менѣе источающаго кровь господина твоего. Скажи его имя, любезный.

ИМОГ. Ричардъ дю-Шампъ. (Про себя) Я лгу, не вредя вѣдь никому; услышатъ и боги — простятъ, надѣюсь. — Ты что-то сказалъ, господинъ?

ЛУЦІ. А твое?

ИМОГ. Фиделіо.

ЛУЦІ. Ты доказываешь, что стоишь его; твое имя вполнѣ соотвѣтствуетъ твоей вѣрности^[32], твоя вѣрность — ему. Хочешь попытать счастія у меня? Не скажу, что буду такимъ же хорошимъ господиномъ; но что буду любить тебя не менѣе — въ этомъ будь увѣренъ. И письмо Римскаго Императора, пересланное мнѣ сенатомъ, не убѣдило бы меня въ твоемъ достоинствѣ такъ, какъ ты самъ; ступай ко мнѣ.

ИМОГ. Готовъ. Но прежде, позволь мнѣ скрыть моего господина отъ мухъ такъ глубоко, какъ только могутъ зарыть жалкія эти лопаты, и тогда, осыпавъ его могилу древесными листьями и дикими растеніями, прочитавъ надъ ней сотню молитвъ, какихъ только могу, дважды, — рыдая и вздыхая, кончу я мою службу ему, и пойду къ тебѣ, если возмешь меня.

ЛУЦІ. Возьму, добрый юноша, и буду скорѣй отцемъ, чѣмъ господиномъ тебѣ. — Друзья, юноша напоминаетъ намъ обязанность мужей; отыщемъ лучшее, усѣянное маргаритками мѣсто, и выроемъ ему нашими копьями и алебардами могилу; поднимайте его. — Юноша, ты расположилъ насъ къ нему, и мы похоронимъ его, какъ только воины съумѣютъ. — Утѣшься, осуши глаза. Иное паденье — средство только встать счастливѣе. (Уходятъ.)

СЦЕНА 3.

Комната во дворцѣ Цимбелина. Входятъ Цимбелинъ, Придворные и Пизаніо.

ЦИМБ. Ступай опять, и возвратись съ вѣстью въ какомъ она теперь состояніи. Горячка, вызванная изчезновеніемъ сына, бѣшенство, подвергающее жизнь ея опасности, — О небо, какъ жестоко разомъ поразило ты меня! — Имогена, большая доля моей отрады, бѣжала; королева на одрѣ отчаянной болѣзни, и когда же, когда страшная война грозитъ мнѣ; ея сынъ, такъ теперь мнѣ нужный, изчезъ; все это доводитъ меня до безнадежности. — Ты, негодяй, ты знаешь куда она скрылась, притворяешься только ничего не знающимъ; но выпытаемъ мы это у тебя жесточайшей пыткой.

ПИЗА. Государь, жизнь моя — твоя, и я покорно предоставляю тебѣ располагать ею, какъ угодно; но гдѣ госпожа моя, я не знаю, не знаю зачѣмъ скрылась, и когда предполагаетъ возвратиться. Молю, повѣрь, что вѣрный я слуга твой.

1. при. Государь, въ тотъ день, когда ея хватились, онъ былъ здѣсь; могу поручиться, что онъ говоритъ правду, и всегда честно исполнялъ всѣ обязанности подданнаго. Что же касается Клотена — его тщательно отыскиваютъ, и, нѣтъ сомнѣнія, отыщутъ.

ЦИМБ. Время такое смутное; на этотъ разъ ты ускользнулъ, но подозрѣніе остается.

1. при. Смѣю доложить вашему величеству, что Римскіе легіоны, находившіеся въ Галліи, пристали уже къ берегамъ нашимъ, и съ подкрѣпленіемъ Римскими дворянами, высланными сенатомъ.

ЦИМБ. Какъ же нуженъ былъ бы теперь мнѣ совѣтъ моего сына и королевы! — Я совсѣмъ растерялся въ этой сумятицѣ.

1. при. Добрый государь, вы такъ приготовились, что смѣло можете противустать силамъ, о которыхъ слышали; явится больше — вы и для большаго числа готовы. Остается только двинуть войска, жаждущія двинуться,

ЦИМБ. Благодарю тебя. Выступимъ же и встрѣтимъ грозу, такъ какъ она насъ ищетъ; того, что можетъ повредить намъ изъ Италіи, мы не боимся; тревожитъ насъ то, что здѣсь происходитъ. — Идемъ. (Уходяти.)

ПИЗА. Ни одного письма отъ моего господина съ тѣхъ поръ, какъ написалъ ему что убита Имогена. Странно. Не слышу ничего и о госпожѣ моей, обѣщавшей часто извѣщать о себѣ; не знаю, что и съ Клотеномъ случилось; въ полнѣйшемъ я недоумѣніи; но боги должны же дѣйствовать. Я лгу, чтобъ быть честнымъ; невѣренъ, чтобъ быть вѣрнымъ. Настоящая война докажетъ, что люблю отечество; убѣдитъ въ этомъ даже короля; можетъ придется и пасть на полѣ битвы. Всѣ же другія подозрѣнія пусть разсѣваетъ ужь время. Счастье, и безъ рулеваго приводитъ иныя ладьи къ пристани. (Уходитъ.)

СЦЕНА 4.

Передъ пещерой. Входятъ Беларій, Гвидерій и Арвирагъ.

ГВИД. Тревога кругомъ.

ПИЗА. Скроемся отъ нея.

АРВИ. Какая же, отецъ, радость въ жизни, прячущейся отъ дѣлъ и опасностей?

ГВИД. И что же выиграемъ мы, скрываясь? Римляне или убьютъ насъ, какъ Британцевъ, или примутъ насъ, какъ гнусныхъ, неблагодарныхъ бѣглецовъ, принудятъ насъ служить имъ, и за тѣмъ убьютъ все-таки.

БЕЛА. Дѣти, мы уйдемъ выше въ горы, и будемъ тамъ безопасны. Пристать къ войску короля намъ невозможно; недавняя смерть Клотена — такъ какъ насъ никто не знаетъ и не внесены мы въ отрядные списки, — можетъ принудить насъ къ объявленію гдѣ мы жили, можетъ вынудить за тѣмъ и признаніе въ томъ, что сдѣлали, отвѣтомъ на что будетъ смерть, пыткой удлиненная.

ГВИД. Отецъ, это опасеніе, никакъ въ такое время къ тебѣ нейдущее, и нисколько насъ не убѣждающее.

АРВИ. Какое вѣроятіе, чтобы они, слыша ржаніе Римскихъ коней, видя огни ихъ отрядовъ, когда и глаза и уши ихъ переполнены такими важными заботами, стали тратить время на разспросы о томъ: кто мы и откуда.

БЕЛА. Но въ войскѣ многіе меня знаютъ. Вы видѣли, что и черезъ столько лѣтъ, черты Клотена, тогда очень еще молодаго, не изгладились изъ моей памяти; а кромѣ того, и король не заслуживаетъ ни моей службы, ни вашей любви. Изгнаніе меня лишило васъ должнаго воспитанія, осудило на жизнь тягостную, безъ всякой надежды на счастіе, которое сулила вамъ колыбель ваша, на вѣчный загаръ лѣта, на рабскую дрожь зимы.

ГВИД. Лучше не жить, чѣмъ жить такъ. Умоляю, отецъ, идемъ къ войску. Меня и брата никто не знаетъ; ты же давно забытъ и такъ состарѣлся, что никакъ не можешь быть признанъ.

АРВИ. Клянусь этимъ солнцемъ, я пойду. На что же это похоже, что никогда не видалъ еще какъ человѣкъ умираетъ? видѣлъ только кровь трусливыхъ зайцевъ, быстрыхъ козъ, да оленей? никогда не ѣзжалъ на конѣ, за исключеніемъ одной только клячи, такого жь ѣздока, какъ я, пяты котораго никогда не носили шпоръ? Стыдно мнѣ и на солнце глядѣть, пользоваться благодатными его лучами, оставаясь такъ долго такимъ жалкимъ безвѣстнымъ.

ГВИД. Клянусь небомъ, пойду и я. Благословишь меня отецъ, дашь позволеніе — охотнѣе позабочусь о своей жизни; не дашь — да подвергнусь должной карѣ отъ рукъ Римлянъ.

АРВИ. То же говорю и я. Аминь.

БЕЛА. Когда вы такъ не дорожите вашей жизнью, изъ чего же и мнѣ болѣе дорожить моей, дряхлой. Иду съ вами, дѣти. Постигнетъ васъ въ битвахъ за отчизну смерть — тамъ же будетъ и моя постель, тамъ же улягусь и я. Идемъ, идемъ! (Про себя) Время кажется имъ такъ длиннымъ; кровь ихъ негодуетъ отъ нетерпѣнія излиться, чтобъ доказать царственное ихъ происхожденіе. (Уходятъ.)

ДѢЙСТВІЕ V.

СЦЕНА 1.

Поле между Британскимъ и Римскимъ лагерями. Входитъ Постумусъ съ окровавленнымъ платкомъ.

ПОСТ. Да, кровавая ткань, сохраню а тебя; потому что самъ требовалъ, чтобъ ты была такъ окрашена. Вы, женатые, вздумай вы всѣ слѣдовать моему примѣру, сколько было бы убито вами женъ, гораздо васъ достойнѣйшихъ, и за ничтожное уклоненіе! — О, Пизаніо, всякій хорошій слуга исполняетъ не всѣ же приказанія господина; только дѣльные обязанъ онъ исполнять. — Еслибъ вы, боги, карали меня за мои проступки, никакъ не дожилъ бы я до такого; такимъ образомъ вы спасли бы благородную Имогену для раскаянія, а меня, несчастнаго, болѣе достойнаго вашего гнѣва, наказали бы. Но, увы! вы похищаете отсюда иныхъ и за небольшіе проступки; вы это дѣлаете изъ любви, чтобъ избавить ихъ отъ новыхъ паденій; другимъ же дозволяете громоздить зло на зло, каждое хуже предпослѣдняго, дѣлаться ужасомъ людей, и благоденствовать^[33]. Имогена ваша; дѣлайте, что вамъ угодно, меня же благословите покорностью! — Меня привезли сюда съ Италіанскими дворянами, и воевать съ королевствомъ моей супруги. Британія, я убилъ твою королеву — довольно; болѣе ранъ не нанесу я тебѣ. И потому, выслушайте, боги, терпѣливо мое намѣреніе. Сброшу я съ себя эту Римскую одежду, одѣнусь простымъ Британскимъ селяниномъ, и такъ пойду противъ прибывшихъ сюда со мною; такъ умру я за тебя, о Имогена, изъ-за которой жизнь моя, что ни дохну — смерть; такъ, никѣмъ не вѣдомый, не возбуждая ни ненависти, ни сожалѣнья, посвящу я себя опасностямъ. Дайте же мнѣ, о боги, возможность доказать имъ, что во мнѣ болѣе доблести, чѣмъ можно предполагать по моей одеждѣ; даруйте мнѣ силы Леонатусовъ! Чтобъ пристыдить обычай міра, введу новый: меньше наружѣ, больше внутри. (Уходитъ.)

СЦЕНА 2.

Тамъ же. Труби и барабаны. Входятъ съ одной стороны Луцій, Іахимо и Римское войско; съ другой — Британское войско: Леонатусъ Постумусъ слѣдуетъ за нимъ, какъ простой воинъ. Они проходятъ за сцену. Шумъ битвы. Возвращаются, сражаясь іахимо и Постумусъ; послѣдній осиливаетъ и обезоруживаетъ Іахимо, и за тѣмъ уходитъ. Шумъ битвы за сценой продолжается.

ІАХИ. Тяжелый грѣхъ на совѣсти лишаетъ меня мужества. Я оболгалъ женщину, принцессу страны этой, и ея воздухъ, въ отмщеніе, ослабляетъ меня; могъ ли бы иначе мужланъ этотъ, это отребіе природы одолѣть меня въ моемъ обычномъ дѣлѣ? Санъ и почести, когда ими пользуются такъ какъ я, позорятъ только. Если твое дворянство, Британія, на столько же доблестнѣй этого олуха, на сколько онъ доблестнѣй нашего дворянства, разница только въ томъ, что мы едва люди, а вы — боги. (Уходитъ.)

Шумъ продолжающейся битвы; Британцы бѣгутъ; Цимбелинъ взятъ; входятъ на выручку его Беларій, Гвидерій и Арвирагъ.

БЕЛА. Стойте, стойте! поле наше; проходъ занятъ; только гнусность страха обращаетъ насъ въ бѣгство.

ГВИД. и АРВИ. Стойте, стойте, и сражайтесь!

Сраженіе. Входите Постумусъ и помогаете Британцамъ; они отбиваютъ Цимбелина и уходятъ. За тѣмъ входятъ Луцій, Іахимо и Имогена.

ЛУЦІ. Бѣги, юноша, оставь войско, спасайся; здѣсь друзья убиваютъ друзей; безпорядокъ такой, какъ будто война завязала себѣ глаза.

ІАХИ. Это отъ подоспѣвшей къ нимъ подмоги.

ЛУЦІ. Странная перемѣна счастія; не подоспѣетъ и къ намъ подкрѣпленіе, придется бѣжать. (Уходятъ.)

СЦЕНА 3.

Входятъ Постумусъ и Британскій дворянинъ.

ДВОР. Такъ ты оттуда, гдѣ наши устояли?

ПОСТ. Да, а вы, кажется, отъ бѣжавшихъ?

ДВОР. Да.

ПОСТ. Нельзя васъ и порицать за то; потому что все было потеряно — отстояло ужь за тѣмъ небо, сразившись за насъ. Самъ король былъ покинутъ своими крыльями, ряды наши прорваны, видны были только спины Британцевъ, все бѣжало узкимъ проходомъ; врагъ же, ободренный, высунувъ языкъ отъ утомленія убійствомъ, видя передъ собой работы больше, чѣмъ хватало у него на нее рукъ, разилъ иныхъ на смерть, другихъ слегка, иные же падали и просто отъ страха, и вскорѣ узкій проходъ былъ запруженъ мертвыми, убитыми сзади, и трусами, сохранившими жизнь для того, чтобъ продлить позоръ свой.

ДВОР. Гдѣ же находился проходъ этотъ?

ПОСТ. Близь самого поля сраженія, окопанный рвомъ и валомъ; этимъ воспользовался одинъ старый воинъ, и, ручаюсь, честный, достойный, такой услугой отечеству, той долгой жизни, о которой свидѣтельствовала бѣлая борода его. Съ двумя юношами — двумя почти мальчиками, годными, казалось, скорѣй на сельскія игры, чѣмъ на такую рѣзню, съ лицами для масокъ, или еще красивѣйшими, чѣмъ постоянно ими, изъ скромности, или изъ боязни загара, скрываемыя, — протѣснился онъ въ проходъ и закричалъ бѣгущимъ: только олени, а не мужи нашей Британіи умираютъ убѣгая; въ преисподнюю стремятся души бѣгущихъ назадъ! Стойте! или мы сдѣлаемся Римлянами и, какъ звѣри, подвергнемъ васъ тому, чего вы такъ скотски боитесь; обернитесь только грозно назадъ, и вы спасены; стойте, стойте! — Эти трое — три тысячи увѣренностью, и столько же дѣломъ, потому что трое дѣйствующихъ цѣлое войско, когда остальные ничего не дѣлаютъ, — эти трое, словами: стойте, стойте! благопріятствующей мѣстностью, и еще болѣе чарующимъ благородствомъ своимъ, которое и веретено обратило бы въ копье, возвратили блескъ потускнѣвшимъ взорамъ; и устыдившіеся и ободрившіеся, иныхъ сдѣлалъ трусами примѣръ — о, на войнѣ, страшный онъ грѣхъ первыхъ подающихъ его, — всѣ оглянулись на свершенный ими путь, и заскрежетали, какъ львы, на копья охотниковъ. Преслѣдователи начали останавливаться, отступать, смѣшались совершенно, произошла ужаснѣйшая свалка, и они побѣжали, какъ цыплята по той же самой дорогѣ, по которой летѣли сначала орлами; рабами по слѣдамъ, которые надѣлали побѣдителями. Тутъ наши трусы — какъ крохи въ трудномъ странствованіи, — сдѣлались поддержкою въ нуждѣ; увидавъ заднюю дверь не защищенныхъ сердецъ отворенной, о боги, какими страшными ударами разразились они! разя мертвыхъ, умирающихъ, даже своихъ, увлеченныхъ первымъ валомъ; изъ десяти, которыхъ прежде гналъ одинъ Римлянинъ, каждый убивалъ по двадцати; и тѣ, которые прежде желали лучше умереть, чѣмъ защищаться, сдѣлались теперь смертоносными чудищами поля битвы.

ДВОР. Странная какая-то случайность это. Узкій проходъ, старикъ и два мальчика.

ПОСТ. Не удивляйтесь; вы созданы скорѣй для слушанія подвиговъ, чѣмъ для совершенія какого-нибудь. Хотите для потѣхи стишковъ на этотъ случай? вотъ вамъ:

Два мальчика, старикъ — почти ребенокъ, и проходъ

Братанію спасли, давъ Римлянъ торжеству плачевнѣйшій исходъ.

ДВОР. Полно, не сердись же, любезный.

ПОСТ. Отчего-жь сердиться мнѣ? Тому, кто не можетъ устоять противъ врага — я другъ; за тѣмъ что, по обычной трусости своей, онъ тотчасъ же отъ дружбы убѣжитъ моей. Разохотили вы меня на вирши.

ДВОР. Прощай; ты сердишься. (Уходитъ.)

ПОСТ. Опять въ бѣгство? — Хорошъ дворянинъ. О благородное ничтожество! Быть на полѣ битвы, и развѣдывать о ней у меня! И какъ многіе пожертвовали нынче честью, чтобъ только спасти шкуру свою; навострили лыжи, и все-таки погибли. Только я, заколдованный своимъ горемъ, не могъ найдти смерть и тамъ, гдѣ слышалъ ея стоны, не подвергся ей и тамъ, гдѣ она хозяйничала; не странно ли, что, бывши гнуснымъ чудищемъ, она скрывается въ свѣтлыхъ кубкахъ, на мягкихъ постеляхъ, въ льстивыхъ словахъ, что у нея болѣе тамъ слугъ, чѣмъ у насъ, обнажающихъ ея мечъ на войнѣ. Но я найду ее; до сихъ поръ я дрался за Британцевъ — не Британецъ я болѣе; дѣлаюсь опять сторонникомъ прибывшихъ со мною. Не дерусь болѣе — отдамся послѣднему изъ рабовъ, какъ только коснется онъ плеча моего. Велико побоище, произведенное здѣсь Римлянами; велика должна быть и отмѣстка Британцевъ; и будетъ смерть моимъ выкупомъ. И на той, и на этой сторонѣ я только для того, чтобъ разстаться съ невыносимой для меня жизнью, съ которой, за Имогену, во что бы ни стало, и разстанусь.

Входятъ два Британскихъ Военачальника и воины.

1. ВОЕН. Хвала великому Юпитеру! Луцій взятъ. А старика и двухъ его сыновей считаютъ ангелами.

2. ВОЕН. Еще былъ четвертый, въ простой одеждѣ, отбивавшій врага вмѣстѣ съ ними.

1. ВОЕН. Говорятъ; но ни одного изъ нихъ не отыщутъ. — Стой! это кто?

ПОСТ. Римлянинъ, который не тосковалъ бы здѣсь, еслибъ его поддержали.

2. ВЛЕН. Взять его, собаку! Ни одна Римская нога не вернется домой разсказывать какія вороны клюютъ ихъ здѣсь. — Онъ хвастается подвигами какъ будто важное какое лице. Ведите его къ Королю.

Входятъ Цимбелинъ со свитой; Беларій, Гвидерій, Арвирагъ, Пизаніо и Римскіе плѣнные. Военачальники подводятъ къ нему Постумуса; онъ передаетъ его тюремщику, и за тѣмъ всѣ уходятъ.

СЦЕНА 4.

Тюрьма. Входяти Постумусъ и два Тюремщика.

1. тюр. Теперь не украдутъ тебя; въ путахъ ты. Пасись, если найдешь что пощипать здѣсь.

2. тюр. Или проголодаешься. (Уходятъ.)

ПОСТ. Какъ радъ я тебѣ, заключеніе, потому что, думаю, путь ты къ свободѣ. Счастливѣй я больнаго ломотой, предпочитающаго вѣчное стенанье изцѣленію вѣрнѣйшимъ изъ врачей — смертью; она же и ключь, который отомкнетъ эти замки. Но ты, совѣсть, ты закована крѣпче рукъ и ногъ; сдѣлайте же, милосердые боги, мое раскаяніе отмычкой и ея оковъ, и тогда свободенъ я на вѣки! — Достаточно ли, однакожь, того что скорблю я? Такъ дѣти умилостивляютъ земныхъ отцевъ своихъ; а боги милосерднѣе ихъ. Долженъ я покаяться? всего вѣдь лучше исполню я это въ цѣпяхъ болѣе желанныхъ, чѣмъ насильственныхъ; если, главнымъ образомъ, для удовлетворенія васъ лишилъ я себя свободы, возьмите же въ уплату мое все. Я знаю, вы снисходительнѣе гнусныхъ людей, берущихъ съ своихъ разорившихся должниковъ третью, шестую, десятую часть, давая имъ возможность оставшимся опять поправиться; но я этого не желаю. За драгоцѣнную жизнь Имогены возьмите мою; хотя она и не такъ драгоцѣнна какъ ея, но она все-таки жизнь, вами вычеканенная. Между людьми не всякая монета взвѣшивается, и легкая берется ради лица на ней; тѣмъ скорѣе можете вы ради моего, такъ какъ оно ваше, и потому, всемогущіе, согласны вы на такую уплату, возьмите эту жизнь и уничтожьте долговое мое обязательство. О Имогена! буду говорить съ тобой безмолвствуя. (Засыпаетъ.)

Торжественная музыка. Входятъ, какъ видѣнія: Сицилій Леонатусъ, отецъ Постумуса, старикъ въ военныхъ доспѣхахъ, ведя за руку старую женщину Мать Постумуса, съ музыкантами впереди ихъ; за ними, также предшествуемые музыкантами, два юные Леонатуса, съ ранами, отъ которыхъ пали на сраженіи. Они окружаютъ Постумуса.

СИЦИ. О громовержецъ, перестань на смертныхъ мухъ

Ты гнѣвомъ разражаться;

На Марса ты сердись, съ Юноною бранись,

Тебя корящей за измѣны.

Мой бѣдный сынъ не дѣлалъ зла;

Его мнѣ видѣть не пришлося;

Умеръ я, когда еще въ утробѣ онъ

Природы зова ждалъ.

Ты отецъ сиротъ, какъ говорятъ,

И его отцемъ тебѣ бы должно быть,

И отъ мучительныхъ земныхъ невзгодъ

Его тебѣ бы должно охранять.

МАТЬ. Луцина мнѣ не помогла,

Взяла меня во время самыхъ мукъ,

И вырванный Постумусъ изъ меня,

Крича, попалъ въ среду враговъ,

Достойнымъ жалости малюткой.

СИЦИ. Его могучая природа, какъ и предковъ,

Такъ прекрасно развила,

Что цѣлый міръ его превозносилъ,

Какъ достойнаго Сицилія потомка.

1. БРА. Когда-жь онъ мужемъ сталъ,

Съ нимъ кто-жь въ Британія сравниться могъ?

Кто-жь лучше былъ и для Имогены,

Его всѣхъ лучше оцѣнившей?

МАТЬ. Зачѣмъ же этотъ бракъ въ насмѣшку?

Чтобы изгнать, лишить наслѣдія отцовъ,

Чтобъ удалить его отъ той,

Которая всего ему дороже —

Отъ прелестной Имогены?

СИЦИ. И какъ же допустить ты могъ,

Чтобы Италіи ничтожность,

Іахимо, ревностью безумной

И мозгъ его и сердце омрачилъ,

И жалкою игрушкой сдѣлалъ

Гнусности своей?

2. БРА. Это изъ мирныхъ жилищъ

И вызвало родителей нашихъ и насъ,

Павшихъ, за отчизну сражаясь,

Убитыхъ за вѣрность

И защиту Тенанція правъ.

1. БРА. И Постумусъ доблестно такъ же

Цимбелину служилъ;

О, зачѣмъ же, Юпитеръ,

За доблесть ты тяжкое горе

Сдѣлалъ наградой его?

СИЦИ. Открой кристальное свое окно,

Взгляни, и прекрати

Несправедливое твое гоненье

Храбрыхъ поколенья.

МАТЬ. Вѣдь добродѣтеленъ нашъ сынъ,

Такъ прекрати-жь его страданья.

СИЦИ. Выгляни изъ своего чертога, помоги,

Иль возопіемъ мы, духа бѣдные,

Къ совѣту остальныхъ боговъ

Противъ твоей божественности.

2. БРА. Помоги-жь, о Юпитеръ, иль обвинимъ самого,

Бѣжимъ суда твоего.

Юпитеръ спускается съ громомъ и молніей, сидя на орлѣ, и бросаетъ огненную стрѣлу; Духи падаютъ на колѣни.

ЮПИТ. Перестаньте, жалкіе духи странъ подземныхъ, оскорблять слухъ нашъ; умолкните! — Какъ осмѣлились вы обвинять громовержца, стрѣлы котораго, знаете, съ высотъ неба смиряютъ возмутившіяся страны? Возвратитесь, бѣдныя тѣни, въ Элизій, отдыхайте тамъ на скамьяхъ изъ цвѣтовъ никогда не увядающихъ, и не безпокойтесь о земныхъ дѣлахъ; не ваше, а наше, вы знаете, это дѣло. Кого наиболѣе люблю я, того и испытую; замедленіемъ награды усиливаю только наслажденіе ею. Успокойтесь; приниженный теперь сынъ вашъ возвеличится божественной нашей властью, и разцвѣтетъ его счастіе; испытаніе его кончено. Подъ нашимъ, Юпитеровомъ созвѣздіемъ родился онъ, и въ нашемъ храмѣ совершился бракъ его. — Встаньте и исчезните! — Онъ соединится съ Имогеной, на много отъ несчастій счастливѣйшій. — Положите на его грудь эту табличку: на ней начертано его судебъ предназначенье, и за тѣмъ исчезните, и никогда не поднимайте крика нетерпѣнія, или возбудите мое. — Лети, орелъ, въ кристальный чертогъ мой! (Улетаетъ.)

СИЦИ. Въ громѣ и молніи спустился онъ; небесное его дыханіе пахло сѣрой; орелъ летѣлъ какъ бы на уничтоженіе насъ; поднялся же благодатнѣе и благословенныхъ полей нашихъ. Царственная его птица расправляла безсмертныя свои крылья и чистила клювъ, какъ бы при довольствѣ своего властелина.

ВСѢ. Благодаримъ тебя, Юпитеръ, сиди. Замыкается помостъ мраморный; вступилъ онъ подъ лучезарный кровъ свой. — Скорѣй и мы, для счастья нашего, его исполнимъ повелѣнье. (Исчезаютъ.)

ПОСТ. (Просыпаясь). Сонъ, ты былъ моимъ дѣдомъ, и родилъ мнѣ отца, создалъ мать и двухъ братьевъ. Но — о злая насмѣшка! — исчезли они! скрылись отсюда только что родились, и я проснулся. — Бѣдные несчастливцы, полагающіеся на милость сильныхъ, грезятъ такъ же, какъ я; проснутся — и нѣтъ ничего. — Ахъ, нѣтъ, путаю я; многіе и не помышляя о счастіи, не заслуживая его, надѣляются имъ; такъ вотъ и я обрадованъ золотымъ этимъ сномъ, и не знаю зачѣмъ. — Это что? Какія феи посѣщаютъ это мѣсто? Табличка? И великолѣпная! Не будь же ты, какъ нашъ щегольской свѣтъ, платьемъ, богатѣйшимъ того, что одѣваетъ; не походи нисколько на нашихъ придворныхъ; будь тѣмъ, что обѣщаешь. — (Читаетъ) «Когда львенокъ, самому невѣдомое, не ища найдетъ, и будетъ обнятъ частицей нѣжнаго воздуха; когда вѣтви, отсѣченныя отъ величественнаго кедра, много лѣтъ мертвыя, оживутъ, присоединятся къ старому пню и зазеленѣютъ снова, тогда кончатся бѣдствія Постумуса, Британія будетъ счастлива и зацвѣтетъ въ мірѣ и довольствѣ». — И это тоже сонъ, или вздоръ, срывающійся съ языка безумнаго безъ участія мозга; то или другое, или ничто; безсмыслица, или то, чего разсудокъ не въ силахъ осмыслить. Что бы тамъ ни было — это то же, что жизнь моя; сохраню хоть изъ того это предсказанье.

Входитъ Тюремщикъ.

ТЮРЕ. Ну, любезный, готовъ ты къ смерти?

ПОСТ. Переспѣлъ скорѣй; давнымъ давно.

ТЮРЕ. Рѣчь вѣдь о висѣлицѣ; готовъ ты для нея, такъ ты не переспѣлъ, а поспѣлъ стало.

ПОСТ. Буду хорошимъ блюдомъ для зрителей — блюдо и расплатится.

ТЮРЕ. Тяжелая это будетъ для тебя расплата, любезный; одно тутъ утѣшительно — болѣе не придется ужь расплачиваться, не будутъ ужь страшны трактирные счеты, которые, часто, какъ доставляютъ удовольствіе, такъ и огорчаютъ уходящихъ. Входишь ты, ослабѣвъ отъ недостатка пищи, а выходишь, шатаясь отъ преизбытка выпитаго; досадуешь что много выпилъ, досадуешь что много и заплатилъ; и кошелекъ и голова пусты;голова тяжела, потому что слишкомъ была легка, кошелекъ слишкомъ легокъ, потому что вся тяжесть выпотрошена изъ него. Отъ всѣхъ этихъ противностей ты вотъ избавишься. — Милосердіе пенсовой веревки мигомъ кончаетъ и тысячные разсчеты; лучше ея нѣтъ счетчика; освобождаетъ она и отъ прошедшаго, и отъ настоящаго, и отъ будущаго. Твоя шея, любезный, перо, книга и деньги; ну и расплатился.

ПОСТ. Умереть мнѣ пріятнѣе, чѣмъ тебѣ жить.

ТЮРЕ. Оно конечно, кто спитъ не чувствуетъ зубной боли; по тотъ, кому приводилось бы спать твоимъ сномъ, и еще съ укладкой въ постель палачемъ, полагаю, охотно помѣнялся бы мѣстомъ съ этимъ прислужникомъ; потому что, видишь ли, почтенный, не знаешь вѣдь ты, какой за тѣмъ пойдешь дорогой.

ПОСТ. Знаю, любезный.

ТЮРЕ. Стало, твоя смерть съ глазами во лбу; не видывалъ я такого ея изображенія; тебѣ придется или идти по указаніямъ кого-нибудь кто берется знать, или, взявъ на себя то, чего, увѣренъ, не знаешь, пуститься на удачу; ну, а чѣмъ кончишь свое странствіе, объ этомъ, полагаю, ты ужь не вернешься разсказывать.

ПОСТ. Скажу тебѣ, любезный, чтобъ найдти дорогу, которой пойду я, у всѣхъ найдутся глаза, кромѣ развѣ тѣхъ, которые зажмуриваютъ ихъ, не желая ими пользоваться.

ТЮРЕ. Сбыточное ли это дѣло, чтобъ человѣкъ вполнѣ могъ пользоваться глазами, чтобъ видѣть путь слѣпоты! Знаю, висѣлица ведетъ прямо къ зажмуриванію ихъ.

Входитъ Посланный.

ПОСЛ. Сними съ него оковы, и веди къ королю.

ПОСТ. Съ доброй ты вѣстью. Меня требуютъ, чтобъ даровать мнѣ свободу.

ТЮРЕ. Тогда ужь пусть меня повѣсятъ.

ПОСТ. Будешь тогда свободнѣе тюремщика; нѣтъ вѣдь засововъ для мертваго. (Уходитъ съ Посланнымъ.)

ТЮРЕ. Кажется и тотъ, кто женился бы на висѣлицѣ и прижилъ съ ней не одну молодую висѣлицу, не былъ бы такъ расположенъ къ ней. А сколько, говоря, однакожь, по совѣсти, гораздо большихъ бездѣльниковъ, хоть онъ и Римлянинъ, страшно привязаны къ жизни, и умираютъ противъ воли; такъ же умеръ бы и я, еслибъ былъ однимъ изъ нихъ. — Желалъ бы, чтобъ всѣ мы были одного мнѣнія, и одного хорошаго; плохо пришлось бы тогда тюремщикамъ и висѣлицамъ! Говорю въ ущербъ себѣ; но въ моемъ желаніи есть все таки и прибыль. (Уходитъ.)

СЦЕНА 5.

Палатка Цимбелина. Входятъ Цимбелинъ, Беларій, Гвидерій, Арвирагъ, Пизаніо, Придворные, Военачальники и Свита.

ЦИМБ. Боги сдѣлали васъ опорами моего престола, станьте же подлѣ меня. Мнѣ крайне прискорбно, что бѣдный воинъ, такъ славно сражавшійся, лохмотья котораго стыдили позлащенные доспѣхи, голая грудь котораго опереживала непроницаемые щиты, не отыскивается. Счастливъ будетъ тотъ, кто найдетъ его, если только наша благосклонность можетъ его осчастливить.

БЕЛА. Никогда не видывалъ я такой благородной ярости въ существѣ такъ жалкомъ, такихъ славныхъ дѣлъ, совершенныхъ человѣкомъ, отъ котораго можно было ожидать только нищенской запуганности.

ЦИМБ. И ни слуху о немъ?

ПИЗА. Его искали между мертвыми и живыми; никакихъ слѣдовъ его.

ЦИМБ. Къ сожалѣнью, я наслѣдникъ его награды, которую присоединю къ вашей, вы, печень, сердце и мозгъ Британіи, которая, признаюсь, если живетъ еще, то благодаря только вамъ. — Время теперь спросить откуда вы; повѣдайте.

БЕЛА. Родились мы, государь, въ Камбріи, и дворяне. Хвалиться еще чѣмъ — было бы неправдиво и нескромно; могу только прибавить, что честны мы.

ЦИМБ. Преклоните же колѣна. — Встаньте, боевые мои рыцари. Дѣлаю васъ спутниками нашей особы, и надѣлю соотвѣтствующими вашему званію почестями.

Входятъ Корнелій и Придворныя Дамы.

Озабочены чѣмъ-то эти лица. — Отчего такъ печально привѣтствуете вы нашу побѣду? вы смотрите какъ Римляне, не такъ, какъ слѣдуетъ двору Британіи.

КОРН. Да здравствуетъ великій король нашъ! — Но, государь, долженъ я омрачить твою радость докладомъ о смерти королевы.

ЦИМБ. Врачу такой докладъ неприличнѣе, чѣмъ кому либо. Но я знаю, что лѣкарства могутъ продлить только жизнь; смерть же похищаетъ и врача. — Какъ умерла она?

КОРН. Ужасно; умерла бѣснуясь, какъ и жила; жестокая ко всему міру, кончила жестокостью и къ себѣ. Ея признанія, если вамъ угодно, я передамъ вамъ; эти дамы, если въ чемъ ошибусь, поправятъ меня; со слезами присутствовали онѣ при ея кончинѣ.

ЦИМБ. Прошу, говори.

КОРН. Прежде всего она призналась, что никогда васъ не любила; что любила величіе, котораго черезъ васъ добилась, а не васъ; что вышла замужъ за вашу королевственность, была женой вашего престола, а васъ ненавидѣла.

ЦИМБ. Это знала только она; не выскажи она этого умиранье повѣрилъ бы я и ея собственнымъ устамъ. Продолжай.

КОРН. Ваша дочь, за которой она съ такой любовью ухаживала, была для нея, какъ призналась, скорпіономъ, и если бы не скрылась, была бы ею отравлена.

ЦИМБ. О хитрый демонъ! Кто же проникнетъ женщину? — Есть еще что?

КОРН. Есть, и еще худшее. Она призналась, что у нея былъ для васъ смертельный ядъ, который, будучи принятъ, подтачивалъ бы жизнь ежеминутно, умерщвлялъ бы медленно, но постоянно; въ это время она предполагала, ухаживаньемъ, слезами, заботливостью, лобызаньемъ, овладѣть вами совершенно, и улучивъ благопріятную минуту — за тѣмъ какъ своей хитростью расположитъ васъ, — склонить на объявленіе ея сына наслѣдникомъ вашей короны. Когда же всѣ ея расчеты разстроились страннымъ его изчезновеніемъ, она впала въ безстыдное отчаяніе, открыла, на зло богамъ и людямъ, свои замыслы, жалѣла только о томъ, что зло ей задуманное не осуществилось, и умерла въ отчаяніи.

ЦИМБ. И вы все это слышали? дамы. Слышали, ваше величество.

ЦИМБ. Не виноваты тутъ ни глаза мои, потому что она была прекрасна, ни уши, слышавшіе ея лесть, ни сердце, считавшее ее тѣмъ, чѣмъ она казалась; не могъ я не довѣрять ей; но ты, о дочь моя! ты можешь сказать что была это глупость съ моей стороны; то, что ты на себѣ испытываешь, доказываетъ это. Исправь же все, небо!

Входятъ Луцій, Іахимо, Предсказатель и другіе Римляне подъ стражей, сзади ихъ Постумусъ и Иногена.

Ты, Кай, не за данью теперь здѣсь; Британцы отбились отъ нея, хоть и не безъ потери многихъ храбрыхъ, родные которыхъ просили успокоить благородныя ихъ души избіеніемъ васъ, ихъ плѣнниковъ, на что мы и изъявили согласіе. Подумай же о судьбѣ своей.

ЛУЦІ. Подумай, государь, и ты о превратностяхъ войны; побѣда совершенно случайно ваша; будь она нашей — не грозили бы мы, когда кровь остыла ужь, нашимъ плѣнникамъ мечемъ. Но если богамъ такъ ужь угодно, чтобы ничто, кромѣ смерти, не было нашимъ выкупомъ — пусть приходитъ она; Римлянинъ съумѣетъ умереть Римляниномъ. Августъ живъ, чтобъ попомнить это; это все, что касается лично меня. Объ одномъ только попрошу: позволь выкупить моего юнаго служителя, Британца родомъ; никогда, ни у кого не было пажа, такъ скромнаго, такъ ревностнаго и исполнительнаго, такъ заботливаго о своемъ дѣлѣ, такъ способнаго и вѣрнаго. Въ этой просьбѣ, подкрѣпляемой его достоинствами, ты, смѣю сказать, не можешь отказать мнѣ; онъ не нанесъ никакого вреда ни одному Британцу, хотя и служилъ Римлянину. Спаси его, государь, и не щади остальныхъ.

ЦИМБ. Я навѣрное гдѣ нибудь видѣлъ его. Знакомо мнѣ его лице. — Юноша, ты вкрался въ мое расположеніе; ты мой. Не знаю ни почему, ни для чего говорю я: живи, юноша; и не благодари твоего господина; живи и проси у Цимбелина чего хочешь — все, соотвѣтствующее моей добротѣ и твоему положенію, я дарую тебѣ; даже еслибъ ты потребовалъ и благороднѣйшаго изъ плѣнниковъ.

ИМОГ. Благодарю васъ, ваше величество.

ЛУЦІ. Я не прошу тебя выпрашивать мою жизнь, мой милый; знаю вѣдь что будешь.

ИМОГ. Нѣтъ, нѣтъ; увы! Другая у меня забота. — Вижу какъ смерть мнѣ горькое. — Твоя жизнь, добрый мои господинъ, должна сама хлопотать о себѣ.

ЛУЦІ. Онъ отъ меня отказывается. Покидаетъ меня, пренебрегаетъ мной; скоро умираетъ радость, полагающихся на вѣрность мальчиковъ и дѣвочекъ. — Отчего же стоитъ онъ въ такомъ недоумѣніи?

ЦИМБ. Чего же хочешь ты, любезный? Я все больше и больше люблю тебя: больше и больше думай и ты, чего лучше попросить у меня. Знаешь съ кого не сводишь глазъ? говори; хочешь, чтобъ онъ жилъ? Родственникъ онъ тебѣ? другъ?

ИМОГ. Онъ Римлянинъ, и такой же мнѣ родственникъ, какъ я вашему величеству, хотя, какъ подданный, я все таки нѣсколько ближе къ тебѣ.

ЦИМБ. Отчего же не спускаешь ты съ него глазъ?

ИМОГ. Я скажу это тебѣ одному, если тебѣ будетъ угодно меня выслушать.

ЦИМБ. Выслушаю съ большимъ удовольствіемъ и какъ только могу внимательно. Какъ твое имя?

ИМОГ. Фиделіо, государь.

ЦИМБ. Ты, добрый юноша, мой пажъ; я буду твоимъ господиномъ; отойдемъ въ сторону; говори свободно. (Отходитъ въ сторону.)

БЕЛА. Воскресъ этотъ юноша изъ мертвыхъ?

АРВИ. И двѣ песчинки не похожи такъ другъ на друга, какъ онъ на того милаго, румянаго юношу, что умеръ, и также назывался Фиделіо. — Какъ ты думаешь?

ГВИД. Живъ умершій.

БЕЛА. Молчите, молчите! посмотримъ что будетъ дальше; не признаетъ онъ насъ; подождемъ. Бываютъ вѣдь сходства; еслибъ это былъ онъ, я увѣренъ, онъ заговорилъ бы съ нами.

ГВИД. Видѣли мы, однакожь, его мертвымъ.

БЕЛА. Молчи; посмотримъ что будетъ.

ПИЗА. (Про себя). Это госпожа моя! Ну, если она жива, пусть все идетъ своей чредой, къ дурному или хорошему.

ЦИМБ. (Выходя съ Имогеной впередъ). Стань подлѣ меня, и спрашивай громко. — (Іахимо) Подойди ты; отвѣчай этому юношѣ, и безъ утайки, или, клянусь нашимъ величіемъ и нашей украшающей его честью, жесточайшей пыткой вывѣемъ мы правду изъ лжи. — Спрашивай же его.

ИМОГ. Мнѣ хотѣлось бы узнать, отъ кого получилъ онъ этотъ перстень.

ПОСТ. (Про себя). Ему какое до этого дѣло?

ЦИМБ. Скажи, какъ этотъ бриліантъ, что на твоей рукѣ, сдѣлался твоимъ?

ІАХИ. Тебѣ слѣдовало бы подвергнуть меня пыткѣ, чтобъ не говорилъ я того, что, если скажу, тебя подвергнетъ ей.

ЦИМБ. Какъ! меня?

ІАХИ. Я радъ, что меня принуждаютъ высказать то, что скрывать — мука для меня. Гнусностью добылъ я этотъ перстень; онъ принадлежалъ Леонатусу, котораго ты изгналъ, человѣку — и это должно терзать тебя еще болѣе, чѣмъ меня, — благороднѣе котораго между небомъ и землей никогда не существовало. Хочешь, государь, знать еще болѣе.

ЦИМБ. Все къ этому относящееся.

ІАХИ. Дочь твоя, это совершенство, отъ воспоминанія о которой сердце мое обливается кровью и лживый духъ мой изнемогаетъ — Извини; дурно мнѣ.

ЦИМБ. Моя дочь? чтожь она? Соберись съ силами; хочу скорѣй чтобъ ты жилъ пока природа дозволяетъ, чѣмъ умеръ прежде чѣмъ все узнаю. Оправься и говори.

ІАХИ. Однажды — злосчастенъ былъ колоколъ, пробившій часъ этотъ, — это было въ Римѣ — будь проклятъ домъ, въ которомъ мы находились, — былъ пиръ — о, зачѣмъ яства наши не были отравлены, покрайней мѣрѣ мной подносимыя ко рту! — добрый Постумусъ — что говорю я? онъ былъ слишкомъ добръ для среды злыхъ, былъ бы лучшимъ всѣхъ и въ кругу самыхъ лучшихъ, — сидѣлъ грустный, и слушалъ какъ мы превозносили нашихъ Игаліанскихъ возлюбленныхъ: за красоту, такъ что и напыщенное хвастовство краснорѣчивѣйшаго изъ смертныхъ дѣлалось бѣднымъ; за стройность, обирая всѣ хранилища Венеръ и Минервъ, стыдящихъ торопливую природу, за душевныя качества, находя въ нихъ цѣлую лавку свойствъ, увлекающихъ мущинъ и помимо ослѣпляющей глаза красоты — этой удочки на женитьбу.

ЦИМБ. Я стою, какъ на огнѣ. Къ дѣлу.

ІАХИ. Дойду все-таки слишкомъ скоро, если не жаждешь узнать свое горе еще скорѣе. Постумусъ — очевидно, благородно любившій царственную свою супругу, — вступился, и нисколько не опорочивая восхваляемыхъ нами — онъ былъ воздерженъ, какъ сама добродѣтель, — принялся за портретъ своей супруги, который, когда былъ написанъ и одушевленъ его языкомъ, доказалъ, что всѣ мы, или хвастали кухонными граціями, или были несказанными дурнями.

ЦИМБ. Къ дѣлу, къ дѣлу.

ІАХИ. Цѣломудріе твоей дочери — изъ этого и вышло. Говоря о немъ, онъ сказалъ, что и сама Діана не была свободна отъ нечистыхъ сновидѣній, что одна только твоя дочь имъ недоступна; въ этомъ я, негодяй, усомнился и предложилъ закладъ — мое золото противъ этого перстня, который былъ тогда на благородной рукѣ его, — что буду на ея брачномъ ложѣ и выиграю перстень ея и моимъ прелюбодѣяніемъ, Онъ, какъ истинный рыцарь, такъ же убѣжденный въ ея вѣрности, какъ я убѣдился потомъ, отдалъ перстень въ залогъ — отдалъ бы и карбункулъ изъ колеса Феба, и могъ смѣло, хотя бы онъ стоилъ и всей колесницы. Я тотчасъ же отправился съ этой цѣлью въ Британію; ты, государь, можетъ быть припомнишь мое пребываніе при твоемъ дворѣ, гдѣ твоя цѣломудренная дочь уяснила мнѣ, какая страшная разница между любовью и бездѣльничествомъ. Лишенный такимъ образомъ надежды, но не желанія, мой Италіанскій мозгъ придумалъ въ вашей простодушной Британіи величайшую гнусность, для моей выгоды превосходную; коротко, хитрость моя такъ удалась, что я возвратился съ запасомъ лживыхъ доказательствъ, вполнѣ достаточнымъ, чтобъ свести благороднаго Леонатуса съ ума. Уязвляя его увѣренность въ ней разными примѣтами, разными несомнѣнными свидѣтельствами: ковровъ, картинъ, этого браслета — о, какъ хитро добылъ я его! — мало того, сокровеннымъ знакомъ на ея тѣлѣ, я такъ поколебалъ ее, что онъ не могъ не повѣрить, что она сбросила узы цѣломудрія и что я воспользовался этимъ. За тѣмъ — Его я, кажется, вижу —

ПОСТ. (Выходя впередъ). Да, видишь Италіанскій демонъ! — О, какой же легковѣрный дуракъ я, чудовищный убійца, воръ, все чѣмъ называютъ всѣхъ изверговъ прошедшаго, настоящаго, будущаго! — О, дайте мнѣ веревку, ножъ, или ядъ! какого нибудь судію праваго. Посылай, государь, за искуснѣйшими палачами; я чудовище, умаляющее все ужасное въ мірѣ, потому что я хуже его. Я Постумусъ, убившій дочь твою; — лгу, какъ негодяй; это сдѣлалъ негодяй, далеко меньшій меня, святотатственнаго вора. — Храмомъ добродѣтели была она; нѣтъ — самой добродѣтелью. Плюй на меня, бросай камнями, грязью; натрави на меня собакъ уличныхъ; каждый бездѣльникъ пусть называется Постумусомъ Леонатусомъ, и бездѣльничества будетъ меньше, чѣмъ было! — О Имогена, царица моя, жизнь моя, жена моя! О Имогена, Имогена, Имогена!

ИМОГ. Успокойся! послушай, послушай!

ПОСТ. Что жь это, комедія что ли? Вотъ тебѣ, дерзкій пажъ, (Бьетъ ее; она падаетъ) твоя роля.

ПИЗА. О помогите, помогите моей и вашей госпожѣ. — О Постумусъ, господинъ мой, никогда до этого не убивалъ ты Имогены. — Помогите, помогите! — Добрая госпожа моя!

ЦИМБ. Перевернулся свѣтъ?

ПОСТ. Какъ нашло на меня это бѣшенство?

ПИЗА. Приди въ себя, госпожа моя!

ЦИМБ. Если это такъ, боги хотятъ убить меня смертельной радостью.

ПИЗА. Какъ ты себя чувствуешь?

ИМОГ. О, прочь съ глазъ моихъ! ты далъ мнѣ ядъ; скройся гнусный измѣнникъ отсюда; не дыши тамъ, гдѣ принцы.

ЦИМБ. Это голосъ Имогены.

ПИЗА. Да забросаютъ меня боги сѣрными камнями, если я не думалъ, что въ данномъ тебѣ ящичкѣ драгоцѣннѣйшее средство. Я получилъ его отъ королевы.

ЦИМБ. Еще новость.

ИМОГ. Оно отравило меня.

КОРН. О, боги! я забылъ объ одномъ еще признаніи королевы, которое должно оправдать его. Если Пизаніо, говорила она, передалъ своей госпожѣ снадобье, которое я выдала ему за цѣлебное, она угощена, какъ я угостила бы крысу.

ЦИМБ. Что такое, Корнелій?

КОРН. Королева, государь, часто заставляла меня приготовлять ей яды, и всегда подъ предлогомъ любознательности, для испытанія ихъ надъ простыми животными, какъ кошки и собаки, ничего не стоющія; я же, боясь болѣе опасныхъ цѣлей, составлялъ ей вещество, которое, бывши принято, могло прекращать жизнь, но на короткое только время, по истеченіи котораго всѣ ея отправленія начинаютъ дѣйствовать снова, какъ слѣдуетъ. — Приняли вы это снадобье?

ИМОГ. Я думаю, когда была мертва.

БЕЛА. Вотъ, дѣти, вина нашей ошибки.

ГВИД. Фиделіо это, нѣтъ никакого сомнѣнія.

ИМОГ. Зачѣмъ бросилъ ты законную жену свою? Представь себѣ, что стоишь на скалѣ, (Обнимая его) ну, брось же меня теперь опять.

ПОСТ. Виси тутъ, душа моя, какъ плодъ, до самой смерти дерева!

ЦИМБ. Что же это? какъ же ты, моя плоть, дитя мое, оставляешь меня глупымъ зрителемъ этой сцены? не хочешь сказать мнѣ слова?

ИМОГ. (Преклоняя предъ нимъ колѣна). Благослови, государь.

БЕЛА. Вы полюбили этого юношу, и не удивляюсь — есть тому причина.

ЦИМБ. Мои падающія на тебя слезы, да будутъ тебѣ святой водой! Имогена, умерла мать твоя.

ИМОГ. Прискорбно мнѣ это, государь.

ЦИМБ. Ахъ, злая была она; она вина того, что мы свидѣлись такъ странно; и сынъ ея исчезъ, не знаемъ какъ и куда.

ПИЗА. Государь, теперь когда страхъ миновалъ, я скажу тебѣ правду. Плотенъ, когда госпожа моя скрылась, пришелъ ко мнѣ съ обнаженнымъ мечемъ въ рукѣ, съ пѣной у рта, и поклялся, если я не открою ему куда она скрылась, убить меня тутъ же. Случайно у меня было въ это время въ карманѣ обманное письмо моего господина; изъ него онъ узналъ, что ее надо искать въ горахъ близь Мильфорда, куда онъ, бѣснуясь и въ платьѣ моего господина, которое у меня вытребовалъ, тотчасъ же и отправился съ гнусной цѣлью и съ клятвой ее изнасиловать; что же съ ними за тѣмъ сталось, я не знаю.

ГВИД. Я докончу разсказъ твой. Я убилъ его тамъ.

ЦИМБ. О боги! Не хотѣлось бы мнѣ, чтобы мои уста за твои хорошія дѣла произнесли жестокій приговоръ тебѣ; прошу тебя, храбрый юноша, отрекись отъ сказаннаго.

ГВИД. Что сказалъ, то и сдѣлалъ.

ЦИМБ. Вѣдь принцъ онъ былъ.

ГВИД. И пренаглый. Въ оскорбленіи меня не было ничего принцевскаго; онъ раздражилъ меня такими рѣчами, что я возсталъ бы и противъ моря, еслибъ оно могло такъ на меня ревѣть. Я отсѣкъ ему голову, и радехонекъ что не стоитъ онъ здѣсь, и не разсказываетъ этого обо мнѣ.

ЦИМБ. Жаль мнѣ тебя. Своимъ собственнымъ языкомъ осудилъ ты себя и долженъ подвергнуться карѣ нашихъ законовъ. Ты долженъ умереть.

ИМОГ. И этотъ безголовый трупъ приняла я за трупъ моего супруга.

ЦИМБ. Связать и увести преступника.

БЕЛА. Не торопись такъ, государь. Онъ лучше убитаго имъ, родомъ онъ не хуже тебя самого, и оказалъ тебѣ услугу, какой и раны цѣлой ватаги Клотеновъ никогда не оказали бы. — Не трогайте рукъ его — не для узъ рождены онѣ.

ЦИМБ. Зачѣмъ, старикъ, хочешь ты уничтожить свою заслугу, не получивъ еще награды за нее, вызовомъ нашего гнѣва? Не хуже насъ онъ родомъ?

АРВИ. Это конечно преувеличеніе.

ЦИМБ. И умретъ онъ за то.

БЕЛА. Умремъ всѣ трое; но я докажу что двое изъ насъ дѣйствительно таковы какъ я сказалъ о немъ. — Дѣти, приходится повести рѣчь для меня опасную, для васъ же благодатную.

АРВИ. Твоя опасность и наша, ГВИД.

А наше счастье и твое.

БЕЛА. Такъ и быть. Былъ у тебя, государь, подданый, называвшійся Беларіемъ.

ЦИМБ. Что же онъ? изгнанный онъ измѣнникъ.

БЕЛА. Дожившій до моихъ преклонныхъ лѣтъ; изгнанникъ онъ дѣйствительно; но какимъ образомъ онъ сдѣлался измѣнникомъ — не знаю.

ЦИМБ. Взять его. И цѣлый міръ не спасетъ его.

БЕЛА. Не горячись такъ. Заплати прежде за вскормленіе сыновей твоихъ, и за тѣмъ бери все что получу.

ЦИМБ. За вскормленіе сыновей моихъ?

БЕЛА. Я слишкомъ грубъ и дерзокъ; но вотъ, преклоняю колѣна. Не встану, пока не возвеличу сыновей моихъ; за тѣмъ не щади стараго отца. Государь, эти два юноши, называющіе меня отцемъ и думающіе, что они мои сыновья — не мое, а твое порожденіе; твоей, государь, они крови.

ЦИМБ. Какъ! мое порожденіе?

БЕЛА. Такъ вѣрно, какъ ты — твоего отца. Я, старый Морганъ, тотъ самый Беларій, котораго ты нѣкогда изгналъ. Твоя воля была единственнымъ моимъ преступленіемъ, самимъ наказаніемъ, всей измѣной; виновенъ я только тѣмъ что пострадалъ. Прекрасныхъ этихъ принцевъ — таковы они дѣйствительно, — я двадцать лѣтъ воспитывалъ; тому чему могъ научилъ, а какъ я самъ воспитанъ, ты знаешь, государь. Кормилица ихъ Эврифила, на которой я за кражу женился, похитила этихъ дѣтей послѣ моего изгнанія. Склонилъ я ее на это, потому что былъ уже за то, что сдѣлалъ потомъ, наказанъ; преслѣдованіе за вѣрность побудило меня къ измѣнѣ. Чѣмъ больше горевалъ ты объ ихъ потерѣ, тѣмъ болѣе соотвѣтствовало это цѣли похищенія ихъ. — Но вотъ, государь, я возвращаю тебѣ сыновей твоихъ, лишая себя двухъ драгоцѣннѣйшихъ товарищей въ мірѣ. Да низойдетъ росой благословеніе осѣняющаго насъ неба на ихъ головы; они достойны блестѣть на немъ звѣздами.

ЦИМБ. Обливаясь слезами, говоришь ты. Служба, которую вы трое сослужили мнѣ, невѣроятнѣе еще твоего разсказа. Я потерялъ дѣтей моихъ. Если это они — не знаю какъ желать двухъ еще болѣе достойныхъ сыновей.

БЕЛА. Еще нѣсколько словъ. — Этотъ юноша, названный мной Полидоромъ, достойнѣйшій изъ принцевъ — твой Гвидерій, а этотъ, мой Кадвалъ — Арвирагъ, меньшой царственный сынъ твой; онъ, государь, былъ завернутъ въ прекраснѣйшую пелену, сотканную самой королевой, его матерью; для большаго удостовѣренія могу представить ее.

ЦИМБ. У Гвидерія была на шеѣ удивительная родинка, въ видѣ кровавой звѣздочки.

БЕЛА. Она и доселѣ вотъ у этого; премудрая природа наградила его ею, какъ бы нарочно для облегченія нынѣшняго его признанія.

ЦИМБ. Что же это, мать я разрѣшившаяся тремя? Никогда мать не радовалась еще такъ разрѣшенію. — Да благословитъ васъ небо; вырванные такъ странно изъ вашей сферы, вращайтесь въ ней снова. — О, Имогена, лишилась ты черезъ это королевства.

ИМОГ. Нѣтъ, государь, пріобрѣла черезъ это два міра. — О, милые мои братья, вотъ какъ мы свидѣлись. — Видите, я правдивѣе васъ; вы называли меня братомъ, тогда какъ я была сестра ваша; я же называла васъ братьями, которыми вы и были.

ЦИМБ. Развѣ вы когда нибудь встрѣчались?

АРВИ. Какже, государь.

ГВИД. И при первой же встрѣчѣ полюбили ее, и любили, пока не сочли ее умершей.

КОРН. Отъ принятаго ей снадобья королевы.

ЦИМБ. О дивный инстинктъ! Когда же я все узнаю? — Къ спѣшному этому сокращенію примыкаетъ такъ много обстоятельствъ, напрашивающихся на болѣе подробный разсказъ. Гдѣ и какъ жила ты? и какъ привелось тебѣ служить Римскому нашему плѣннику? какъ ты разсталась съ братьями? какъ прежде съ ними встрѣтилась? зачѣмъ бѣжала ты отъ двора, и куда? — Это, и почему вы трое поспѣшили на битву, и не знаю сколько еще другаго надо спросить; всѣ побочныя обстоятельства, и все это сцѣпленіе случайностей хотѣлось бы мнѣ узнать, но ни время, ни мѣсто не допускаютъ дальнѣйшихъ распросовъ. Смотрите, Постумусъ бросилъ якорь подлѣ Имогены, а она, какъ безвредная молнія, обращая глаза на него, на братьевъ, на меня, ея повелителя, сверкаетъ на каждаго восторгомъ; и всѣ отвѣчаютъ ей тѣмъ же. — Идемъ и да задымится храмъ нашими жертвами. — (Беларію) Ты братъ мнѣ, и всегда имъ будешь.

ИМОГ. А мнѣ отцемъ; твоей помощи обязана я, что дожила до этого счастливаго дня.

ЦИМБ. Всѣ переполнены радостью, кромѣ обремененныхъ оковами; пусть и они радуются, участвуютъ въ нашемъ блаженствѣ.

ИМОГ. Теперь, добрый господинъ, я готова служить тебѣ.

ЛУЦІ. Будь счастлива.

ЦИМБ. А какъ было бы хорошо, еслибъ и пропавшій воинъ, такъ доблестно сражавшійся, былъ здѣсь, и далъ королю возможность отблагодарить достойно.

ПОСТ. Государь, я этотъ воинъ, бывшій товарищемъ этихъ троихъ, въ простой одеждѣ, которая была мнѣ нужна для тогдашней моей цѣли. — Что это былъ я, можешь подтвердить ты, Іахимо; я повергъ тебя на землю, и могъ бы покончить.

ІАХИ. (Преклоняя колѣна). Повергаюсь снова; но теперь совѣсть сгибаетъ мои колѣна, тогда же ихъ согнула твоя мощь. Прошу, возьми эту жизнь, которой не разъ тебѣ обязанъ; но прежде — возьми твой перстень, вотъ и браслетъ вѣрнѣйшей изъ принцессъ, когда либо въ вѣрности клявшихся.

ПОСТ. Не преклоняй предо мной колѣнъ. Мое торжество надъ тобой — пощада; моя месть — прощеніе. Живи, и будь съ другими честнѣе.

ЦИМБ. Благородный приговоръ. Зять учитъ насъ великодушію. Прощеніе всѣмъ.

АРВИ. Ты помогалъ намъ, какъ бы думая, что ты братъ нашъ; рады мы, что братъ ты намъ на самомъ дѣлѣ.

ПОСТ. Вашъ слуга, принцы. — Доблестный вождь Рима, позови своего предсказателя. Когда я спалъ, я видѣлъ во снѣ Юпитера, слетѣвшаго ко мнѣ на орлѣ своемъ и тѣни моихъ родственниковъ; когда же проснулся, нашелъ на моей груди вотъ этотъ пергаменъ, содержаніе котораго такъ темно, что я ничего не понялъ; пусть онъ покажетъ свое искусство въ толкованіи.

ЛУЦІ. Филармонусъ!

ПРЕД. Здѣсь я.

ЛУЦІ. Прочти и объясни.

ПРЕД. (Читаетъ). «Когда львенокъ, самому не вѣдомое, не ища, найдетъ и будетъ обнятъ частицей нѣжнаго воздуха; когда вѣтви, отсѣченныя отъ величественнаго кедра, много лѣтъ мертвыя, оживутъ, присоединятся къ старому пню и зазелѣнѣютъ снова, тогда кончатся бѣдствія Постумуса, Британія будетъ счастлива и зацвѣтетъ въ мирѣ и довольствѣ». — Ты, Леонатусъ — львенокъ; на это указываетъ прямо составъ твоего имени: Leo-natus значитъ вѣдь львомъ рожденный; (Цимбелину) частица нѣжнаго воздуха — твоя добродѣтельная дочь; вѣдь нѣжный воздухъ по Римски — mollis aer, а mollis аег — millier, а эта mulier — угадываю — вѣрнѣйшая изъ женъ, которая вотъ сейчасъ, въ оправданіе словъ оракула, тобой не вѣдомая и не искомая, обняли тебя, какъ нѣжнѣйшій воздухъ.

ЦИМБ. Похоже на то.

ПРЕД. Величественный кедръ, царственный Цимбелинъ, ты, а отсѣченныя вѣтви — два твои сына, похищенные Беларіемъ; они много лѣтъ считались мертвыми, но теперь ожили и присоединились къ величественному кедру, потомство котораго обѣщаетъ Британіи миръ и довольство.

ЦИМБ. Прекрасно; начнемъ же съ мира. — Луцій, хотя мы и побѣдили, мы покоряемся Цезарю и Римской Имперіи, и обѣщаемъ платить обычную дань; мы отказались отъ нея по внушенію злобной нашей королевы, которую, вмѣстѣ и съ сыномъ, жестоко покарало правосудіе неба.

ПРУД. Персты небесныхъ силъ настроиваютъ гармонію этого мира. Видѣніе, которое я объяснилъ Луцію передъ самымъ началомъ этой, почти что не охладѣвшей еще битвы, вполнѣ теперь осуществилось. Римскій орелъ, высоко летѣвшій съ юга на западъ, все уменьшавшійся и наконецъ, исчезнувшій въ лучахъ солнца, предвѣщалъ, что нашъ величавый орелъ, царственный Цезарь, снова соединится любовью съ лучезарнымъ Цимбелиномъ, сіяющимъ на западѣ.

ЦИМБ. Восхвалимъ же боговъ, и крутящійся дымъ съ благословенныхъ нашихъ алтарей да поднимется до самыхъ ноздрей ихъ. Объявимъ о мирѣ всѣмъ нашимъ подданнымъ. Идемъ. Пусть Римскія и Британскія знамена дружно развѣваются вмѣстѣ; такъ войдемъ мы въ Лудъ и тамъ, утвердивъ этотъ миръ во храмѣ великаго Юпитера, скрѣпимъ его за тѣмъ торжествами. — Трогайтесь! — Никогда война не кончалась, прежде чѣмъ омыли кровавыя руки, такимъ миромъ! (Уходятъ).

---

1. Тенанцій былъ отецъ Цимбелина и племянникъ Кассибялана, прогнавшаго Римлянъ при первомъ ихъ вторженія въ Британію, но за тѣмъ побѣжденнаго Юліемъ Цезаремъ.
2. Въ прежнихъ изданіяхъ: Ay, and the approbation of those, that weep this lamentable divorse under her colours, are wonderfully to extend him… for taking a beggar without less quality… По Колльеру: Ay, and the approbation! of those, that weep this lamentable divorse and her doloun, are wont wonderfully to extend him… for taking a beggar without more quality…
3. Въ прежнихъ изданіяхъ: You are afriend… По Коньеру: You are afeard…
4. Въ прежнихъ изданіяхъ: If you make your voyage upon her… По Колльеру: If yon make good your vauntage upon her…
5. Фениксъ.
6. Въ прежнихъ изданіяхъ: То see this vaulted arch and the rieh crop Of ses and land… Upon the numler’d beach… По Колльеру: То "see this vaulted arch and the rieh cope O’er sea and land… Upon th' unnumber’d beach…
7. Въ прежнихъ изданіяхъ: then lie peeping in an eye… По Колльеру; then bo-peeping in an eye…
8. Въ прежнихъ изданіяхъ: Thal play with all infirmities for gold… По Колльеру. That рау with all infirmities for gold…
9. Въ прежнихъ изданіяхъ: I do condemn my ears… По Колльеру: I do contemn my ears…
10. Намекъ на шапки шутовъ съ пѣтушьимъ гребнемъ на верху.
11. Въ прежнихъ изданіяхъ: May bare the raven’s eye… По Колльеру May dare the raven’s eye…
12. Въ прежнихъ изданіяхъ: two winking Cupids of silver… По Колльеpy: two winged Cupids of silver…
13. Въ прежнихъ изданіяхъ: Like a full acorn’d boar, а Jarmen on… По Кольеру: Like a full acorn’d boar, а foaming one.
14. Первоначальное названіе Лондона.
15. Въ прежнихъ изданіяхъ: Becomes a warlike people, whom we reckon Ourselves to be. We do say then to Caesar, Our ancestor was… По Колльеру: Becomes a warlike people, whom we reckon Ourselves to be. Cloten. We do. Cymb. Say then to Caesar, Our ancestor was…
16. Въ тѣ времена, печать такъ же обязывала какъ и подпись.
17. Въ прежнихъ изданіяхъ: Where horses have been nimbler than the sands That run i’the docks behalf… По Колльеру: Where horses have been nimbler than the sands That run i’the docks by half…
18. Въ прежнихъ изданіяхъ: Richer than doing nothing for a babe… По Вольеру: Richer than doing nothing for a bob…
19. Въ прежнихъ изданіяхъ: in as like a figure… По Колльеру: in as like a vigour…
20. Тутъ непереводимая игра значеніями словъ tender — подавать и untender — неласково, сурово.
21. Въ прежнихъ изданіяхъ: Some jay of Italy, Whose mother was her painting… По Колльеру: Some jay of Italy, Who smothers her with painting…
22. Синонъ сынъ Сизифа хитрый Грекъ, обманувшій Троянъ деревянной лошадью.
23. Въ прежнихъ изданіяхъ I’ll wake mine eye-balls blind first… По Колльеру: I’ll crack mine eye-balls first…
24. Въ прежнихъ изданіяхъ: noble, simple nothing… По Колльеру: noble, simple, empty nothing…
25. Въ прежнихъ изданіяхъ: Pretty and full of view… По Колльеру: Privy, yet full of view…
26. Въ прежнихъ изданіяхъ: to a waggish courage… По Колльеру: То a waggish carriage…
27. Въ прежнихъ изданіяхъ: yet this impersererant thing… По Колльеру yet this perverse, errant thing…
28. Въ прежнихъ изданіяхъ: Though his honour Was nothing but mutation… По Колльеру: Though his humour Was nothing but mutation…
29. Въ прежнихъ изданіяхъ: The leaf of eglantine… По Колльеру: The leafy eglantine…
30. Было повѣрье, что реполовъ (Motacilla rubecula), нашедши трупъ, покрываетъ его лице, а если онъ лежитъ долго, то и весь мохомъ.
31. Въ прежнихъ изданіяхъ: То winter-grotind thy corse… По Колльеру: То winter-gunrd thy corse…
32. Оно происходитъ отъ Fides — вѣрность.
33. Въ прежнихъ изданіяхъ: То second ills with ills, each elder worse, And make them dread it to the doer’s thrift… По Кошеру: То second ills with ills, each later worse, And make men dread it to the doer’s thrift.