Твой уборъ головной возвышается пышно,
Облекаетъ тебя прихотливый нарядъ;
На коврахъ у тебя человѣка не слышно,
На рукахъ и на шеѣ каменья горятъ.
Полулежа сидишь ты на цѣнныхъ гобленахъ,
Отражаетъ тебя дорогое трюмо;
Предъ тобою, блистая на мраморныхъ стѣнахъ,
Преклонилось за деньги искусство само…
Но ты помнишься мнѣ, когда косы змѣились,
Ниспадая по бѣлой одеждѣ твоей,[2]
Звонко пѣсни и смѣхъ надъ тобою носились,
Ослѣпляла ты взоръ безъ сіянья камней.
Мы сидѣли съ тобой на скамейкѣ досчатой
И глядѣли на зеркало свѣтлой рѣки
Въ деревенской глуши, безъ искусства богатой,
Тамъ, гдѣ золото — рожь, бирюза — васильки.
