Судацкие, или Афинейские сады. — Разные древа, цветы, виноград. — Напоминание красавицам. — Изящный вид горной стороны с моря. — Мысли о трудолюбии.— Обращение к маетностям г. <Мордвинова>
ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ
Восхить, Помона благолепна,
Леполанита солнца дщерь,
В сии уединенны тени,
В сии прекрасные Лицеи,
Где сквозь листы различных древ
И многих кущей наклоненных
Блистает разноцветный плод! —
Пусть я почию в томной неге
При корне Вавилонской ивы, 10 Которой гибки, нежны ветви
С зубчато-бледными листами
Дугою клонятся к земле,
Иль под висящими плодами Черешней, вишней, слив и груш,
На коих дикий виноград,
Объемля ветви до вершин
И их приятный блеск сугубя
Своим сиянием багровым,
Растет без попеченья сам! 20 Иль где кудрявый можжевельник,
Исшедши из песчаной почвы,
Стоит под видом кипариса[1]
И пар дает благоуханный;
Но кипарисна тень его
Не представляла мне бы смерти! —
Иль тамо, где сквозь тень блистают
И милу зелень возвышают
Золотокожны абрикосы, Айвы, пушисты брусковины,[2] 30 Душисты смоквы и маслины,
Где устилающие дол Кишнец,[3] гвоздика и кипрейник,[4]
Что очищает вредный пар,
Где каперсы кровоточивы[5], Шалфей, что в раскаленный воздух
Далече мещет пар врачебный,
Приятный пчельник, балзамины
Курений облак разверзают! —
Пусть в сих пуховиках 40 Прелестной Флоры опочину,
Где никогда другой Аконтий[6]
Роптать не может на природу,
Что нет румяного плода,
На коем начертал бы клятву
Своей любезной для прочтенья.
Какой роскошный пир цветет
Для самых насекомых здесь!
Ты, проницающая воздух
Крылами светлыми пчела! 50 Ужели долго будешь виться
В воздушной тонкой пустоте!
Нет, — ты спускаешься к цветам
И похищаешь лучши соки.
Не ропщут нежны дщери солнца,
Что ты их сладку кровь пиешь, —
Ты, мравий! — как в лучах крутишься,
Поднявшись с бархатца теперь!—
Давно ли видел я тебя
Во мраке брения ползуща 60 Меж плежущей твоей дружиной! —
Сия картина пременилась.
Ты стар был, — ноги ослабели;
Природа щедрая, снабдив
Подпорой в слабости тебя,
Вложила живость юных дней,
Взрастила крылошки из спинки;
Теперь подъемлешься, — крутишься,
Гордишься над жилищем прежним! —
О таинство природы мудрой!
70 Ты, легкий сын росы, — кузнечик!
Ты сидя ножками звенишь,
По стебелькам былинок скачешь,
Пьешь росу, пьешь ты злачный сок, —
Нет беспокойств иных; — сверчи!
Вы, чада рощей и садов!
Любезны пеночки, синички!
Вы, иволги золотоперы!
Вы, зяблицы, чижи зелены!
Чиликайте трелисто в листьях, 80 Настроя горлышки свои!
Но солнце в половине неба.
Се зной из тверди начинает
Струи кипящи ниспускать
И из растений извлекать
Бальзамный дух в тяжелом паре! —
Пусть буду шествовать по теням,
Где остроглавые раины,
Как самодержицы ветвисты,
Главою дубы превышая 9 И стебли к тверди простирая,
Вершину кончат обелиском!
Иль где восточные меспили[7]
И дики финики[8] растут!
Иль где фисташи краснолистны,
Жемчужны капли источая,
Дают бальзам неоцененный,
Что по своей целебной силе
Драгой ценою достается
100 Из дальной Мекки иль из Хио.
Еще бы с большим восхищеньем
Я мог гулять под тенью лавров;
Но лавр, вечнозеленый лавр,
На коем ягоды багровы
Дают врачам целебно масло,
Уже давно уединился
Под мирны стены деревень.
Счастливый Митсхор и Алупка
Покоятся в тенях его.
В таком благоуханном царстве, 110 Где Нимфа, Флора и Помона
В тени растущих виноградов
Вкруг Вакха, ухватясь, ликуют,
Возможно ль не играть в свирель?
Везде растут; везде пьют луч
Червлены Вакховы плоды
На берегах иных потоков,
Бегущих в северных равнинах,
Вокруг сребристого топола
Иль осокоревых древес, 120 По гибким ветвям извиваясь
И восходя то к их вершинам,
То паки к корням нисходя,
Иль расстилаясь по долинам,
Или взбираясь на утес.
Я видел то, — я видел всюду
Сию природы резву роскошь.
Там, — где струи Салгира томны
В теченьи сякнуть начинали
И где цветущи открывались 130 Сады князей сарматских в долах, —
Я здравие и свежесть пил
Из ключевых сребристых струй.
Я зрел в одном пути вечернем
При берегах Альмы тенистых,
Что извивалися далече,
Прелестну тихую долину,
Где горделивые раины
Под ясной твердию стояли
И вертограды охраняли, 140 Как бы на страже великаны.
Сколь многие из сих раин
По сгибистым чертам пути
Еще издалека не редко
Выглядывали на меня
Из-за хребтов косых камнистых?
Подобну видел я долину
При берегах студеной Качи.
Ночь хладна и тиха была.
Одни бессонливые сычи 150 В тополовых густых тенях
Там жалобно перекликались
До самых утренних минут.
Какая сладостна дремота
Под сей высокою раиной,
Что осеняла жалки, страшны
Развалины мурзы жилища? —
Час утренний рассыпал розы;
Станицы птиц к востоку мчались;
Я пробуждаюсь, — окрест вижу 160 Орешник, утром озаренный,
Над коим всё еще стоит
Зеленый страж, задумчив, горд,
Сей величавый столп раинный.
Так здесь роскошствует природа.
Но при Белъбеке тихо-шумном,
Что меж холмами извивался,
Еще пред изумленным взором
Долина длинна и прекрасна
Открылася навстречу мне. 170 Там от одной страны холмы,
Покрытые нагбенным лесом,
А от другой все обнаженны
Представились моим очам.
Какие долу дремлют чащи?
То темны вязы, то гробины,
То ильмы, то тенисты клены.
Меж ними тополы гордятся
Своим прямым сребристым станом.
На лоснящихся их листах 180 Сребро дрожаще отливает
При солнце каждую минуту.
Там плющ, иль дикий виноград,
Ревнуя их густому злаку,
По ветвям крадясь святотатски,
Их жизнь и кровь их задушает,
Жизнь благодетелей своих,
И сам тщеславно простирает
Свой некий своенравный злак.
Садоводители! — вы спите; 190 Почто сначала вы не тщитесь
Изгнать из злачного гражданства
Сих вредных, хищных, странных членов,
Сих своевольных повителей? —
Они, объемля чресла древ,
Их тонки жилы подавляют
И самый дух их умерщвляют.
Стесненны древеса, повесив
Подобо-длинны ветви ниц,
От облежания томятся; 200 Однак еще спускают свой
Навес зеленый над путем,
Еще с усердием радеют
Прикрыть своей густотенистой,
Своею благотворной дланью
Пришельцево чело от зноя.
Но в сих местах, — в сих землелогах,
Где дикая природа спеет,
Красуется жезл Вакхов в силе.
Я зрел, — так, — я повсюду зрел 210 Роскошны жертвенники Вакха,
А паче на брегах сих токов;
Я зрел плоды его душисты,
Каких Шамкания надменна
Не в силах лучше произвесть.
Везде встречались олтари
Сего румяна божества,
Доколь рукав, что в Ахтиаре,
Пресек своею глубиною
Ряд теней Елисейских сих, 220 А с ними — Вакховы плоды,
Растущи при потоках сих.
Но здесь, в долине Афинейской
Они всегда под светлым кровом
Лучей отвесных пред полуднем,
Из недр песчаных выходя,
Между широкими листами
Лелеясь, не боясь полнощи,
Качают полносочны грозды.
Прохладны, животворны росы 230 Воспитывают, совершают,
А солнца смешенны лучи
Благим наитием своим
Багрец приготовляют в соках
И кравчему в разборе вкус.
Вы, розоперые дрозды
И темноцветные скворцы,
Здесь превитающи в тенях!
Стремитеся отселе вдаль!
Здесь лакомство вам стоит жизни; 240 Ни милый цвет, ни мило пенье
Не защитит дней ваших кратких;
Летите в горные леса
От сих стрегомых вертоградов!
Пускай осенняя свирель
Дождется радостных часов,
Как под созвездием Весов
Исполненных златым плодом
Возвысит в песнях цвет багровый
Созревших гроздов винограда!
250 Что слышу? — грудь моя дрогнула;
Я слышу треск в лесу раин.
Как ярко выстрел сей раздался!
Знать, бедной птицы кровь лиется!..
Почто ты, страшный гул, твердишь
Сии смертельные разы
И тщишься повтореньем треска
Меня уверить о убийстве? —
Ты возмущаешь глас камены;
Она клянет звероподобну 260 Бесчеловечность человека...
Когда светообразна Дева[9]
С крутым полетом знойных дней
Успеет года труд сокрыть;
Весы на равных чашах взвесят
В одной снопы, в другой туман;
А поздо-цвет[10] меж бледным злаком,
Тюльпаном выходя, предскажет
Грядущу пасмурную осень, —
Тогда, возлюбленный Филипс[11], 270 Певец британския Помоны,
Живописующий природу
В ея прелестной простоте! —
О! — если бы я мог играть
В свирель приморску толь же нежно,
Как ты певал в своих садах!
О! если бы! — но глас мой слаб,
А ты, — а ты всегда велик;
Тогда учи осенним песням
Меж тем как пухлый сын Семелин[12], 280 Плющем власистым увенчанный,
Со мной омоет рдяну голень
В широкой савроматской кади,
Червленым соком обагренной,
Куда роскошна осень сыплет
Из кошниц полносочны грозды! —
Но если дух живый возникнет
Из искрометных струй вина,
Тогда как кравчий подносить
Начнет из рук своих багровых 290 Сосуды, полны крови Вакха,
И в тихом вечеру осеннем
Веселья круговая чаша
Ходить попеременно будет
Вкруг сельского стола простого,
В крови проснется спящий пламень
И будет тонко пресмыкаться
По нежным мозговым волокнам,
То, Вакх, не мни, чтоб я забыл,
Тебе всесожигая жертву, 300 Принесть другую тихим нимфам![13]
Ты пламенен, а нимфы хладны;
Две жертвы, вкупе растворенны,
Не помрачат душевных чувств;
Тогда пускай лесные силы
Среди кустарников нагих
Воспляшут на стопах косматых
И, выгружая острый сок,
Возвысят в топоте три-скок
На звонком косогоре брега 310 В хвалу кишмиша белосочна
Иль асмы крупной багроцветной,[14]
Котора в оживленных мыслях
О розовых устах напоминает,
К каким в то время мыслим с жаром
Свои уста мы прилепить.
Ах! — сколь не редко здешни тени
В часы роскошны приглашают
К себе аркадских пастухов
И миловидных их пастушек? — 320 Но тут ни Дафнисов аркадских,
Ниже прекрасных Амарилл,
Иль их цариц сердец не видно.
Лежит божок румяный праздно
Под тенью топола иль вербы;
Сам капли слез горючи льет,
Рукою влажны очи трет.
Там брошен полный стрел колчан;
А здесь изломан лук повержен
С беззвучной дряхлой тетивой. 330 Любовь печальная чуть дышет,
Не резвится, или не пишет
На древе строк заветных сердца,
Или в часы вечерни лета
Из рук отважных не кидает
На полну белу грудь пастушек
Благоуханных васильков
И мелкоцветных гиацинтов,
И незабудочек прелестных,
Иль сельских и простых румян![15]
340 Здесь скифски смуглые селяне
Сидят с угрюмыми челами
Под тенью сочных виноградов.
Их гурии прелестны, — правда;
Но розы уст, багрец ланит
И алебастровые груди
Под кисеею погребают
И возраст часто сокрывают
В своей ревнующей симаре[16]
Хотя полвека бы пробило, 350 Но их морщины б, утаясь
Под анатольской аладжей[17],
Сокрыли б надпись: "Помни Смерть!"
А вместо бы того шептали: "Младый Мурза, не ошибись! А если — кровь кипит, — влюбись!"
Иль заключенные сидят,
Как бы Данаи в медных башнях,
Под стражею скопцов в гаремах[18].
Им неизвестны те беседы, 360 Где с недостатком совершенство
Открыто в просвещенном мире;
Лишь мыльня в вкусе азиатском
Роскошным служит им гульбищем,
Свиданья местом и бесед.
Живые, резвы, нежны дщери
Давно подавленной Эллады
Возобновили б век Аркадский,
И каждая из них могла
Лице представить пылкой Сафы 370 Или Эринны и Праксиллы,
Или какой бы ореады
С полуоткрытой нежной грудью;
Но что суть Греции сыны? —
Рабы лишь ревности безумной,
Исчадья токмо Симонидов, Анакреонтов, и Вионов,
И Теокритов, и Фаонов.
О вы, любезны росски нимфы,
На коих облеченна в снег 380 Природа на челе и груди
Взрастила вечные л ил ей,
На коих дышущие розы
В ланитах и устах прекрасных
Дают законы росским Марсам!
Колико бы прелестен был
Сей милый Херсонисский Темпе,
Когда бы кровомлечный цвет
Лиц ваших здесь всегда блистал?
Румянец ваш и вздох любовный 390 Здесь равно б мог пленять сердца...
Ах! — сколько смертный тот счастлив,
Кому сей вздох и сей румянец
Признался б в сих тенях Темпийских,
Что ваше сердце ощущает,
Что вы умеете избрать
Любви приятнейши места! —
Или, — но умолчу ли я? —
О миловидная Сашена! —
Все звезды в севере блестящи, 400 Все дщери севера прекрасны,
Но ты одна средь них луна;
Твои небесны очи влажны
Блестят — как утренние звезды;
В твоих живут ланитах алых
Улыбки нежныя весны;
А розовые поцелуи
В устах любезных расцветают;
Но грудь; — о ты, тениста Скромность,
Вещай своим языком лучше! — 410 Колико б в сих садах блистали
И возвышали их цветы
Твои красы и ясны очи? —
Ты здесь конечно бы нашла
К своим услугам всю природу;
Здесь для тебя бы извлеченны
Из тайных жил хребтов металлы
Растопленные клокотали,
Преобращаясь в перстни, в кольца;
Здесь для тебя б в слоях кремнистых 420 Прозрачны капали кристаллы,
Готовя пышный блеск челу;
Здесь есть черепокожны желви[19],
Живущие в ущельях черных
Камнистого морского брега,
Которы бы рукой искусства
В зубчаты гребни превратились,
Что русы убирать власы;
Здесь для тебя бы хитры черви,
Питающися пряным злаком 430 На Эски-крымских шелковица[20]
Чрез драгоценну смерть свою
Уборы шелковые ткали;
Здесь капля б, некогда ниспадши
Из влажных облаков в коралл,
К твоим услугам онемела,
Простыла бы и пожелтела,
А после в пышном ожерелье
Сверкала жемчугом драгим.
Но ах! — когда бывало в жизни, 440 Чтоб бдительна моя Сашена,
Подобно как моя камена,
Полудни в утро променяла,
Чтоб сим нарядом заниматься? —
Кто сумневается о том,
Что все прелестны и блестящи
Произведения природы? —
Нет, — милая Сашена, нет;
Ты их живее и милее
В любезной простоте своей; 450 Ты, вставши с мягка ложа здесь
И с небрежением надев
На плеча белые одежду,
Тотчас летела б в Афиней,
Встречала бы восход светила;
Приморски ветерки, резвяся
В твоих каштановых кудрях,
Сгоняли бы с твоих зениц
Мечтанья остального сна;
А нежныя любви утехи, 460 Толпясь, вокруг тебя теснились;
Тогда, скажи, Сашена, мне!
Не лучше ли я при тебе
Дышал бы на свирели здесь? —
Ах! — ты весьма робка! — к чему?
Страшишься ль скорпионов неких?
Страшишься ль аспидов ты мнимых?
Не бойся, милая! — они
На неприступных высотах
Живут в расселинах глубоких; 470 Глава их гибка, полосата,
С острочешуйчатою кожей
Весьма, — весьма не часто здесь
Выглядывает из норы
И выставляет пестру спину
Иль шахматное, пего чрево.
Ужли страшишься желтшейных
Иль светлосерых ты ужей,
Иль желточревных длинных змей,
Или мохнатых пауков, 480 Или червей сороконожных,
Иль тех железоцветных жуков,
Что ослепляют иногда
На несколько дней взор пришельца
Своею жидкостию острой,
Разлитой по воздушной зыби? —
Не бойся, милая, — не бойся!
Они вредить тебе не смеют,
Напасть безвинно не умеют;
Они все кроются в ущелья. 490 Твои прекрасны ноги могут
Ступать спокойно по цветам
И по зеленым тем долинам,
Где труд прилежный обещает
Весь истощить богатства рог.
Ах! милая! — твоим бы взором
Искусства муз и рук дела,
Которы здесь еще немеют,
Могли конечно оживиться.
Иноплеменник! — путник! — зритель!— 500 Направь сюда стопы и зри! —
Се три подобия Темпийски,
Где самовластная природа
Умела щедро расселить
Все Малой Азии красы
Под твердью благорастворенной.
Они, от Форуса начав,
До долов Коза и Отуза
Вдоль брега южного лежат
Перед утесами полкругом.
510 О вы, российски аргонавты!
Когда сечете черну бездну,
Ужли не будет любопытства
Простерти взор с страны пучины
И обозреть сей южный брег,
Исполненный чудес прелестных,
Который в пышности предстанет? —
Здесь вы дышать уже начнете Азийским воздухом отменным;
Здесь Анатолия другая, 520 Иль Мала Азия цветуща
Возникнет вдруг пред вашим оком
С прекрасным, теплоносоным небом,
С журчанием Меандров мелких,
С картинными меж гор лугами,
С висящими лесами в тверди,
Со златоплодными садами,
С игрой природных водометов.
Тогда — как Водолей находит
Замерзши иногда струи, 530 Или тогда — как станут Рыбы[21]
Под сводом ледовитым плавать, —
Здесь леторасли, посмеваясь
Времен прещеньям своенравным,
Зимою образуют лето;
Здесь бела буквица целебна,
Весенние шафраны нежны
С отвагой юности живой
На косогорах возникают,
И дубы мужественны в бурях 540 В седое зеленеют время
И твердостью своей гордятся,
Чела зимы не устрашаясь.
Там лавр вечнозеленый, стройный
Бессмертной славе подражает
Владык российских несравненных;
Здесь мироносная олива,
Смоковница, гранатно древо,
Каркас восточный[22] и курьма[23],
Остатки древних садоводцев, 550 Влекут взор, вкус и обонянье;
Там манноносная ясень,
Шалфее-лиственный ладонник,
Сумах[24], душистый скипидарник;
Здесь нард[25] и скаммонея вкупе
Готовят сокровенны пользы;
Там Малой Азии пришельцы,
Древа слабительны[26], пузырны[27],
А здесь древа клубничны тучны[28],
Что в высотах приморских скал, 560 Храня свои листы зелены
И рдяною корой гордясь,
В очах селян всегда смягчают
Угрюмое чело зимы, —
Все, все сии древа изящны
Открыто всюду возрастают.
Орешники благоуханны,
Кизил, черешня, вишня, слива
Обычны рощи составляют
В приморских усыренных долах, 570 А каперсов кусты обильны
Без сеющей руки растут
В природных парниках близ моря.
Садовы, дики винограды
Наперерыв то вьются в верх
По возвышенным древесам,
То опускаются на низ,
То вновь подъемлются, цепляясь,
И с бековиною цветущей[29]
Самоохотно устрояют 580 Качающись беседки неки
Или цветущи плетеницы;
Но хитрая рука искусства
Ни мало неприсущна здесь.
С страны единой вид прекрасный
И вкупе грозный и ужасный
Теряющихся в тверди гор
И треснувших огромных скал;
С другой же тучны вертограды,
Естественные водометы 590 И многошумны водопады,
Повсюду прыгающие быстро
Сребристыми дугами с облак,
А там — необозрима даль
Бурелюбивого Эвксина
Изобразуют толь живые
И толь пленительны картины,
Каких ни хитрый пейзажист,
Ни острый сам перспективист,
Ниже воображенья сила 600 Во всем жару своем парнасском
Не в силах с живостью объять
Иль смелой кистью начертать;
Тут быть, — тут зреть, — тут ощущать
Со всеми чувствиями должно.
Простая жизнь нагорных скифов
Добросердечных, неразвратных,
Живущих в райских сих долинах —
Их хижины землей покрыты,
Полу-иссеченные в камне 610 По горным безопасным скатам,
Почти невидимы за чащей
Древес окружных многолистных, —
Стада их козлищ и овец,
Рассеянны в хребтах безмолвных,
И слышимый лишь звук свирели
Между пасомых стад под тенью, —
Все, все изображает здесь
Златое время естества,
Какое некогда бывало 620 В Фессалии, — в Темпийских долах;
Все здесь вливает в грудь любовь
К простой пустыне, к сельской жизни.
Ты, — бич племен, ужасна брань,
Что столько исказила мир! —
Ты, ухищренное коварство!
Ты, роскошь, праздность — мать пороков,
Одноутробных чад своих,
Что царствуют среди столиц! —
Вы здесь не можете возвысить 630 Обманчивой главы своей;
Прочь!— прочь отсель; — вы здесь враги;
Все, — кроме вас, — обрящут здесь
Мир, — благо, — пользу, — жизнь златую,
Художник, — рудослов, — певец,
Мудрец, — списатель, — фармацевтик, —
Друид, — пустынник и любовник, —
Пастух, — философ, — самодержец, —
Несчастный и счастливый смертный, —
Все здесь найдут изящну область 640 Для чувств, для сердца, для души, —
А некие из них — по свойствам
Быв очарованны природой,
Быв осененны миром божьим,
Среди уединенных гор
Решатся кости положить, —
Меж тем — как трудолюбной дланью
Могли б усыновить конечно
Полуденной Европы чад
Иль Малой Азии породы 650 Прекрасные, — полезны, — нужны
И плодовиты прозябенья.
Судьба! — благоволи о сем!
Неутомимая прилежность!
Дщерь нужды! — мать открытий важных!
Тебе сопутствуют конечно
Труд, пот и изнуренье сил;
Но ты, — ты ключ всех благ житейских
И опытов благоуспешных.
Вотще без помощи твоей 660 Мы носим семена искусств
В уме глубоко вкорененны;
Вотще находим мы запасы
Разлитые по всем частям
Неизмерима вещества;
Сонливость в мраке погребает
Все благости сии ростки.
Ах! — в сей стране природа щедра
Во всех роскошствует трех царствах;
Но без тебя плоды сих царств 670 Из рук ея простых исходят;
Одна она о них печется.
Ты здесь еще не воцарилась
И томности не пробудила;
Еще с довольным напряженьем
Механика не двигла сил,
Чтоб земледелье увеличить,
Чтоб здешни горы ископать;
Ах! — Неужель вотще в сердцах
Глубоких каменистых гор 680 Тучнеет мыльная земля[30],
Чем агнчее руно космато
Бывает чище и нежнее;
Чем дщери страстные Агари
Смягчают, нежат, омывают
Свои эвеновы власы? —
Ужли вотще кристаллы каплют
Среди расселин утлых гор?
Ужели яишовы породы
Таятся бесполезно в темных 690 Пределах южного хребта! —
Ужли бесплодно истлевает
Слоисто гибкое стекло[31]
В горах над небольшим Стамбулом[32],
Ужли на берегах Воспорских,
На сих жилищах пеликанов,
Из сланых родников кипящих
Вотще крутится горно масло,
Которо в хижинах сарматских
В часы вечерние осенни 700 В светильниках горит возженно
И прогоняет скучну тьму?
Ужли на острове туманов,
В земле Фанагорийской тучной,
Над коей в пламенные дни
Подъяты из окружных вод
Висят паров густых озера
И долговременных туманов
В прохладу долов, в тук лугов
И в прок меспилевых древес?[33] 710 Ужли пучинны жерла тщетно
То черну изрыгают нефть,
То инде чисту вытопляют
И серны холмы возвращают! —
Как? — рудокоп еще молчит!
Ужли вотще цветы целебны
И здравы былия растут?
Ужли душа напрасно гибнет
В трилистном злаке донника,
В веронике и ангелике, 720 И в риндере новооткрытом[34],
И в цветогроздном фитолакке[35],
Сем выходце американском, —
В плодах вечнозеленых лавров,
В ясенях и фисташках пряных,
В нетленных тисах, бузинах,
В пузырном древе иль акаций[36]!
Чего б искусна пересадка
Или прививка не родила? —
Но ботанист и фармацевтик 730 Не ведает, проходит мимо;
А вас, красавицы, лишает
Бальзамных драгоценных масл,
Толь дорого из дальня Кипра
С трудом великим вывозимых
Для умащения кудрей.
Ужели солкие растенья
Готовят тщетну снедь для агнцов,
Которых сонм уже редеет? —
Ужли зелены домы всуе 740 Растут для шелковых червей?
Почто шумящи пчел рои
Сосут из лучших былий сок,
Коль мед их в прахе погибает?
Почто крылатые пришельцы
Из дальних гнезд дубрав Азийских,
Иль от брегов зеленых Нильских,
Или с крутых вершин Альпийских
Здесь часто горы посещают,
Когда зоологист сего 750 Не ведает, — проходит мимо?
Неутомимая прилежность,
Дщерь нужды, — мать открытий важных,
Богатств источник неоскудный!
Чего бы силою твоей
Природа здесь не даровала
В сугубой щедрости своей
Для всех Аконтиев, Кидипп! —
Она готова; — лишь подпоры
От рук искусства ожидает. 760 Да, — неки из усердных
Россиян мудрых простирают
К природе вопиющей длань;
Но кто с толиким рвеньем духа
Лелеять может здесь природу,
Как ты, трудов ея помощник,
Знаток цены ея, N...?
Когда воспламененный Сирии
Часы горящи низведет,
Ты ищешь теней благотворных 770 Для оживления досугов
На берегах Эвксина, Качи
Иль в Афинейских вертоградах;
Как там ты шествуешь безмолвно
По тучным долам и в дубравах!
С коликим услажденьем сердца
Остановляешься при холме,
Отколе прыгая стремглав,
Струи сребристы говорливы
Являют прямизну блестящу 780 Твоих спокойных, тихих ходов,
Где над подлесными древами
Бесчисленны полки раин,
Как Исполины меж пигмеев,
На разных дальних расстояньях
Вздымают гордые главы,
Где ты под тенью злачной ночи
Проходишь философский мир,
В котором возникают цепью
Бесперерывны чудеса 790 Пред кротким оком мудреца,
Иль обращаешь взор плененный
К утехам сельского ты мира,
Где год беременный желтеет,
Где труд его цветет и зреет;
С каким? — с каким ты восхищеньем
Приятный шум трудов внимаешь? —
С каким весельем созерцаешь,
Что на твоих браздах зеленых
Растут сторичные плоды 800 И нудят к щедрости Плутуса,
Которого с стуженьем сердца
В полях ты молишь непрестанно?
Но если все твои сады,
Твои желтеющие нивы
Плодом сугубым чреватеют,
То сим обязаны они
Твоим лишь бдительным очам.
Да, — все поля твои прелестны;
И нивы тучны все окрестны; 810 Здесь дышут райски земелелоги;
В садах щебечут птиц стада;
Ключи несут в струях здоровье;
Все здесь прекрасно; — все здесь мило;
Но что мне в том? — здесь все уныло;
Чего-то нет, — подруги нет...
Тебя, Сашена, — сердца свет! —
Не красны без тебя здесь нивы,
Ни вяз, ни Вавилонски ивы,
Ни лики птиц не говорливы; 820 Природа, — а с природой сердце
Уединенны без тебя.
1805
Примечания
↑Он называется также артыш (Savine, junipeus Sabina). — Листы похожи на кипарисные.
↑В древние времена был один пригожий молодой грек с острова Цея, но бедный, по имени Аконтий, который, сильно влюбясь в некоторую красавицу знатной породы, именем Кидиппу, уже обрученную другому, и не предвидя желаниям успеха, написал на яблоке от имени ея клятву в том, что она клянется пред Дианою дать руку одному Аконтию; потом в храме сей богини в день праздника, улуча время, неприметно бросил оное к ней на грудь; неосторожная красавица схватывает яблоко, читает, вздыхает; клятва непременна пред толь строгой богинею, какова Диана; ибо всегда, как скоро приступала к браку с тем, кому уже прежде была обручена, была мучима лихорадкой, пока не избавилась от болезни, вышед за Аконтия.
↑На пути от Карасу-базар к Судаку при деревне Суксу, также близ Инкермана есть горы, где добывается сукноваляльная глина, не уступающая в доброте английской.
Это произведение перешло в общественное достояние в России согласно ст. 1281 ГК РФ, и в странах, где срок охраны авторского права действует на протяжении жизни автора плюс 70 лет или менее.
Если произведение является переводом, или иным производным произведением, или создано в соавторстве, то срок действия исключительного авторского права истёк для всех авторов оригинала и перевода.
