I
«Духомъ твердъ, я умираю.
Плакать не́ о чемъ, друзья.
Всѣ сойдемъ къ тому же краю
Мы съ дороги бытія.
Все равно увянутъ розы,
Въ ранній мигъ иль въ поздній часъ:
Ни отчаянье, ни слезы
Не воротятъ къ жизни насъ.
Жилъ я пышно, знаменито
Паномъ многихъ волостей;
У меня была открыта
Въ за́мкахъ дверь для всѣхъ гостей.
Кто ко мнѣ на угощенье
Приглашаемъ не былъ? Кто?
Имя, власть, богатство — тлѣнье!
О, великое значенье!
О, великое ничто!
Дымъ и прахъ великость эта.
Я своимъ величьемъ свѣтъ
Удивлялъ, и вотъ отъ свѣта
Отхожу я въ цвѣтѣ лѣтъ!
По чужимъ краямъ скитался;
Книгоѣдъ былъ; разумъ мой
Все за призракомъ гонялся
Жалкой мудрости земной.
О, тщета научной муки!
Изучай и то, и то!
Порча глазъ и бездна скуки!
О, великія науки!
О, великое ничто!
Дымъ и прахъ вся мудрость эта;
Свѣтъ ученья — тщетный свѣтъ;
Вотъ и отъ науки свѣта
Отхожу я въ цвѣтѣ лѣтъ!
Чтима мной была и вѣра
Свято въ сердца простотѣ;
Награждалъ я для примѣра
Добродѣтель; тѣ и тѣ
Храмы украшалъ дарами
И молился въ каждомъ храмѣ:
Думалъ, долгій вѣкъ за то
Богъ мнѣ дастъ: что жь вижу нынѣ?
О, великая святыня!
О, великое ничто![1]
Святость, набожность вся эта —
Дымъ и прахъ! Спасенья нѣтъ.
Вотъ во мракъ отъ вѣры свѣта
Отхожу я въ цвѣтѣ лѣтъ!
О Творецъ! Безъ сожалѣнья
Ты играешь нами: вдругъ
Умираетъ панъ; — изъ слугъ,
Ожидавшихъ награжденья,
Не успѣлъ онъ никому
Заплатить за ихъ услуги.
Далъ ты милую ему,
Далъ друзей: вдругъ смерть во тьму
Шлетъ его — прощайте, други!
Лишь успѣлъ онъ разцвѣсти
Сердцемъ — милая, прости!»
Такъ, средь жалобъ и роптаній,
При друзьяхъ своихъ, склонясь
На пріязненныя длани,
Навсегда Тукай угасъ.
Вслѣдъ за тѣмъ ударъ громовый
Кровлю зданія сорвалъ
И средь залы вдругъ суровый
Старецъ, какъ съ небесъ упалъ!
До колѣнъ брада сѣдая;
Весь въ морщинахъ, ветхій ликъ;
Въ полъ дубинкой ударяя,
«Гей! Тукай!» — воззвалъ старикъ,
И сорвавъ его съ постели,
За собою онъ повлекъ…
Вотъ вдвоемъ перелетѣли
Валъ и стражу сквозь потокъ
Ливня, въ мракѣ, гдѣ порою
Чуть проглядывавшій лучъ,
Робко брошенный луною,
Мигомъ гаснулъ въ гущѣ тучъ.
Мчатся чрезъ межи, границы,
Черезъ топей глубину,
Чрезъ окрестности Гнилицы,
Чрезъ Колдычева[2] волну,
И средь лѣса ужь густаго,
Гдѣ до тучъ гора Зярнова,
Снизу черная какъ мгла,
Сизый верхъ свой подняла,
Стали. Старецъ на колѣни
Палъ тутъ у могильной сѣни,
Взвелъ глаза, уста открылъ,
Поднялъ руки, длани стиснулъ,
Трижды вскрикнулъ, трижды свистнулъ
И затѣмъ проговорилъ:
«Ну, Тукай, дорожка эта,
Замѣчай, ведетъ отсель
За болота, къ краю свѣта,
Гдѣ живетъ мудрецъ Полель.
Мудрый мудрому и нуженъ;
Ты — ученый, знаю я;
Добродѣтель мнѣ твоя
То жь извѣстна; ты былъ друженъ
Съ жизнью, ты ее любилъ,
Былъ хорошимъ человѣкомъ,
Только, видишь, долгимъ вѣкомъ
Богъ тебя не надѣлилъ.
Но удѣлъ твой не потерянъ:
Снова для друзей земныхъ
Можешь жить ты; будь увѣренъ
Въ силѣ способовъ моихъ!
Жить для слугъ и для сердечно
Обожаемой жены;
Дни твои, продолжены,
Могутъ длиться даже вѣчно!
Могъ тебѣ бъ я услужить
Средствомъ жить и вѣчно жить,
Но, по высшему завѣту,
По уставамъ роковымъ,
Я открою тайну эту
Не иначе, какъ двоимъ:
Одному нельзя. Другаго
Человѣка избери!
Да не промахнись, смотри!
Друга вѣрнаго такого
Надо тутъ избрать тебѣ,
Чтобъ ему ты вѣрилъ смѣло
Такъ, какъ самому себѣ.
Разсуди, какое дѣло:
Оправдаетъ выборъ онъ —
Даръ ты примешь жизни вѣчной;
Нѣтъ? то будешь присужденъ
Къ смерти, къ мукѣ безконечной». —
«Старецъ! — возразилъ Тукай. —
Вѣщихъ словъ твоихъ значенье
Непонятно. Объясненье
Нужно. Выразумѣть дай!» —
«Слушай: выбери другаго
Человѣка, — старецъ снова
То же молвилъ, — но притомъ
Дѣльно съ сердцемъ и съ умомъ
Долженъ ты сообразиться.
Важный шагъ! Не погрѣши!
Жребій тѣла и души
Этимъ выборомъ рѣшится:
Будетъ избранный твой другъ
Вѣренъ — наживешься вволю
Ты, принявъ безсмертья долю;
Нѣтъ? — ты жертва вѣчныхъ мукъ!»
Онѣмѣлъ Тукай: ни слова!
Въ душу влѣзешь ли другаго
Человѣка? Многихъ слугъ
Хоть иной за вѣрныхъ числитъ,
А измѣну встрѣтитъ вдругъ.
«Развѣ милую, — онъ мыслитъ, —
Взять мнѣ тутъ или жену?» —
И раздумья въ глубину
Погрузился. «Да, конечно,
Или ту, кому сердечно
Преданъ я, кого люблю;
Или ту, съ кѣмъ все дѣлю
Въ бурномъ жизненномъ теченьѣ.
Да!» — И вновь его сомнѣнье
Стало мучить, оробѣлъ
И молчитъ: ему, какъ видно,
Предъ самимъ собою стыдно
Такъ, что даже покраснѣлъ;
Снова въ мысли углубился;
Вотъ ужь, кажется, рѣшился;
Слово, кажется, звучитъ
Ужь въ устахъ его: рѣшенье
Ужь созрѣло… Вотъ — мгновенье!..
Нѣтъ! Опять Тукай молчитъ.
«Такъ умри жь! — въ негодованьѣ
Самъ себѣ онъ говоритъ. —
Жизнь — безумное желанье!
Жизнь влачить мнѣ для чего?
Этой жизни смыслъ потерянъ,
Если нѣту никого,
Въ комъ бы могъ я быть увѣренъ».
И раздумываетъ онъ
Снова: «Какъ! Я окруженъ
И прислугой, и связями,
И женою, и друзьями,
Всѣми окруженъ — и вотъ!..»
Вдругъ затмился неба сводъ,
Грянулъ громъ… землетрясенье!
Страхъ и ужасъ! Нѣтъ спасенья!
Хляби водныя кипятъ,
Горы рушатся, трещатъ,
Лѣсъ пылаетъ, никнутъ скалы;
Тамъ — обвалы; тутъ — провалы;
И — при грохотѣ громовъ —
(Власть была ль тутъ злыхъ духовъ,
Богъ ли такъ распорядился)
Вдругъ Тукай ужь очутился
Вновь на ложѣ средь своихъ
Приближенныхъ. При такихъ
Дивныхъ дивахъ — дыбомъ волосъ!
Чу! Звучитъ въ пространствѣ голосъ:
«Покорись же злой судьбѣ!
Человѣка нѣтъ такова,
Ты кому бы, слово въ слово,
Вѣрилъ такъ, какъ самъ себѣ».
II
«Есть! — вскричалъ Тукай, — имѣю
Друга я». — И вдругъ сошла
Блѣдность у него съ чела;
Прежней свѣжестью своею
Просіялъ онъ разомъ вновь,
Взоры блещутъ: онъ — здоровъ!
Всталъ воскресшій изъ могилы
Въ цвѣтѣ жизни, въ цвѣтѣ силы;
Изумились доктора:
Живъ Тукай и предоволенъ,
Словно вовсе не былъ боленъ, —
Вотъ природы-то игра!
Только вдругъ Тукая оку
Хартія мелькнула сбоку
Близъ подушки. Онъ глядитъ:
Точно! На бычачьей кожѣ
Литеры: помилуй, Боже!
Здѣсь секретный былъ открытъ
(Адской силою конечно)
Способъ жить на свѣтѣ вѣчно.
Эту хартію Тукай
Въ мигъ схватилъ: читать давай!
И читаетъ:
«Молодая
Лишь луна взойдетъ мерцая,
Ты отправься той порой
Въ рощу ту, что за горой.
Тамъ есть камень посѣдѣлый,
А подъ камнемъ — корень бѣлый:
Корень этотъ ты сорви —
И живи себѣ, живи!
А какъ смерть почуешь — смѣло
Ты вели свое все тѣло
По частямъ расчетверить,
А тотъ корень уварить
Дай въ водѣ надъ сильнымъ жаромъ
И намазать этимъ взваромъ
Повели въ концѣ всего
Части тѣла своего:
Мигомъ духъ сростется съ тѣломъ,
Въ мигъ ты встанешь здравымъ, цѣлымъ
Въ цвѣтѣ юности опять;
И такимъ путемъ свободно
Можешь, сколько разъ угодно,
Умирать и оживать».
Шло за этимъ наставленье,
Что блюсти при отсѣченьѣ
Головы и рукъ, и ногъ,
Что, когда и какъ творится,
И въ какой водѣ варится
Тотъ волшебный порошокъ;
Сколько взять чего, и этакъ
Или такъ — объяснено.
И въ post scriptum[3] напослѣдокъ
Было вотъ что внесено:
«Если тотъ, кто умащенье
Тѣла будетъ совершать,
Намъ отдастся въ искушенье
И рѣшится показать
Чудный корень тотъ другому,
Или къ часу роковому
Умащенья не свершитъ,
Иль въ иномъ чемъ погрѣшитъ —
Корень въ мигъ лишится силы:
Тѣло въ снѣдь пойдетъ могилы,
Въ адъ же прянетъ, къ намъ спѣша,
Вашей милости душа.
Пунктъ условный чистъ и ясенъ;
На него коль ты согласенъ,
То, чтобъ въ силу онъ вошелъ,
Актъ нашъ пусть тебѣ предъявитъ
И взамѣнъ намъ твой представитъ
Мефистофель, нашъ посолъ.
При взаимномъ соглашеньѣ
Помни: ты объ искушеньѣ
Предваренъ. Не бей челомъ
И не жалуйся потомъ
На бѣсовскую приманку!
Не толкуй ни то, ни се!»
А затѣмъ — по формѣ все:
«Тартаръ. Въ шабашъ, спозаранку.»
Подписалъ и расчеркнулъ
Самъ владыка: «Вельзевулъ».
Актъ, вѣнчаемый успѣхомъ,
Былъ скрѣпленъ «Адрамелехомъ».
Понахмурился Тукай:
Онъ постскриптума такого
И не чаялъ; дѣло снова
Плохо, какъ тутъ ни смекай!
Вотъ онъ сѣлъ, облокотился,
И на актъ скосивши взоръ,
Носъ повѣсилъ, лобъ потеръ;
Табачку нюхнулъ, рѣшился
Вновь прочесть, пергаментъ взялъ,
На рукѣ его повзвѣсилъ,
Обглядѣлъ, перечиталъ
И опять сидитъ невеселъ.
Думалъ, думалъ, да потомъ
Хвать объ столъ онъ кулакомъ,
И, проскрежетавъ зубами,
Вдругъ вскочилъ изъ-за стола
И, взмахнувъ передъ собою
Энергически рукою:
«Эхъ! — вскричалъ, — куда ни шло!
Пусть такъ будетъ!» — Вновь садится
И; молчитъ онъ: не сидится!
Всталъ и ходитъ; на чело
Точно облако легло.
Не лишиться бы разсудка!
Дѣло съ дьяволомъ — не шутка!
Мыслитъ: «или вѣчно жить,
Или — дьяволу служить
Вѣчно», — и молчитъ, ни слова;
Но за мыслью мысль готова
Волновать его, крушить.
И Тукай средь мыслей мрака
Только губы жметъ; однако
Надо чѣмъ-нибудь рѣшить.
Отъ друзей толпы кипучей
Онъ ушелъ — и, одинокъ,
Волею своей могучей
Движетъ разума станокъ.
Тутъ свой актъ, до утвержденья,
Взявъ клещами размышленья,
Онъ порядкомъ сжалъ его,
И межъ думъ многоразличныхъ
Щупомъ смысла своего
Ищетъ сходствъ аналогичныхъ;
Тѣ жь сужденья, что въ одномъ
Прежде выводѣ смыкались,
Раздѣляетъ онъ: анализъ
Ихъ сѣчетъ своимъ ножомъ;
Заключеніе готово,
Гдѣ въ экстрактѣ мыслей сокъ
Содержался весь, и въ слово
Такъ Тукай его облекъ:
«Что жь? Какія бъ искушенья
Ни были со всѣхъ сторонъ
(Тѣ, о коихъ извѣщенъ
Я заранѣе), дѣленья
Всѣ ихъ, кажется, должны
Въ три быть пункта сведены:
Чтобъ привлечь кого къ измѣнѣ,
Надо въ томъ, кого злой геній
Хочетъ къ этому склонить,
Любопытство возбудить,
Иль (корысть не за горами)
Подкупить его дарами,
Иль встревожить, напугать
Тѣмъ, другимъ иль третьимъ взять
Человѣчью душу надо;
Три дороги кознямъ ада.
Наконецъ, чтобъ въ трехъ словахъ,
Вкратцѣ, выразилось это,
Три тутъ видятся предмета:
Любопытство, жадность, страхъ.
Посему такой особѣ,
Взявъ которая свой щитъ,
Въ той, другой и третьей пробѣ
Искушенье отразитъ
И упорно, хладнокровно
Трижды выстоитъ въ борьбѣ,
Можно вѣрить безусловно,
Такъ, какъ самому себѣ».
Вотъ Тукай за дѣло хочетъ
Взяться. Вотъ ужь онъ хлопочетъ
О чернилахъ и пескѣ;
Всталъ, идетъ, чтобъ на листкѣ
Изготовить актъ свой грѣшный,
Но идетъ стопой неспѣшной:
Темно кажется ему,
И писать въ такую тьму
Невозможно; онъ не въ силахъ,
Да и плѣсень на чернилахъ.
Вотъ онъ двѣ свѣчи зажегъ
И чернилъ не поберегъ:
Въ двѣ чернилицы ихъ налилъ;
Послѣ жь зубы пріоскалилъ
И съ гримасой посмотрѣлъ:
Локоть что ли заболѣлъ.
Взялъ перо — въ раскепѣ волосъ;
Тиснулъ къ ногтю: раскололось;
Взялъ другое: кончикъ тупъ.
Сквозь ужимку блѣдныхъ губъ
Онъ ворчитъ и тяжко дышитъ;
Напослѣдокъ, сѣлъ и пишетъ
На краю листка того:
«Въ утвержденіе сего
Подписуюсь». — А за сими
Вслѣдъ словами нужно имя.
Добрыхъ полчаса прошло
Прежде, чѣмъ, склонивъ чело
И качая головою,
Полонъ думой роковою,
Онъ на форменномъ листѣ
Кончилъ дѣло съ буквой Т —
Съ первой буквой. Въ той же строчкѣ,
Вновь въ раздумье углубленъ,
Маленькихъ четыре точки
Выставилъ легонько онъ.
Ужь написано, готово…
Нѣтъ! На письменный свой трудъ
Все онъ смотритъ, смотритъ снова…
Не́чему смѣяться тутъ:
Всякій самъ попробуй — нутка!
Дѣло съ дьяволомъ — не шутка.
Какъ же былъ онъ сверхъ того
Озадаченъ. Вотъ проказа
Чорта! При началѣ фразы:
«Въ утвержденіе сего»
Буква В вдругъ зажужжала,
Зашумѣла, завизжала,
Стала корчиться въ краяхъ,
Трогаться отчасти съ мѣста
И вздыматься словно тѣсто
При броженьѣ на дрождяхъ.
Ужасъ! Эдакія страсти!
Тутъ округлость нижней части
Этой буквы, что была
У него подъ чуткимъ ухомъ
Такъ шумлива, стала брюхомъ,
Вверхъ ли ребрами пошла,
И изъ верхней половины,
Что шипѣла все сперва,
Вышла чорту голова:
Формы эдакой кувшины
Попадаются. Орлиный
Носикъ былъ тутъ для красы;
Шейка точно у осы;
Словно у козла, бородка,
Взглядъ воловій, а походка
Видимо была плоха:
Ноги-то: подъ эту вбито
Лошадиное копыто,
Та — со шпорой пѣтуха;
Чортикъ тотъ сухой, тщедушный
Крылья мельницы воздушной
Изъ-за плечъ тутъ вширь развелъ,
И къ такой особѣ шелъ
Этотъ складъ и этотъ профиль;
Явно — то былъ Мефистофель,
Вельзевуловскій посолъ.
Прежде, чѣмъ сообразиться
Панъ Тукай успѣлъ о томъ,
Что тутъ дѣлать — оградиться
Въ этомъ случаѣ крестомъ,
Иль просить, склонясь челомъ,
Посѣтителя садиться
И бесѣду съ нимъ начать,
Тотъ его за палецъ — хвать,
Кожу ножичкомъ царапнулъ,
И атомъ лишь крови капнулъ,
Мефистофель ужь стянулъ
Перышко, на кончикъ дунулъ,
Въ каплю крови окунулъ
И Тукаю въ руки всунулъ,
И, придерживая ту
Руку, ею водитъ, водитъ,
За чертой ведетъ черту,
И за буквою выходитъ
Буква въ полной чистотѣ.
Напередъ ужь было Т.
Глядь! на бѣломъ ужь чернѣютъ
Вновь четыре и имѣютъ
Виды полные свои;
Точно такъ: У, К, А, И.
Сверхъ того рукѣ Тукая
Данъ былъ маленькій толчокъ
Подъ конецъ — и вышелъ съ края
Черезъ то надъ И крючекъ.
Все исправно, все въ порядкѣ.
Чортикъ свистнулъ; только пятки
Тутъ мелькнули. Экой бѣсъ!
Съ нимъ возись теперь!.. Исчезъ.
