БАСНЬ
О ФАЕТОНТѢ
Изъ Овидїевыхъ превращенїй.
Фаетонтъ, котораго почитали сыномъ Солнца и Климены, нравами сходствовалъ и однихъ лѣтъ быль съ Епафомъ, рожденнымъ Юпитеромъ отъ Іоны дщери Инаховой. Сей нѣкогда озлобясь на Фаетонта гордящагося, и себѣ неуступающаго, и кичащагося отцемъ своимъ Фебомъ, говорилъ: Ты безразсудной, повѣривъ словамъ твоея матери, гордишся, ложно называя отцемъ своимъ Солнце. Фаетонтъ услышавъ то покраснѣлъ, и гнѣвъ свой стыдомъ погасилъ, и немедлѣнно пошелъ къ матери своей Клименѣ, жаловался ей на Епафа за нанесенное себѣ отъ него безчестїе. А сїе тебѣ еще большую печаль причинитъ, любезная мать, говорилъ онъ ей, что я при другихъ случаяхъ будучи такъ смѣлъ и отваженъ, ни чего ему на то не отвѣтствовалъ. Ахъ как стыдно мнѣ, что онъ меня симъ поносить могъ, и что я передъ нимъ ни чемъ не могъ оправдаться. Но ты, естьли я подлинно происшелъ оть божеской крови, увѣрь меня о такомъ моемъ происхожденїи, и объяви неложное доказательство, что я сынъ Солнцевъ. Сїе выговоривъ, бросился на шѣю своей матери, и неотступно просилъ, чтобы она, сколько его, и Меропа мужа своего любитъ, и сколько доброжелательствуетъ своимъ сестрамъ еще дѣвицамъ, подала ему знаки истиннаго его родителя. Сумнительно, прошенїемъ ли Фаетонтовымъ тронута была Климена, или съ досады за объявленное ей безчестїе подняла ру́ки на небо, и смотря на сїянїе Солнца: Симъ свѣтомъ, сказала она, украшеннымъ блистающими лучами, которой насъ озаряетъ, и внемлетъ рѣчамъ моимъ, тебѣ, любезный сынъ, кленусь, что ты симъ, на которое теперь взираешъ, симъ Солнцемъ, которое согрѣваетъ весь миръ, на свѣтъ произведенъ. А естьли я говорю ложно, пусть оно лишитъ меня своего зрака, и пусть я сего дни впослѣднїе вижу его блистанїе. Въ прочемъ немного труда будетъ тебѣ сто́ять, чтобъ узнать, гдѣ твой отецъ живетъ. Тотъ домъ, откуда оно восходитъ, есть смеженъ съ нашею землею, и естьли только ты желанїе имѣешъ, ступай, и увѣдай изъ собственныхъ устъ его. По сихъ матери своей словахъ Фаетонтъ тотъ часъ съ великою радостїю вышелъ, и на́чалъ воображать въ мысляхъ своихъ воздушной путь. Онъ Еѳїопскїя, въ которыхъ онъ родился, стра́ны, и опаляемыя солнечнымъ зноемъ Индїйскїя зе́мли поспѣшно перетекши, дошелъ къ востоку своего родителя.
Огромные Солнцевы чертоги стоя́ли на высокихъ столпахъ; они блистали отъ злата и Пиро́па, подобнаго огненному пламени; кровля здѣлана была изъ чистой слоновой кости, а створчатыя двери изъ сребра. Художество превосходило и самое вещество, изъ коего сей домъ сооруженъ былъ; ибо Вулканъ вырѣзалъ на немъ пространной Океянъ окружающїй землю, земной шаръ съ покрывающимъ его небомъ. Въ водѣ видимы были лазоревые Боги, велегласный Тритонъ, многообразный Протей, Егеонъ угнѣтающїй своими руками ужасные хребты Китовъ, Дорида съ своими дочерьми, изь которыхъ нѣкоторыя плавали, иныя на камняхъ осушивали своѝ зеленѣющїе волосы, другїя возимы были рыбами. Они не всѣ имѣли одинакой видъ, однако и не со всѣмъ различной; но такой, какой сестрамъ имѣть пристойно. На землѣ изображены были люди, города̀, лѣса̀, звѣ́ри, рѣ́ки, Нимфы, и прочїе въ поляхъ и лѣсахъ обитающие Боги. Надъ нею видимъ былъ о́бразъ свѣтлаго неба: а на дверяхъ на правой половинѣ представлены были шесть знаковъ небесныхъ, и столько же на лѣвой. Фаетонтъ Клименинъ сынъ, какъ скоро приближился къ стоящему на холмѣ Солнцеву дому, и вошелъ въ чертоги сумнимаго отца своего, тотъ часъ пошелъ предъ лице отцово, и въ дали остановился, а ближе подступить къ нему не могъ для его чрезмѣрнаго сїянїя. Фебъ одѣтой въ порфиру сидѣлъ на усыпанномъ изумрудами престолѣ; одесную и ошую ево стояли День, Мѣсяцъ, Годъ, Вѣки и въ равномъ одинъ отъ другаго разстоянїи разположенные Часы. Младая Весна стояла въ вѣнцѣ изъ цвѣтовъ, нагое Лѣто имѣло въ рукахъ вязанку класовъ, Осень стояла обрызганна винограднымъ сокомъ; ледовитая Зима съ сѣдыми и косматыми волосами. Посреди находящееся Солнце всевидящїй свой взоръ обративъ на юношу, чудныхъ сихъ вещей ужасающагося, вопросило; Какая причина побудила тебя сюда прийти? что тебѣ надобно въ семъ горнемъ мѣстѣ, истинный мой сынъ Фаетонтъ? Онъ отвѣтствовалъ: Общее свѣтило неизмѣримаго мира, Фебъ, любезный мой родителъ, естьли ты мнѣ сїе имя употреблять позволяешъ, и естьли Климена не сокрываетъ вины своей подъ ложнымъ видомъ, но истинну объявляетъ; такъ подай отче свидѣтельство, по которому бы меня признали за подлиннаго твоего сына, и истреби изъ мыслей моихъ сїю недовѣренность. Сїи были слова̀ Фаетонтовы; а отецъ снявъ съ своей головы̀ окружающїя ее лучи, отложилъ, и Фаетонту велѣлъ къ себѣ приближиться, и обнявъ его рекъ: И ты не заслужилъ того, чтобъ я назвать тебя сыномъ своимъ возгнушался, и Климена справедливо объявила о твоемъ рожденїи, а чтобъ ты въ семъ не усумнѣвался, проси у меня, чего хочешъ, оное неотмѣнно отъ меня получишъ: во свидѣтельство сего моего обѣщанїя кленусь тебѣ клятвою однимъ Богамъ приличною, сокрытыми отъ очей моихъ водами. Едва только Фебъ сїи слова̀ вымолвилъ, то Фаетонтъ на́чалъ просить отеческой колесницы, и на день во власть свою̀ и въ управленїе крилатыхъ коней. Отецъ раскаивался о данномъ обѣщанїи, и нѣсколько разъ покивавъ главою, сказалъ: Твое, Фаетонтъ, прошенїе учинило мое обѣщанїе безразсуднымъ. О ежели бы не исполнить обѣщанїя въ моей власти состояло! признаваюся, любезный мой сынъ, что сїе одно только есть въ чемъ бы я тебѣ отказалъ. Но мнѣ совѣтомъ удерживать тебя отъ того позволяется. Твое желанїе опасно. Ты просишъ меня, Фаетонтъ, о великомъ дѣлѣ, которое ни по симъ твоимъ силамъ ни по молодымъ лѣтамъ. Ты опредѣленъ рокомъ произойти на свѣтъ смертнымъ, а чего ты просишъ, то безсмертно. Ты не разсудивъ желаешъ больше, нежели вышнїе получить могутъ. Пусть всякой изъ Боговъ, что хочетъ, о себѣ мыслитъ; однако кромѣ меня никто не можетъ стоя́ть на огненной колесницѣ; и самъ правитель обширнаго Олимпа, который ужасныя яростною своею десницею молнїи ниспускаетъ, не можетъ править оною. А Юпитера кто больше? Съ нача́ла путь сей гористъ, по которому утреннимъ временемъ едва на неутомленныхъ коняхъ возъѣхать удобно; на срединѣ неба по самой крайней высотѣ простирается: откуда я самъ, когда взгляну на моря̀ и на землю, не рѣдко устрашаюся такъ, что отъ того всѣ моѝ члены трепещутъ. На послѣдокъ весьма покатъ, и требуетъ искуснаго конеправленїя. Въ то время и сама приемлющая и поддерживающая меня своими водами Тиѳїя обыкновенно въ страхъ приходитъ, чтобъ я стремглавъ не палъ. Сверьхъ того небо непрестанно обращается, и безмѣрною своею скоростїю прочїя всѣ звѣ́зды съ собою влечетъ: а я въ противную сторону упорно свой путь продолжаю, и то движенїе, которое прочее все съ собою влечетъ, препятствуя мнѣ въ моемъ пути, и стремительно супротивляяся бѣгу моему, преодолѣваю. Представь себѣ данную колесницу: что ты съ нею дѣлать будешъ? возможешъ ли ѣхать противу вертящихся половъ такъ, чтобъ тебя ось мира не повлекла съ собою? Можетъ быть ты еще думаешъ на своемъ пути видѣть рощи, города̀, домы и Божескїе съ пребогатыми утварьми храмы, нѣтъ, вь семъ ты обманываешся. Тебѣ надлежитъ имѣть теченїе чрезъ превеликїя опасности, и мимо ужасныхъ видовъ звѣрей. Пускай путь тебѣ извѣстенъ, и ты въ немъ не заблудишся; однако должно ѣхать чрезъ рога̀ Тельца, который противъ тебя уставивъ оные стоять будетъ; не минуешъ также Ѳессалїйскаго Стрѣльца̀, и страшнаго пастью Льва. Встрѣтишъ жестокаго Скорпїона изгибающа своѝ клешни въ большой кругъ, и Рака инымъ образомъ изкривляющася. Ты также не можешъ управиться съ коньми свирѣпствующими внутреннимъ своимъ огнемъ, который они изъ ноздрей и изъ устъ испускаютъ, они и мнѣ едва повинуются, когда разсвирѣпѣютъ и жестоковыйностїю своею возжамъ супротивляются. А ты, любезный сынъ, предохрани себя, чтобъ я не былъ причиною твоея погибели: и доколѣ еще возможно, премѣни твое желанїе. Ты требуешъ отъ меня подлинныхъ знаковъ, которыми бы ты удостовѣрился, что я твой отецъ: оные ты видишъ въ сей моей боязни, и что я твой отецъ, то отеческимъ моимъ показываю страхомъ. Се, возри на мой видъ; Ахъ естьли бы ты могъ вперить очи твои во внутренности моего се́рдца, и примѣтить отеческое мое въ немъ о тебѣ попеченїе! на послѣдокъ осмотри все богатство цѣлаго свѣта и изъ столькихъ и толикихъ благъ небесныхъ, земныхъ, и морскихъ, чего только пожелаешъ, проси у меня, ни в чемъ не будешъ имѣть отказа. То только одно прошу оставь, что въ самомъ дѣлѣ не честїю, но ка́знїю назваться можетъ. Ка́зни, любезный Фаетонтъ, вмѣсто дара ты себѣ отъ меня просишъ. На что меня толь ласково обнимаешъ? не сумнѣвайся, дастся тебѣ, ты знаешъ, что я клялся Стигїйскими струями, чего бы ты ни возжелалъ; но ты въ желанїяхъ твоихъ поступай благоразсуднѣе. Фебъ окончилъ своѝ увѣщанїя; но Фаетонтъ на слова̀ его не склонялся, и стоялъ упорно въ своемъ предприятїи, пылая желанїемъ получить колесницу. По чему отецъ, сколько возможно было, помедливъ, повелъ ево къ высокой Вулканомъ здѣланной колесницѣ. Ось, дышло и ободы были изъ злата, а спицы изъ серебра, на уборахъ Хрисолиѳъ и другїе порядочно расположенные драгїе камни, освѣщаемые отъ Солнца отдавали во всѣ сто́роны блистанїе. И когда сему высокомѣрный Фаентонтъ удивлялся, и разсматривалъ искуство, то бдящая зарница оттворила на свѣтлѣющемся востокѣ багряную дверь, и отверзла домъ свой испещренный и усланный розами. Тотчасъ разбѣжались звѣ́зды, которыхъ стадами гналъ передъ собою Луциферъ, а на послѣдокъ и самъ скрылся. Тогда отецъ увидѣвъ, что земля и весь миръ уже багрѣетъ, и рога̀ умаляющейся Луны исчезаютъ, повелѣлъ быстротекущимъ Часамъ закладывать коней; они повелѣнїе скоро исполнили, и пламенно дышущихъ коней насыщенныхъ Амвросїею отвязавъ отъ высокихъ яслей вывели, и наложили на нихъ звенящїя узды. Тогда отецъ освященною мастїю помазалъ уста сына своего, чтобъ онъ сильнымъ пламенемъ неврежденъ былъ; возложилъ на главу его лучи, и испуская изъ сокрушеннаго се́рдца воздыханїя, плачъ ему предвозвѣщающїя, говорилъ: Естьли можно, хотя сихъ родительскихъ послушай увѣщанїй, не бей бичемъ, и не гони коней, но всю твою силу употреби въ удерживанїи оныхъ; они и сами бѣгутъ такъ поспѣшно, что удержать ихъ трудно. Не ѣзди чрезъ лежащїя прямо пять круговъ свѣта, но держись онаго косаго и широкаго, который проходя чрезъ равноденственный кругъ касается до двухъ тропиковъ, а отъ южнаго и сѣвернаго убѣгай. Тутъ поѣзжай, гдѣ увидишъ слѣды моей колесницы. Но чтобъ небо и земля умѣренною согрѣваемы были теплотою, ни въ низъ не опускай, ни въ верьхъ не подъимай колесницы. Поднявшися зазжешъ небо; а опустившися землю. По срединѣ безопаснѣйшїй путь возъимѣешъ. Не подавайся ни въ лѣвую сторону къ югу, гдѣ почти на самомъ оризонтѣ стои́тъ созвѣздїе Олтаря, ни въ правую къ сѣверу, гдѣ изгибающїйся великими излучинами Драконъ лежитъ: но правь среди обѣихъ. Въ прочемъ поручаю тебя щастїю, и желаю, чтобъ оно о сохраненїи тебя бо́льшее имѣло попеченїе, нежели ты самъ о себѣ имѣешъ. Въ сихъ разговорахъ влажная Ночь дошла ужѐ до Есперїйскаго мо́ря. Не можно ужѐ болѣе медлить намъ, призываютъ ужѐ меня къ должности. Заря прогнавъ тьму чистымъ ужѐ блистаетъ свѣтомъ. Бери возжи, или естѣли хочешъ перемѣнить твое желанїе; то прими лучше совѣтъ мой, нежели колесницу, доколѣ еще можешъ, и стои́шъ на твердой землѣ, и доколѣ еще ты не возсѣлъ на колесницу безразсудно къ нещастїю твоему тобою просимую. Смотри на оную самъ будучи въ безопасности, и дай мнѣ озарять землю свѣтомъ. Фаетонтъ вскочилъ юношескимъ тѣломъ на легкую колесницу, сталъ на ней, и съ несказанною радостїю принявъ врученныя себѣ возжи приносилъ неприятное родителю благодаренїе. Между тѣмъ крилатые Солнцевы кони, Пироей, Еой, Еѳонъ, и Флегонъ наполняютъ пламеноноснымъ ржанїемъ воздухъ; отбиваютъ ногами запоры, которыя Тиѳїя, не вѣдая внука своего судбины, лишь только отняла, и открыла путь на чистое и пространное небо, то они вдругъ, съ великою скоростїю поскакали, и но́ги продвигая по воздуху, препятствующїе себѣ облака̀ разсѣкали; и подъяты крильями въ краткое время пребѣгли восточные вѣтры, отъ единаго съ ними мѣ́ста и въ единое исшедшїе время. Но весьма малая была на колесницѣ тяжесть, такъ что едва кони могли чувствовать, и возжи держаны были очень слабко. Какъ корабли безъ надлежащаго груза шатаются, и по мо́рю отъ стороны̀ въ сторону носимы бываютъ, такъ колесница безъ обыкновенной тяжести поскакивала, и подъимаясь то въ верьхъ то въ низъ подобна пустой казалась. Кони какъ скоро сїе ощутили, побѣжали съ великимъ стремлениемъ, и ужѐ оставили прежнїй свой проложенный путь. Фаетонтъ устрашился, не вѣдая въ которую сторону держать: и не зналъ, куда путь лежитъ, а хотя бы и зналъ, не возмогъ бы ими править. Хладныя созвѣздїя Медвѣдицъ тогда въ первые жаръ почувствовали, и тщетно старались омочиться въ запрещенномъ себѣ морѣ. Драконъ ближайший къ сѣверному полу, который отъ стужи до того лежалъ почти неподвижно, и не наносилъ никому страха, тогда разогрѣлся, и въ первой разъ явилъ ярость: и о тебѣ, Воотъ, воспоминаютъ, что и ты ужаснувшись обратился въ бѣгство, хотя былъ прежде нескоръ, и возъ твой тебя удерживалъ. Нещастливой Фаетонтъ съ высочайшаго еѳира взглянувъ на землю изъ самаго дальнѣйшаго отъ нея отстоянїя поблѣднѣлъ; чле́ны его всѣ отъ ужаса вострепетали; и при толикомъ свѣтѣ очи его мракомъ покрылися. Ужѐ желалъ бы никогда не прикасатѣся къ отеческой колесницѣ и конямъ; ужѐ досадовалъ на любопытство свое въ провѣдыванїи своей породы, и на исполненїе своего прошенїя. Желалъ бы тогда называться Мероповымъ сыномъ. Тако влекомъ былъ Фаетонтъ, какъ гонимый бурнымъ вѣтромъ корабль, котораго правленїе кормщикъ оставилъ, и предалъ волѣ Боговъ и судьбины. Что ему было дѣлать? много за нимъ было неба; но предъ нимъ еще больше. Измѣрялъ мыслїю и то и другое; и смотрѣлъ то на западъ, до котораго ему судьбина достигнуть запрещала, то на востокъ; и не вѣдая, что начать, весь оцепенѣлъ: не могъ ни опустить, ни держать возжей, и не зналъ именъ конскихъ. Также чудовища разсѣянныя вездѣ по испещренному небу, и изображенїя ужасныхъ звѣрей привели его въ трепетъ. Есть нѣкая страна, гдѣ Скорпїонъ клешни изгибаетъ на подобїе двухъ дугъ, и хвостомъ и клешнями занимаетѣ мѣсто почти двухъ знаковъ зодїяка. Сего юноша увидѣвъ облившагося чернымъ ядовитымъ по́томъ, и угрожающаго искривленнымъ жаломъ его уязвить, лишившися разума отъ хладнаго страха, выпустилъ из рукъ возжи, которые когда коснулися спинъ коней, то они тотчасъ бросились, и для того, что их никто не удерживалъ, бѣжали по незнаемымъ странамъ воздуха; и куда ихъ гнало стремленїе, туда безъ разбора мчались; набѣгали на неподвижныя звѣ́зды въ высочайшемъ еѳирѣ укрѣпленныя, и влекли по непроходнымъ мѣстамъ колесницу. Иногда поднимались въ верьхъ, иногда чрезъ покатыя мѣста̀ и стремнистые пути въ ближайшемъ разстоянїи отъ землѝ скоротечной свой путь имѣли. Луна удивляется, увидѣвъ, что братни кони ни́же ея коней бѣгутъ, и что объятыя пламенемъ облака̀ дымились. Высочайшїя мѣста̀ занялись пожаромъ, и на разсѣдшейся землѣ ужасныя были видны разсѣлины, а она лишившися влажности изсыхаетъ. Луга̀ истлѣваютъ, древа съ вѣтьвями горятъ, и сухой хлѣбъ своею погибелїю снѣдающему пламени придаваетъ силу. Но что я о толь малыхъ вещахъ съ прискорбностїю говорю? Великїе грады со стѣнами погибаютъ, цѣлыя страны пожаромъ обращаются въ пепелъ; горятъ лѣса̀ и го́ры, пылаетъ Аѳонъ; Киликїйской Тавръ, Тмолъ, Ита, и прежде прославленная своими источниками, а днесь изсохшая Ида; обиталище божественныхъ дѣвъ, Иликонъ и Емъ, который тогда Іагрїйскимъ еще не нарицался. Етна пребезмѣрно сугубымъ огнемъ пылаетъ, двоеглавный Парнасъ, Ериксъ, Кинѳъ и Оѳра. И на конецъ лишенная снѣговъ Родопа, Мимантъ, Диндима, Микала, и опредѣленный священнымъ празднованїямъ Киѳеронъ. Хладъ Скиѳїи ужѐ не пользуетъ ее; Кавкасъ горитъ, Осса, Пиндъ и ихъ обѣихъ превосходящїй Олимпъ, до неба досязающїя Алпїйскїя го́ры и облаконосный Апеннинъ. И такъ Фаэтонтъ увидя земной шаръ, со всѣхъ сторонъ объятый пламенемъ, не можетъ снести толикаго жара, и втягаетъ устами кипящїй въ себя воздухъ, какъ изъ глубокой пе́щи: чувствуетъ ужѐ, что колесница раскаляется; и не можетъ вытерпѣть пепла и летящихъ отвсюду искръ. Горячїй дымъ со всѣхъ сторонъ окружаетъ его: а онъ, покровенъ густымъ мракомъ, гдѣ онъ и куда ѣдетъ, не знаетъ, и несется по волѣ крилатыхъ коней. Чаютъ, что Еѳїопскїе народы тогда почернѣли по выступленїи на ружу крови. Тогда Ливїя лишившися прежнїя влажности учинилась песчаною. Тогда Нимфы растрепавъ власы оплакивали озе́ра и потоки. Bioтїя скорбитъ о источникѣ Диркѣ, Аргосъ объ Амимонѣ, Ефира о Пиренскихъ водахъ. Сей же рокъ постигаетъ рѣки въ пространныхъ берегахъ протекающїя: Донъ по срединѣ водъ своихъ воздымился, и ветхїй Пеней, Ѳевтрантскїй Каикъ, быстрый Исминъ, и Фокайский Ериманѳъ, Ксанѳъ опредѣленный рокомъ горѣть еще вторично, желтый Ликормъ, и играющїй въ излучистыхъ брегахъ Меандръ, Мигдонскїй Мелъ, и Тенарскїй Евротъ. Горѣлъ Вавилонскїй Евфратъ, пылалъ Оронтъ, быстротекущій Ѳермодонтъ, Гангъ, Фасидъ и Дунай. Кипитъ Алфей, горятъ брега̀ Сперхеевы, и Злато Тага въ огнѣ протекаетъ. Прирѣчныя птицы, которыя прежде пѣли на брегахъ Меонійскихъ, посреди Каистровыхъ водъ жаръ ощутили. Нилъ устрашенный убѣжалъ въ дальнѣйшія страны свѣта, и скрылъ своѝ вершины, которыя и до нынѣ не извѣстны; а седмь его устьевъ остались безводными, и прахомъ покрытыми рвами. Сей же жребій осушаетъ рѣ́ки Исмарійскія, Евра и Стримона; и западныя рѣки Ренъ, Роданъ, Падъ, и которому подъ власть обѣщанна вселенная Тиверъ, изсякаютъ. Вся земля разсѣдается, и сквозь разсѣлины свѣтъ во Тартаръ проникаетъ, и устрашаетъ Адского Царя съ его супругою. Океанъ убываетъ, и гдѣ недавно было море, тамъ поле стало. Го́ры до сего лежавшія подъ глубокими водами оказались, и умножили число разсѣянныхъ Кикладскихъ острововъ; рыбы на днѣ укрывались, и ужѐ изгибающіеся дельфины по обыкновенію на верхъ воды̀ выскакивать не смѣли; морскіе быки въ безднѣ мертвы лежали. Говорятъ, что и самъ Нирей и Дорида со дщерьми своими сокрывшися въ пещерахъ отъ жара не укрылись. Нептунъ трожды покушался изъ воды̀ высунуть грозное свое лице и ру́ки, и трожды удержанъ былъ отъ того жаромъ. Однако плодородная Земля, какъ окружена была морями среди водъ Океана, и стекшимися со всѣхъ странъ источниками, которые во внутренности непрозрачной своей матери сокрылись, подняла все произносящую и по шѣю ужѐ осушенную главу, покрывъ лице свое рукою, и великимъ движенїемъ потрясши всю вселенную, осѣла, и заняла ни́же обыкновеннаго мѣсто: по томъ сиповатымъ говорить начала̀ гласомъ тако: Естьли тебѣ то нравится, и я заслужила: для чего, о начальникъ Боговъ, не разишъ меня твоими молнїями; естьли мнѣ должно быть истребленною огнемъ, такъ пускай я твоимъ огнемъ погибну; пускай стану имѣть хотя ту отраду, что погибели моей причиною небезразсудный будетъ юноша. Едва на сїи слова̀ уста отверзаю: горячїе пары отнимали у нея дыханїе: возри на опаленные власы, и на множество пепла въ очахъ, и на устахъ моихъ! Сїю ли я имѣю пользу? Сїю ли честь воздаешъ за мое плодородїе, и за мое благотворенїе, и за то что я претерпѣваю раны налагаемыя мнѣ орудїями земледѣльцевъ, и что чрезъ весь годъ тяжкою работою изнуряюся, что произращаю скотам былїе, а человѣческому роду вмѣсто суровой пи́щи мягкїй хлѣбъ, и вамъ приношу ладанъ? Но пускай я неминуемую сїю погибель заслужила, чемъ виноваты во́ды? чемъ заслужилъ сїе братъ твой, для чего моря̀ доставшїяся ему по жребїю высыхаютъ, и удаляются отъ еѳира? А естьли тебя къ брату любовь и ко мнѣ въ жалость не приводитъ; сжалься надъ своимъ небомъ; посмотри ужѐ съ обѣихъ сторонъ оба полы дымятся, и естьли повредитъ ихъ огнь, жилища ваши падутъ. Се ужѐ страждетъ и самъ Атлантъ, и раскаленную ось едва держитъ на плечахъ своихъ. Когда погибаютъ моря̀, земля и небесные чертоги; мы обращаемся въ прежней Хаосъ. Исторгни изъ пламени, ежели что еще въ цѣлости осталось, да все естество не погибнетъ. Сїе рекла Земля, и больше ни сносить паровъ, ни говорить не могла, и опустила главу къ пещерамъ, въ которыхъ тѣни мертвыхъ обитаютъ. Всемогущїй отецъ свидѣтельствовавъ предъ всѣми Богами и предъ самимъ давшимъ колесницу, что все погибнетъ, естьли не ускоритъ пода́ть помощи, немедлѣнно пошелъ въ горнее здание, откуда онъ обыкновенно наводилъ облака̀ на пространныя зе́мли, воздвигалъ громы, и размаханныя металъ молнїи. Но не было ни облаковъ, которыми бы могъ покрыть землю, ни дожжей, которые бы могъ съ небеси пролить. Возгремѣлъ, и отъ деснаго уха пустилъ съ размаха молнїю въ возницу, и однимъ разомъ исторгнулъ из него духъ, свергъ его съ колесницы, и огни утолилъ свирѣпыми огнями. Кони смущаются, и отбросясь назадъ збили съ себя яремъ и прерванныя возжи оставили. Тамъ лежатъ узды, тамъ отломленная отъ дышла ось, и спицы разломанныхъ колесъ: вездѣ были видны раскиданные обломки раздробленной колесницы. Фаетонтъ съ горящими волосами палъ, и пролетаетъ стремглавъ по воздуху; подобно какъ на чистомъ небѣ звѣзда, которая хотя не упадаетъ, однако можетъ казаться ниспадшею. Онъ упалъ въ далекомъ разстоянїи отъ своего отечества, въ самую большую рѣку на другой части свѣта, Ериданъ, и обмылъ запѣнившїяся своѝ уста.
Наяды Есперїйскїя пораженное троеконечною молнїею его тѣло предали погребенїю, и положили сїю надгробную: Здѣсь лежитъ Фаетонтъ, возница родительскїя колесницы; которой не возмогъ онъ держать, и предпрїявъ великое дѣло съ оной низпалъ. Нещастливой отецъ сокрылъ лице наполненное несносною печалїю; и естьли повѣрить можно, то говорятъ, что тогда одинъ день прошелъ безъ солнечнаго сїянїя, а миръ освѣщаемъ былъ пожаромъ, и оное бѣдствїе въ тогдашнемъ случаѣ нѣкоторымъ образомъ было полезно. Климена проговоривъ все, что въ такомъ нещастїи говорить было пристойно, въ слезахъ и безъ ума, растерзавъ на себѣ одежду, бѣгала по всему свѣту, спрашивая то о тѣлѣ, то о костяхъ Фаетонтовыхъ. Нашла кости; но въ чужей странѣ при брегахъ погребенныя; повалилась на томъ мѣстѣ, и обливала имя написанное на мраморѣ слезами, обогрѣвала его нагою своею грудью. Не меньше плакали дщери Солнцевы; тщетно въ даръ приносили мертвому сле́зы, и бїя руками въ свою̀ грудь, денно и нощно вотще повторяли неслышащаго Фаетонта имя, и припадали къ его гробу. Луна четырежды совокупивъ роги исполнила свою окружность: а они по своему обыкновению, къ чему они отъ употребленїя привыкли, въ грудь себя бить не преставали: из которыхъ старшая Фаеѳуса желая повалиться на землю, износила жалобы, что у нея окаменѣли но́ги, къ которой старающаяся подойти бѣлая Лампетїя удержана была внезапнымъ корнемъ. Третья готовясь руками терзать на себѣ волосы, терзала вѣтьви; а прочїя жаловались, иная, что ея и́кры одревенѣли, другая, что ея ру́ки превратились въ длинные суки. Въ семъ удивленїи покрылися ихъ лядвеи корою, и постепенно чрево, грудь, рамена и ру́ки она объяла; и только одни уста призывающїя матерь видны были. Что было дѣлать матери, кромѣ что только ходить туда и сюда, куда ее влекло стремленїе? и доколѣ возможно, ихъ цѣловать. Однако сего было не довольно, она старалась отъ пней оторвать тѣла̀ ихъ, и отрывала руками суки, а оттуда текли, как будто изъ ранъ, кровавыя капли. Пощади, прошу, любезная мать! каждая уязвленная кричала, пощади, прошу, въ древѣ терзается тѣло наше, и ужѐ прости. При послѣднихъ словахъ кора все покрыла. Потекли сле́зы, которыя солнечною теплотою превращены въ янтарь, падаютъ въ прозрачную рѣку, a она ихъ приемля, отсылаетъ ихъ къ украшенїю младыхъ женъ державы Латинъ.
При семъ позорищѣ былъ Сѳенелеевъ сынъ Кикнъ, который хотя и былъ матернею сопряженъ сь тобою, Фаетонтъ, кровїю, но духомъ еще болѣе. Сей оставивъ царство свое, ибо онъ Лигурскїе народы и великїе грады правилъ, наполнялъ жалобами зеленые берега̀, рѣку Ериданъ, и лѣсъ умноженный сестрами; пото́мъ отончалъ его гласъ, власы превратилися въ перья, шѣя отъ груди протянулась, краснѣющїеся персты кожею спряглися, бока обросли перьями, и уста здѣлалися тупымъ носомъ. Сталъ Кикнъ новою птицею, и не ввѣряетъ себя ни небу ни Юпитеру, памятуя неправедно пущенный отъ него огнь: вселяется въ пруды и широкїя озе́ра, и возненавидѣвъ огнь избираетъ себѣ въ обиталище струи противныя пламенямъ. Между тѣмъ въ черное вретище одѣтый Фаетонтовъ родитель, и самъ лишенный своея красоты, каковъ во время затмѣнїя своего обыкновенно бываетъ, возненавидѣлъ свѣтъ, самаго себя и день; отдался слезамъ, и къ плачу гнѣвъ присовокупивъ отрицаетъ миру свое благотворенїе. Довольно ужѐ, говорилъ онъ, отъ нача́ла вѣка жребїй мой безспокоенъ былъ: и жалѣю о содѣланныхъ мною безконечныхъ и непочтенныхъ трудахъ. Пусть кто нибудь другой возметъ въ управленїе свѣтоносную колесницу: а естьли никого нѣтъ, и всѣ Боги къ тому признаваютъ недостатокъ силъ своихъ; пускай управляетъ самъ: чтобы по крайней мѣрѣ хотя во время держанїя моихъ возжей отложилъ наводящїя отцамъ сиротство молнїи. Тогда узнаетъ онъ, испытавъ силу пламеноножныхъ коней, что недостоинъ смерти тотъ, который худо ими правилъ. При сихъ словахъ окружили Солнце всѣ Боги, и просили гласомъ покорнымъ, да не наведетъ тьмы миру. И самъ Юпитеръ извинялъ пущенные въ Фаетонта огни, и при прошенїи угрожалъ Царски. Фебъ собираетъ устрашенныхъ и отъ ужаса еще трепещущихъ коней, и свирѣпствуя бїетъ ихъ, и колетъ: свирѣпствуетъ, обличаетъ сыномъ, и укоряетъ ихъ.