При семъ позорищѣ былъ Сѳенелеевъ сынъ Кикнъ, который хотя и былъ матернею сопряженъ сь тобою, Фаетонтъ, кровїю, но духомъ еще болѣе. Сей оставивъ царство свое, ибо онъ Лигурскїе народы и великїе грады правилъ, наполнялъ жалобами зеленые берега̀, рѣку Ериданъ, и лѣсъ умноженный сестрами; пото́мъ отончалъ его гласъ, власы превратилися въ перья, шѣя отъ груди протянулась, краснѣющїеся персты кожею спряглися, бока обросли перьями, и уста здѣлалися тупымъ носомъ. Сталъ Кикнъ новою птицею, и не ввѣряетъ себя ни небу ни Юпитеру, памятуя неправедно пущенный отъ него огнь: вселяется въ пруды и широкїя озе́ра, и возненавидѣвъ огнь избираетъ себѣ въ обиталище струи противныя пламенямъ. Между тѣмъ въ черное вретище одѣтый Фаетонтовъ родитель, и самъ лишенный своея красоты, каковъ во время затмѣнїя своего обыкновенно бываетъ, возненавидѣлъ свѣтъ, самаго себя и день; отдался слезамъ, и къ плачу гнѣвъ присовокупивъ отрицаетъ миру свое благотворенїе. Довольно ужѐ, говорилъ онъ, отъ нача́ла вѣка жребїй мой безспокоенъ былъ: и жалѣю о содѣланныхъ мною безконеч-
