Как нежно, — как прекрасно скромный
Певец, — сей жаворонок горный
На крыльях сребряных парит
И дику песнь свою трелит?[1] —
Я сяду здесь — на мшистом камне —
Среди сей площади зеленой
И буду слушать, — зреть, — чудиться —
И райску ощущать прохладу;
Пой, птичка! — здесь я сяду...
10 Доселе перст природы скромный,
Переменяя дел позор,
Лишь силы разверзал неполны;
Но здесь, — средь сих ужасных гор,
Он исполинскому подобен
И вышний вид открыть способен.
"Неизглаголанный! — велик,
Велик в природе Ты несметной;
Твой блещет благолепный лик
Среди долины многоцветной, 20 Средь кринов, средь лилей млечных;
Твой благодатный глас в живых
Зефирах шепчет тонкокрыльных,
Порхающих в младых лугах;
Твое дыхание в обильных
Повсюду веет купинах.
Но здесь, в громадных сих скалах,
Твое величество и слава,
Твоя премудрость и держава
В священном трепете грядут 30 И велегласно вопиют!
Твой глас глаголет всемогущий
В сих сенолиственных дубах;
Твой дух взывает всеборющий
В сих, — сих свистящих вихрей силах,
Сражающихся между гор.
И кто на высоте ужасной
Не ощутит стопы всевластной,
Что, шествуя сквозь кровы туч,
Звучит, как пламенно железо? 40 Кому не явит славы луч?
Кто здесь не внемлет гласу в громе?
Ты дхнешь, — дубов столетний лес
Косматым корнем вверх ложится;
Гремишь, — и каменный утес
Дрожит, — трещит, — падет, — крушится;
Блеснешь, — и утлый сей хребет
В своем метальном основаньи
Растопиться, — сгорит, — и нет...
Как воск от ярости огней, 50 Как в тверди облако дебело,
Проникнутое от лучей,
Иль как от зноя снег блестящий,
На теме сей горы лежащий;
Но что я рек? — восхощет Бог,
На ломкой оси мир шатнется,
А Твой престол, Святый чертог, —
Сион — во век не потрясется.
Творец! — и здесь, — и здесь Твой храм;
Сафирный свод небес палящих, 60 Мне мнится, — приклонен сюда;
Стопы его — древа столетни;
Курение — цветы Альпийски;
Симфония — хор птиц в дубах;
Красивость — пестрота в цветах,
А верх камнистый, возвышенный
Являет жертвенник священный. 70 К Тебе, — к обители Твоей
Приближиться с дрожаньем смею
И в немтованьи песни сей
К Тебе, Отец, — благоговею..."
Оставь свои холмы блаженны,
Божественна моя камена! —
Пусть будет Чатырдаг священный,
Сей дивный слепок естества,
Твоим любимым храмом песней! —
Здесь зришь ты в ясном глазо-еме[2]
Весь край вечерней сей страны,
Окрестны горы осененны
И их вершины униженны, 80 И Евпатории равнины,
И три шумящие пучины,
Которые небесный свод,
Спустя эмалевые край,
Объемлет, слившись в цвет един.
Все прелести сии открыты
Тебе в единой точке зренья.
Уже другой здесь воздух веет,
Всегда прохладен, чист, яснеет.
Ты, смежный черпая эфир, 90 Главой касаясь небесам,
Гордыню нову ощущаешь
И мнишь, что самый небожитель
Тебе в сии минуты друг.
Где ж те надменны облака,
Которых высоте ужасной
И их косматому лицу
Внизу дивится сын долины? —
Они теперь уже не странны;
Они, как тень, — как тонкий пар, 100 Влачатся мимо глаз твоих,
В мозгу закруги не рождают.
Ты видишь здесь под небом рощи;
Там, на Яильских высотах
Дубравы на брегах Салгира
Широки листья потрясают;
Здесь белотелая гробина,
Пахуча липа, гибка верба
Струят врачебное куренье;
А там широкоствольны буки 110 И вязы, с важностью стоящи,
Спускаются к подошве ниже.
Уже трехсотая весна
В их дышет разрезных листах,
Подобно как в дрожащих легких.
В их тени былия целебны — Проломник[3], черный сладко-корень[4], Серебряник, наперсник камней[5],
Горящий звездо-цвет[6], подлески—[7]
Лелеются в роскошных ложах; 120 Здесь с белым буквица листом,[8]
Избрав проталину в снегах
И ране всех растений зрея,
Всегда предшествует весне;
А там густый многоголовник,[9]
Выставливая из ущелий
Свои головки красно-цветны,
Венчает каменно чело.
Там денежник[10] уединясь,
Растет с сокольим перелетом. 130 Какие там еще былины,
Альпийских летораслей роды,
Прозябли средь чужей вершины?
Но воздух черпают родной.
Какие бисеры слезящи
Дрожат на гибких их листочках? —
Но капли бисерны сии,
Паря из чашечек пушистых
И в тихи куревы претворшись,
К небесным сводам возникают. 140 Не их ли длань зари роняет?
Не их ли бдящий месяц видит?
Не их ли солнце утром крадет?
Здесь под густыми теньми древ
В утесы барсук полосатый[11]
Тяжелый шаг свой напрягает.
Ему служила темна ночь
Для похищения добычь;
Но яркий свет его вгоняет
В расселины глубоки гор. 150 Там дики кони ветроноги
Или сайгаки кривороги[12],
Столь нежны к вольности своей,
Ристают то по крутизнам,
То мчатся по пустым степям.
Как тщетно ловчий умышляет
Настигнуть легких тварей сих,
Коль стрел быстрее ноги их? —
А здесь ветвистороги серны
С утеса скачут на утес 160 Через вершины непомерны;
Иная, рогом зацепясь
За ветвь иль за отрог скалы,
Висит в отчаянье! — несчастна! —
Се здесь свистит свинец удачный, —
К тебе летит сквозь листья злачны!
Смотри! — как тамо величавый
Орел залетный белоглавый[13],
Крутых вершин Альпийских сын,
Подъемлясь с тяжкой ветви дуба, 170 Взор быстрый к солнцу простирает! —
Зри! — там другий сребристоперый
Египетский пришлец и гость[14]
Главу подъемлет желтокожну
И бурными звучит крылами! —
Какая бы из птиц дерзнула
Толь гордо, толь парить отважно,
Как их ширококрылый царь? —
Лишь белый лунь и коршун смеют
Гордиться пред толпою горлиц 170 Иль пред станицею грачей.
Таков и россов царский Гений,
Великий Цезарь полуночный,
Пред сонмищем владык других! —
Таков и Пиндар быстроточный
Перед толпой певцов иных! —
Небесна твердь — стихия их;
Их дух превыше человека;
Их реет жизнь обонпол века.
Меж тем как седоперый сыч 190 С огромным филином при корнях,
Смеживши взор, при свете дремлют,
Красивоперая регчанка,
Пламенногруда дщерь утесов[15],
Исторгшись из подземных гнезд,
И златоглазый дикий гоголь, Баклан и хищный хохотун,[16]
И сипоголосый с ним шипун[17]
Полощутся в морских зыбях
И ищут рыб неосторожных 200 Меж острых и густых осок;
А там стада колпиц, гусей,
Пустыно-любных журавлей
И белых легких лебедей
Парят над морем длинной цепью.
Всё здесь на высоте яснеет;
Здесь, здесь эфирну жизнь имеет;
Здесь всяко чувство крылатеет;
Но между гор в глубоких долах,
Где в темных тенях дремлют дебри, 210 Где лютик втайне созревает[18],
Росой медвяной умащен,
Еще зияют чада нощи;
Еще туманы неки спят.
Иные же из них не скоро
Свое подъемля тяжко чрево,
Подобно езеру седому,
Хребта часть нижню омывают,
И сквозь прогалины тесняся,
Жемчужные кидают капли 220 На листвия дремучих древ.
Но в те угрюмы, мрачны дни, —
Когда сын Троев, Водолей,
Исчерпав ароматный сок,
Небесны силы угощает;
А божества, возвеселясь,
Пируют в выспреннем Олимпе, —
Здесь долу бурный сын Эола,
Расторгши цепи, вылетает
Из глубины полнощи мрачной 230 И, чрез равнины нагоняя
Чреваты снегом облака,
Хребты пушит, кусты пушит
И Флоре издали грозит
Своим челом железо-льдистым.
Нередко облако иное,
В те даже дни, — когда Телец
Толчется юными рогами
В златую цепь весны цветущей
И май бальзамный за собой 240 Ведет на злачные поля, —
Нередко, утром пробегая
Скалы лесисты полосой,
Хребты препоясует средни
Пушистым поясом сребристым.
Меж тем — как нижние древа,
Облиты голотью кристальной,
Качают перевязи снежны, —
Леса, растущи на вершинах,
В цветущем торжествуют злаке 250 Над зимней тучей ниц ползущей.
Тут пресмыкается зима
По дольней стороне хребта
И бледну мантию влечет
Позадь с оплечьем седо-рунным,
Тогда — как в полном блеске день
Над нею светит на вершинах,
Гордясь алмазным ожерельем.
Сто сажен токмо разделяют
Полночный мрак с полдневным светом, 260 Холодну зиму с теплым летом.
Коль разновидно ликовствует
Природа в образе игры? —
То тихо на лугах смеется,
То исполинствует в горах,
То в нежных сгибах червя вьется,
То в воздухе парит орлом,
То преливает ярко злато
В каймах различных облаков,
То вдруг густой ложится тенью 270 По мшистым скатам земле логов.
Коль любопытно созерцать
По косогорам каменистым
Бегущи целы ночи теней,
Спущенные от туч густых?
Коль любопытно созерцать
Скалы, Палат-горе подвластны,
И те растущие холмы,
Приосененны темной чащей,
Отколь ключи гремучи бьются 280 Всегда с журчанием немолчным?
Я слышу долу рев глухой
Подобный грому за горой! —
То рев ручьев и водопадов,
Катящихся отселе вниз
По раковинам разноцветным! —
Здесь зрю я Зую, Бештерек, Индал, Булганак и Бузу к,
Что прыгают с крутого камня
Пенистой шумною стопой 290 И, дале по кривым стезям
Платном блестящим расстилаясь,
Сквозь тень развесных черноталей
Или сгущенных чернокленов
В Сиваш тлетворный упадают,
Над коим вьется смрадный пар
И душит чувствие пришельца.
Кристальна урна там Салгира
И плодотворныя Альмы,
Крутящая струи на полнощь 300 Сквозь рытвины между хребтов,
Сквозь рощи ильмов и ясеней,
Сначала в снеги облеченна,
А после в волны растопленна,
В прозрачном мчит сребре богатство;
А темноводный Кара-су,
Снегов похитив половину,
От сей вершины седоглавой
Бежит и множит плод с Салгиром
По злачным острова долинам, 310 Где жирные бразды, согреты
Созвездием благопоспешным,
Колебются волнистой нивой
Среди воздушного дыханья
И ободряют праздный плуг,
Чтоб он грядущею весной
Под благотворною звездой
Еще понудил круторогих
Тельцов разверсти ложесна
Всеобщей матери земли.
320 Не видишь ли, моя камена,
Как тамо в утучненных долах
Пестреют жирные овощи? —
Там прохладительная спаржа,
Здесь краснокожные фасоли,
Там сочны яблоки любовны,[19]
Здесь бадиджан[20] и кукуруза[21]
Под небом благодатным зреют.
Все здесь найдет владыка дому,
Что требует роскошный вкус.
330 Излучисты сих вод брега
Гордятся пестрыми садами,
Где разнородные древа,
Обремененные плодами,
Готовят общий пир в то время,
Когда крылата в небе Дева
Держаща пук златых колосьев
Низводит дни потливой жатвы.
Там многоплодная Альма, Кабарта и шумлива Кача 340 Текут под тенями златыми;
Потом, омывши землелоги,
Уходят в мрачно лоно бездны
И рассекают черну зыбь.
Чего брега их многоцветны
Из тучных недр не производят? —
То шелковицы, наклоненны
От полных кровоточных гроздов,
То с желто-цветными плодами
Изящны сливы, сочны груши 350 И красноцветные гранаты,
И дики миндали растут,
То тучны лозы винограда
С багроточивыми кистями
Взбираются с пещаных гряд
И дружно вьются окрест древ,
Объемля нежно стволы их;
И повители также им
В сих оборотах подражают.
Там черный бедренец[22], там кервель,[23] 360 Плакун[24] и с ним сине-головник,[25]
И там красавица трава,[26]
В которой Рима дщерь прелестна
Помощницу себе находит
Во оживленьи красоты;
Там разнородны прозябенья
То пышный и изящный вид,
То с пользой врачевство дают.
Когда бы мне в красах теряться,
То б мог я взоры простирать
370 От Ифигениина мыса[27]
До Карадажской высоты[28];
Но Чатырдаг и две Яилли,
А из долин Темпийских милых Бейдара, Ялта и Судак
Сильней удерживают мысли.
Водимый шумом я протоков
Достигну ль тех ключей шумящих,
Отколь бежит Акар с Баллой! —
Ключи Акарски среброточны[29], 380 Исторнувшись из самых уст
Седой главы крутой скалы,
Отвесным бурным водопадом
Стремглав стремятся прямо в бездну.
Они, по падям меловым
И по рассеянным кораллам
Взвивая к тверди легку росу
Иль дробные дожди туманом,
Подолы злачны омывают
И южный берег утучняют.
390 "О нимфы! дщери сих ключей,
Живущие при свежих урнах! —
Как? — вы из сих густых туманов,
Клубящихся под осью солнца,
Из сих высоких облаков,
Где сей крутый утес скрывает
Нахмуренно свое чело,
Вы скачете в пучину прямо
И не страшитесь ничего! —
Сколь легки, смелы должны быть 400 Кристалловидны ваши ноги,
Которые летят с высот,
Не запинаясь за отрог;
Что ж побуждает вас к сему?
Какая сила гонит вас?
Или найти вы не могли
Спокойнейшего водоската,
Где вы в студеных бы струях
Свои сребристы ноги мыли? —
Иль поспешаете спасаться 410 От Аполлоновой руки,
Которая, с горящей тверди
Сквозь полости воздушны меща
Янтарные снопы лучей,
Палит ваш лик толико нежный? —
Так, — слышу вас печальный стон
Среди потоков их шумящих
И зрю, как ваши стопы бьются
Об остры камни, о кораллы;
Вас Феб преследует; — стремитесь! 420 Стремитеся с высот ужасных!
Как легки, смелы должны быть
Кристалловидны ваши ноги?"
Пусть ниц опустится мой взор
По сей серебряной стремнине! —
Ужасна, милая стремнина!
По ней сребро гремит и мчится,
Когда с горы огромна сосна,
Воспитанна под облаками,
Отторженна быв силой вихря, 430 С ея рамен падет в юдоль,
Какое сверху вниз пространство
Чрез ток мгновенно пролетает
Тогда ветвистый остов сосны?
Картина страшной быстроты! —
Так, мнится мне, представить можно
Стопы бессмертных быстролетны.
О суевер! — когда ты смотришь
С глубоких долов в первый раз
На ниспадающее диво, 440 Не можешь ли тогда помыслить,
Что божество ключей Акарских
Нисходит Ялту осчастливить?
Здесь я остановлюся мало
В прекрасной Ялтовской долине,
Где быстры два сии ручья,
Ведя изгибом за собой
Крутые красны бережки,
Сады и нивы орошают;
Хребты, обстав сию долину,
Полкругом пред лицем пучины 450 Приморску брега часть смыкают
И в виде сем на высоту
Идут уступами лесными,
Где вечная зелена ночь
Лежит на скатах каменистых,
Средь коих кедровидны сосны,
Качая на сучках тяжелы
Красночешуйчаты плоды,
Пускают сребряную смолу
И благовонный пар над долом, — 460 Средь коих гордые каркасы[30]
Далече в высоту подъемлют
Свои главы густоветвисты.
Там в знойные часы приморцы
На плоских высотах Яильских
Находят вешнюю прохладу,
А пажить их стада спокойну,
От оводов, слепней свободну,
Подобно как испански овцы
На Астурийских высотах. 470 По влажным бережкам ручьев Орешники долговетвисты
И стройны тополы сребристы
Под небом вечно разогретым
Стоят зеленой колонадой,
Где отдых и приятна нега
Под тень пришельца призывают;
И где, красуясь милым цветом,
Миндаль, гранаты и маслины
Пленяют вкус плодом изящным.
480 Куда ни обращу я слух,
Везде журчание гремуче
Меж говорливыми ручьями;
Везде стопа шумяща нимфы
Слышна, стучаща по кораллам.
Вотще горящий Аполлон
Истоки знойны проливает;
Сии струи хранят безвредно
Хлад зимний средь студеных вод.
Но что за сей стеной утесной, 490 За сей расколотой горой? —
О путник! коль стоишь на теме
Сея ужасныя вершины,
Кинь взор оттоле в оба края!
Что узришь ты в то время?
Два рая страшно разделенны
Утесным неким адским мостом.
Ты зришь ли, как сей мост туда
Идет отлогостью уступной
И как нисходит он сюда 500 Отвесною крутой стеной?
Спускался ль ты когда с отвагой
По оной лествице ужасной,
Что по утесной сей стене
Как бы из облак вьется к низу?
Не чувствовал ли ты загруги,
Когда по омрачным ступеням,
Пробитым в каменном ребре,
Переставлял ты робко ногу?
Ты не обык; — почто ж идти? 510 Здесь горный, осторожный конь,
Привычный к облачным путям,
Твой вождь, и друг, и колесница.
Ты острану зришь пропасть, ад;
Но коль спустился ты счастливо,
То должен зреть ты рай Темпииский;
Ты видел Ялту, был в сем рае; —
Се первый Темпе Херсонисский!
О как природа здесь ужасна,
Строга, кичлива и прекрасна! — 520 Но какова за сей стеной,
За сей расколотой горой?
Ах! можно ли забыть тебя,
Честь песни, лучший глаз предмет, Темпииский в Таврии дол вторый, Бейдарский рай уединенный? —
К твоим пределам приближаясь,
Стремлюся выше, — паки ниже,
И дале — снова выше, — выше —
Между истоков, осененных 530 Орешником, кизилом диким,
В сие то время вображаю,
Что я уже под самым небом.
Вершины, мнится мне, покрыты
Не рощами, а муравами;
Смотреть ли с сих вершин на долы?
Дол, кажется, тогда усыпан
Не рощами, но мелким злаком.
Таков средь гор сих глазомер!
Там мнится, быв под самым небом, 540 Все смертное позабываю
И долу мир весь оставляю;
Но ниспускаясь в дол Бейдарский,
Вновь смертное, мне мнится, вижу,
Небесное позабывая.
Но что? — сквозь мрачны тени вязов;
Сквозь тени тополов развесных,
Орешников, гробин, кизилов
Спустяся, вдруг я нахожу
В величьи скромном рай земный. 550 Какие милы встречи там?
Там видишь дружные два древа,
Которые объемлясь вместе
Стоят на двух стопах надежных,
Но под одним зеленым кровом;
Там в сумрачны часы мелькают
Спокойны звездочки в ложбинах[31]
И малосильными огнями
Вечерний путь мой осветив,
Мне мнится, сыплют свет сухий; 560 Там следуют раины горды,
Стоящие в безмолвьи страшном
Над челами древес кудрявых.
Благословенна буди вечно,
Долина красоты счастлива,
Собранье прелестей отличных
И неких ужасов природы, Фессалии бесценный образ!
Коль еллинские барды пели
Фессальски лепоты издревле, 570 Едва ль их песнь не относилась
К Бейдарским пышностям твоим?
Здесь, — здесь незримый Ангел мира,
Тебя объемля, веет вечно;
Тебя опоясуют всюду
Высоки каменны утесы,
Где на приморских высотах
Всегда спасительны светочи
Горели в древни бурны ночи
Для заблужденных мореходцов. 580 Здесь в тишине Торгу m шумящий,
Из чресл утеса выпрядая,
То уклоняется от гор,
То, пробежавши луг дугой,
Вновь приближается к горам;
В толь своенравном извиваньи
То моет злачную долину,
То инде прячется под камни,
То инде он одушевляет
Игривость мельничных колес; 590 А тамо — Черный ток в углу
Выходит хладною стопою
Из Царской серыя скалы
Меж Толаком и Оксен-сыртом;
Ниспадши камни орошая,
Еще в струях твердит то счастье,
Что некогда небесный взор
ЕКАТЕРИНЫ освятил
Уединенный Оксен-сырт,
Сей новый блещущий Олимп, 600 Отколь великая богиня
По стропотям Толакским зрела
Примерную сайгаков резвость,
Одушевленну скорость ног,
Цеплянье за отроги страшны
И их чрез бездны скок пернатый.
Окинь страну живейшем оком!
Ты зришь в окружности безмолвной
Рассеянные скифски веси,
Лежащи в тишине глубокой 610 То при подошвах гор внизу,
То по равнинам их хребтов,
Где луноглавые мечети
И камелны чалмы подъяты —
Надгробны знаки мурз, пашей —
При водомещущих ключах
Из-за раин белеют гордо.
Там смуглы чада камней диких,
Враги мятежных козней света,
В блаженной простоте живут; 620 Но редко скифянки стопа
По злаку печатлеет след;
Лишь под ревнивым покрывалом
Выходит, — вновь бежит в гарем...
Когда же вздумаешь взойти
На Сактикское возвышенье,
Сию изящну точку зренья,
Все краше узришь, — удивишься.
На сем приятном возвышеньи
Волшебна область алчных взоров 630 Распространяется живее;
Оглянешься, — и за тобой
В востоко-северной стране
Почти на равной высоте
Садовы рощи, разделясь
На угловату неку полость,
Картинну кажут перспективу;
Вперед посмотришь, — пред тобой,
В приятном виде раскидавшись, Парельска рощица синеет. 640 Отсель, — с сей точки глазо-емной,
С сей высоты средо-долинной,
Где, мнится, мог бы царь вселенной,
Сложа свой скипетр, обитать
Иль простоте помочь природы
Богатой силою искусств, —
Сама природа предлагает
Уклонну, — гладкую прогулку
Туда, к тенистому Парелю,
Где разны древеса гордятся 640 Бесчисленных родов плодами
И где в близи — по землелогу
Меж шелковицей и айвой
Развесистый орешник страшный[32]
Далече мещет сильны тени
И в ужасе стоит священном.
По ветвям древа растяженным
Птиц тысячи сидят рядами
И лик ведут разноязычный;
Издавна там четы гнездятся 650 И хищных сонмов не страшатся.
Сие там древо знаменито! —
Под тению его ужасной
Сто глав могли бы опочить,
Как под наметом сенолистным,
Как под шатром благоуханным.
Какие непостижны виды
В час утренний и в час вечерний
Испытный взор еще обрящет
На сем долины возвышеньи? — 670 Едва в прогалины утесов
Лиющесь золото лучей,
Проникнув с силою победной,
Косой чертою упадает
На сопротивные хребты,
Тогда — явится вдруг очам
Единственна картина здесь.
Вотще с утра висят туманы,
Доколе расточит их полдень;
Вотще над сумрачной долиной 680 Они в вечерний час слоятся;
Лучи светила, озлащая
Иль вдруг насильно облекая
Их в некий сребро-синий цвет,
Ткут из паров воздушных легких
Прекрасны седьмицветны нити.
Какое зрелище бесценно? —
То пурпурны, то изумрудны,
То хрисолитны переливы
В воздушных полостях играют 690 Между ясенными тенями,
Среди орешников, средь тутов,
Среди раин высокоглавых.
Какая живопись природы? —
Меж тем как резвится она, —
Все здесь спокойно, все молчит;
Ручей в изгибах лишь журчит;
Иль птичка в листьях свиристит;
Иль там елень, сей горный житель,
Летит по чреслу гор отважно 700 И легкою ногой стучит
О звучный каменный отрог;
Или бузинная свирель,
Одушевленная устами,
Устами страстными, простыми
Под тенью дышет груш, кизилов.
Возможно ль, чтоб когда борей,
Исторгшись из пещер полнощи,
Ворвался в сей прекрасный рай,
Где юные всегда часы 710 И нежнокрылы ветерки
Рукою верной рассыпают
Красы спокойны Елисейски! —
Сей рай отвсюду огражден;
Борею вход тут возбранен;
Но иногда — дерзает он
В прогалины хребтов разверсты,
Хребтов, лежащих друг на друге,
Взглянуть с своим челом железным.
Он воет иногда ужасно; 720 И рай — дрожит, уныл и бледен;
Прекрасные древа трещат;
Раина гнется и крушится;
Мятели пышут из-за гор;
Крутятся вихри серебристы,
Бегут по выям древ стенящих
И мещут с крыльев дики зимы;
Рай погребается в сугробах.
Но тут юг теплый, вылетая,
Не долго вихрям дуть дает; 730 Три дни — вот царство там зимы!
Все растопляется, — и вновь Темпийски прелести смеются.
Забудешь ли, веселый странник,
По крайней мере день един
Дышать в эдемской сей долине?
Ей! — бывши в ней единый день,
Весь век помыслишь в ней дышать.
Она обильна чащей древ
Иль вертоградных, или диких; 740 Обильна долами, лугами,
Ущельями и гор ручьями;
Везде цветуща и прелестна,
Страшна, приятна, горделива,
Пленительна, кротка, кичлива,
Очаровательна, грозна,
Спокойна, завсегда удельна,
Непресекаема путями,
Прохладна и тогда ж — паляща 750 По разному ея уклону,
По разным высоты чертам
И положения ея;
Се краткий образ свойств долины!
Се дол вторый Темпийский в Таврий!
760 Как длинен Парфенитский мыс,
Лежащий тамо над пучиной? —
Возвысив свой хребет лесистой,
В своем паденьи самом зрится
Еще стоящею горою
И будто выпуклистый свод,
Подъяв чернокристальну грудь,
Покрыту черепом блестящим,
Растет из шумной глубины.
Хотя подземные перуны 770 Изрыли глыбами его;
Но чрез сие природа в нем
Для зодчего соорудила
Такое редко вещество,
Каким гордится в зданьях Рим[33]
Но тамо! — где Ламбатски горы
В уединении стоят,
Природа, разбудя Вулкана,
Стремнистые сковала гробы,
Где руды неизвестны спят; 780 А подле Урсовских хребтов
Содейством той же перемены
Чистейший воспитала кварц.
Пловцы! — когда в пути пенистом
Взираете с морских зыбей
На сей полдневный брег гористой,
Вы, мнится, видите тогда
То хижины, то зданья царски;
Нет, — то скалы обширны
Прямостоящие, стремнисты, 790 Изрыты, обнаженны, странны,
Как бы столпами иль вратами
Под неким кровом со стенами.
Здесь много сих волшебств найдете;
О сколь приятно заблужденье?
Но я теряюсь в океане
Различных переменных видов.
Здесь пресекается мой взор
На самом том же перерыве,
Который цепь сего хребта 800 В пространстве знатном разделяет
Меж западом и меж востоком.
Пускай мой утомленный взор
К стране восточной обратится;
И пусть отдохнет облегчен
На тишине других позорищ;
Я видел исполина гор;
Увижу исполина древ;
Я видел Чатырдаг меж гор;
Увижу меж древес раину; 810 Тот все утесы презирает;
Сия же сосны превышает.
Переходя Ускютски долы,
Где под целебными тенями
Блестящих скапидарных древ[34]
Природа редкости питает
Среди одров слоистых стланцов,
В которых рудослов находит
Сокровища остроконечны
И каплющие хрустали, 820 Какими столь давно восток
Пленяет страстный взор Европы, —
Я зрю еще два длинных мыса,
Из коих первый внутрь пучины,
Подобно как бы полуостров,
Простер высоки рамена,
Где смерти дом, стражница древня[35],
Теперь в развалинах лежит, —
Стражница, где лежащи кости
И черепы напоминают 830 О той бесчеловечной власти,
Которая, людей злосчастных
От самыя крутой вершины
В ея пучину низвергая,
Не проливала слез о том,
Что там несчастны раздробленны
То без руки, то без ребра,
То с сокрушенными ногами
Дышали, — не хотя дышать,
А в гладе стон свой возвышая 840 К отверстой высоте столпа
И тратя стон в глухих стенах,
Снедали первого по силе
И вместо благодарных чувств
В толь страшном подкрепленьи сил
Свирепу проклинали парку,
Что с злобною она насмешкой
Еще нить жизни их щадила
От острия суровых ножниц; —
Бесчеловечная пощада!..
850 О странники! — когда случится
Сии места вам преходить,
Не позабудьте посмотреть
Сию плачевную стражницу,
Где жизнь боролась долго с смертью? —
Там узрите вы с содроганьем
Еще белеющи добычи
Жестокой времени секиры;
Еще услышите вы там
Стенящи волны у брегов 860 О страшной гибели несчастных;
Пролейте там горючи слезы! —
Потом взор грустный отвратя
Направьте далее свой путь!
Там узрите другой вы мыс,
Что, в твердь еще подъемлясь выше
И простираясь дале в волны,
Скрывает башни сей позор.
Сколь страшен был сей башни вид,
Столь мил за мысом дол цветущий. 870 Ах! — Там иной сияет рай?
За ним увидите средь скал,
Подъемлющих чертой отвесной
Железо-красные верхи,
Блаженное жилище Флоры,
Блистающий престол Помоны,
В прекрасном Афинее[36] Темпе
Иль Фессалийский третий дол.
Мне мнится, что природа хитра,
Намереваясь отдалить 880 От моря страшные хребты,
На то сей дол уединила,
Чтоб Мала Азия цветуща
В толь малый угол преселилась.
Она решилась; — гром ударил,
Взревел в подземном лоне клокот;
Хребет сей скрыпнул, — отступил;
Тогда долина вдруг открылась,
Куда Натолия богата
Со всеми прелестьми вселилась.
890 Здесь рай цветущий, огражденный
С страны единой полукругом
Гребнистой каменной стены,
С другой — лазоревою бездной,
Здесь говорливые ручьи
С журчанием ключей гремучих
И щебетаньем разных птиц,
Здесь мне велят остановиться.
Сей рай природою не предан
Строптивости полночных бурь 900 И своенравию времен.
Бузина, груша, черноклен,
Шиповник, вересклед, крушина,
Глод, терн, шептала, гордовина
И прочие кусты с шипами,
Безмолвно окружая рай,
Для путешественников служат
Предместием гостеприимным,
А от пернатых, хищных татей
Густой, колючею оградой.
910 Да, — должно здесь остановиться,
Пленяться, — заблуждать, — дивиться.
Здесь райские места красивы,
Потоки свежи, журчаливы,
Злак нежен, птички говорливы,
Одушевлен камнистый сонм;
Здесь дышет все; — но что мне в том,
Коль нет сердечной здесь подруги;
Нет суженой моей — Сашены:
Без ней не красен самый рай; 920 Без ней смеющись вертограды
Не могут в грудь вдохнуть отрады;
Без ней уныл весь райский край;
Природа, — а с природой сердце
Без ней — уединенны ноют.
Но — должно здесь остановиться
И без нея — смотреть, — дивиться.
1805
Примечания
↑В Крыму находится род белокрылых жаворонков, особливо около гор.
↑Можно, кажется, сим словом определительнее назвать горизонт.
↑Красавица трава, бешеные шишки, beladonna, atropa beladonna. Имеет темно-красные, мохнатые и усыпительные листы, а ягоды черно-лоснистые и ядовитые. — Италианки делают из нее умывание.
↑Говорят, что сей орешник в год приносит до 50 000 орехов, известных под именем грецких.
↑Во всей Италии, а особливо в Риме употребляют для строения камень, называемый пеперино. На сем мысе также оной примечается.
↑Terebenthe, ou Pistachier Sauvage. Сие дерево дает бальзам, похожий на меккской.
↑Во времена ханов бросали в сию башню с самого верха живых пленников или преступников.
↑Афиней, так названный в нынешнее время город Судак, где лучшие сады в целой Таврии находятся.
Это произведение перешло в общественное достояние в России согласно ст. 1281 ГК РФ, и в странах, где срок охраны авторского права действует на протяжении жизни автора плюс 70 лет или менее.
Если произведение является переводом, или иным производным произведением, или создано в соавторстве, то срок действия исключительного авторского права истёк для всех авторов оригинала и перевода.
