Три свидания (Брюсов)/Chefs d’oeuvre, 1895 (ДО)

[48]
Три свиданія.
1.

Черное море головъ колыхается,
Какъ живое чудовище,
Съ проходящими блестками
Красныхъ шапочекъ,
Голубенькихъ шарфовъ,
Эполетовъ ярко серебряныхъ,
Живетъ, колыхается.

Какъ хорошо намъ отсюда,
Откуда-то сверху — высо́ко, высо́ко —
Съ тобою смотрѣть на толпу.
Чудная рама свиданій!
Залитъ пассажъ электрическимъ свѣтомъ,
Звуки оркестра доносятся,
Старыя рѣчи любви
Къ сердцу изъ сердца восторженно просятся.
Милая, нѣтъ, я не лгу, говоря, что люблю я тебя.

[49]
2.

Въ зеркалѣ смутно удвоены,
(Словно мило-невѣрныя риѳмы)
Свѣчи уже догораютъ.
Все на столѣ въ безпорядкѣ:
Рюмки, бутылки, тарелки…
Длинная зимняя ночь
Не удаляется прочь.
Мракъ намъ въ окно улыбается.

Вотъ онъ «трепетъ любви», о которомъ
Столько разъ я твердилъ въ тріолетахъ,
Вотъ онѣ — «сладкія слезы ночей».
Не плачь, дорогая! Улыбнись,
Улыбнись какъ недавно,
Когда ты хотѣла что-то сказать
И вдругъ покраснѣвши, смущенная,
Спряталась мнѣ на плечо.
Отдаваясь минутѣ банально прекрасной,
Я кудри твои цѣловалъ горячо,
Я смѣялся, смѣялась и ты, повторяя
«Гадкій, гадкій!»

[50]
3.

Холодъ ранней весны;
Темная даль съ огоньками;
Сзади — свѣтъ, голоса; впереди —
Путь, во мракъ убѣгающій.
Тихо мы идемъ по платформѣ.
Холодъ вокругъ и холодъ въ душѣ.
«Милый, ты меня поцѣлуешь?»
И близко
Видятся глазки за тѣнью слезинокъ.

Воздухъ разрѣзанъ свисткомъ,
Послѣдній топотъ и шумъ…
«Прощай же», и плачетъ, и плачетъ
Какъ въ послѣдней сценѣ романа.
Тронулось… ѣдутъ… одинъ…
Тѣни проносятся въ сердцѣ какъ тѣни;
Грезы спускаясь проходятъ ступени;
Падаютъ звѣзды; весна
Холодомъ дышитъ…
Навѣки.