Было небо и мрачно и серо,
Лист на дереве сух был и сер,
Лист на дереве вял был и сер,
То была октября атмосфера,
Мрак годов был темнее пещер;
Были сумрачны воды Обэра,
Было мрачно средь области Вэр.
Были влажны и сумрак Обэра
И тенями наполненный Вэр.
Там однажды в аллее Титана
В Кипарисах бродил я с Душой,—
В Кипарисах — с Психеей-Душой.
Было на сердце пламя вулкана,
Словно бурный поток огневой,
Словно лавы поток огневой,
Что клубится, катится до Йана,
До границ дальней оси земной,
До хребтов отдаленного Йана,
До холодной границы земной.
Наша речь не кипела без меры,
Был ряд мыслей безжизнен и сер,
Ряд мечтаний — коварен и сер.
Позабыв октября атмосферу,
Мы не знали, что сумрак так сер,—
В эту ночь из ночей так был сер,
Не заметили мрака Обэра,
Хоть и раньше бродили мы в Вэр;
Мы забыли и сырость Обэра
И тенями наполненный Вэр.
И когда уже ночь уходила
И на утро клонилась звезда,
И на утро смотрела звезда,—
Мы кончали прогулку… Светило
Родилося в тумане тогда.
Одиноко луна нам светила
Двоерогая — солнцу чужда, —
То Астарта в алмазах светила
Двоерогая — солнцу чужда!
— Ведь теплее луна, чем Диана, —
Сквозь эфир совершая полет,
В мире звезд совершая полет;
Ей заметней слеза средь тумана
На щеках, где червяк не умрет;
Пролетев звезды Льва-великана,
Озаряет нам путь в небосвод,
В тот забвения мир, в небосвод,
И промчась, назло Льву-великану,
Из очей нам сияние льет,
И сквозь логово Льва-великана
Нам любовь лучезарную льет!"
Но, поднявши свой палец, Психея
Отвечала: «Коварна звезда!
Как страшна и бледна та звезда!
О, не медли! Пойдем же скорее,
О, бежим же, бежим же туда!..»
Прошептала и крылья, бледнея,
До земли опустила тогда;
Умирая шептала, бледнея,
Опустив книзу крылья тогда,
Опустив мрачно крылья тогда…
И сказал я: — Ведь это — мечтанье!
Понесемся в трепещущий свет,—
Погрузясь в кристаллический свет!
То Сивиллы и блеск и сиянье,
Красоты и надежды привет!
С небосклона сияет нам свет!
Можно смело поверить сиянью,
Пусть ведет нас,— опасности нет;
Можем смело поверить сиянью,—
Где ведет, там опасности нет,
Коль во мраке сияет привет!
Успокоив лобзаньем Психею,
Облегчил я от сумрачных дум,
Победил я волнение дум,
И к концу приближались мы с нею,
Где могильный был камень угрюм,
Легендарный был камень угрюм.
— Что за надпись, сестра? — так Психею
Я спросил: Дивный камень угрюм! —
И в ответ: «Улалум, Улалум!
Здесь погибший лежит Улалум!..»
На душе стало мрачно и серо,
Лист на дереве сух был и сер,
Лист на дереве вял был и сер…
Я вскричал: — Октября атмосфера
В год последний, во мраке пещер!—
И вошел я,— вошел я в пещеру,
Я отнес мою ношу в пещеру.
В эту ночь из ночей мою веру
Злобный дух искушал средь пещер.
И узнал я,— узнал мрак Обэра,
Влажный сумрак средь области Вэр,
И узнал я и сырость Обэра
И тенями наполненный Вэр!..
Перевод Льва Игнатьевича Уманца, 1908
