Городокъ Б. очень повеселѣлъ, когда началъ въ немъ стоять *** Кавалерійскій полкъ. А до того времени было въ немъ страхъ скучно. Когда бывало проѣзжаешь его и взглянешь на низенькіе мазанные домики, которые смотрятъ на улицу до невѣроятности кисло, то . . . не возможно выразить, что дѣлается тогда на сердцѣ: тоска такая, какъ будто бы или проигрался, или отпустилъ некстати какую нибудь глупость, однимъ словомъ: не хорошо. Глина на нихъ обвалилась отъ дождя, и cтѣны вмѣсто бѣлыхъ сдѣлались пѣгими; крыши большею частію крыты тростникомъ. Какъ обыкновенно бываетъ въ южныхъ городахъ нашихъ, садики, для лучшаго вида, Городничій давно приказалъ вырубить. На улицахъ ни души не встрѣтишь, развѣ только пѣтухъ перейдетъ чрезъ мостовую мягкую какъ подушка отъ лежащей на четверть пыли, которая при малѣйшемъ дождѣ превращается въ грязь, и тогда улицы городка Б. наполняются тѣми дородными животными, которыхъ тамошній Городничій называетъ Французами. Выставивъ серьёзныя морды изъ своихъ ваннъ, они подымаютъ такое хрюканье, что проѣзжающему остается только погонять лошадей поскорѣе. Впрочемъ проѣзжающаго трудно встрѣтить въ городкѣ Б.— Рѣдко, очень рѣдко какой нибудь помѣщикъ, имѣющій 11 душъ крестьянъ, въ нанковомъ сюртукѣ тарабанитъ по мостовой въ какой-то полубричкѣ и полутележкѣ, выглядывая изъ мучныхъ наваленыхъ мѣшковъ и пристегивая гнѣдую кобылу, вслѣдъ за которою бѣжалъ жеребенокъ. Самая рыночная площадь имѣетъ нѣсколько печальный видъ: домъ портнаго выходитъ чрезвычайно глупо не всѣмъ фасадомъ, но угломъ; противъ него строится лѣтъ пятнадцать какое-то каменное строеніе о двухъ окнахъ; далѣе стоитъ самъ по себѣ модный досчатый дворъ, выкрашенный сѣрою краскою подъ цвѣтъ грязи, который на образецъ другимъ строеніямъ воздвигъ Городничій во время своей молодости, когда не имѣлъ еще обыкновенія спать тотчасъ послѣ обѣда и пить на ночь какой-то декоктъ, заправленный сухимъ крыжевникомъ. Въ другихъ мѣстахъ все почти плетень; посреди площади самыя маленькія лавочки; въ нихъ всегда можно замѣтить связку баранковъ, бабу въ красномъ платкѣ, пудъ мыла, нѣсколько фунтовъ горькаго миндаля, дробь для стрѣлянія, демикотонъ и двухъ купеческихъ прикащиковъ, во всякое время играющихъ около дверей въ свайку. Но какъ началъ стоять въ уѣздномъ городкѣ Б. Кавалерійскій полкъ, все перемѣнилось. Улицы запестрѣли, оживились, словомъ, приняли совершенно другой видъ. Низенькіе домики часто видѣли про ходящаго мимо ловкаго, статнаго офицера съ султаномъ на головѣ, шедшаго къ товарищу поговорить о производствѣ, объ отличнѣйшемъ табакѣ, а иногда поставить, тихомолкомъ отъ Генерала, на карточку дрожки, которыя можно было назвать полковыми, потому что онѣ, не выходя изъ полку, успѣвали обходить всѣхъ: сего дня катался въ нихъ Маіоръ, завтра онѣ появлялись въ Поручиковой конюшнѣ, а чрезъ недѣлю смотри опять Маіорскій деньщикъ подмазывалъ ихъ саломъ. Деревянный плетень между домами весь былъ усѣянъ висѣвшими на солнцѣ солдатскими фуражками; сѣрая шинель торчала непремѣнно гдѣ нибудь на воротахъ; въ переулкахъ попадались солдаты съ такими жесткими усами, какъ сапожныя щетки. Усы эти были видны во всѣхъ мѣстахъ. Соберутся ли на рынкѣ съ ковшиками мѣщанки, изъ-за плечъ ихъ вѣрно выглядываютъ усы. Офицеры оживили общество, которое до того времени состояло только изъ Судьи, жившаго въ одномъ домѣ съ какою-то Діаконицею, и Городничаго, разсудительнаго человѣка, но спавшаго рѣшительно весь день: отъ обѣда до вечера и отъ вечера до обѣда. Общество сдѣлалось еще многолюднѣе и занимательнѣе когда переведена была сюда квартира бригаднаго Генерала. Окружные помѣщики, о которыхъ существованіи никто бы до того времени не догадался, начали пріѣзжать почаще въ уѣздный городокъ, чтобы видѣться съ господами офицерами, а иногда поиграть въ банчикъ, который уже чрезвычайно темно грѣзился въ головѣ ихъ, захлопотанной посѣвами, женниными порученіями и зайцами. Очень жаль, что не могу припомнить, по какому обстоятельству случилось Бригадному Генералу давать большой обѣдъ; заготовленіе къ нему было сдѣлано огромное: стукъ поваренныхъ ножей на Генеральской кухнѣ былъ слышенъ еще близъ городской заставы. Весь рынокъ былъ забранъ совершенно для обѣда, такъ, что Судья съ своею діаконицею долженъ былъ ѣстъ однѣ только лепешки изъ гречневой муки, да крахмальной кисель. Небольшой дворикъ Генеральской квартиры былъ весь уставленъ дрожками и колясками. Общество состояло изъ мужчинъ: офицеровъ и нѣкоторыхъ окружныхъ помѣщиковъ. Изъ помѣщиковъ болѣе всѣхъ былъ замѣчателенъ Пиѳагоръ Пиѳагоровичь Чертокуцкій, одинъ изъ главныхъ Аристократовъ Б . . . уѣзда, болѣе всѣхъ шумѣвшій на выборахъ и пріѣзжавшій туда въ щегольскомъ экипажѣ. Онъ служилъ прежде въ одномъ изъ Кавалерійскихъ полковъ, былъ одинъ изъ числа значительныхъ и видныхъ офицеровъ. По крайней мѣрѣ его видали на многихъ балахъ и собраніяхъ, гдѣ только кочевалъ ихъ полкъ; впрочемъ объ этомъ можно спросить у дѣвицъ Тамбовской и Симбирской губерніи. Весьма можетъ быть, что онъ распустилъ бы и въ прочихъ губерніяхъ выгодную для себя славу, если бы не вышелъ въ отставку по одному случаю, который обыкновенно называется непріятною исторіею: онъ ли далъ кому-то въ старые годы оплеуху, или ему дали ее, объ этомъ навѣрное не помню, дѣло только въ томъ, что его попросили вытти въ отставку. Впрочемъ онъ этимъ ни чуть не уронилъ своего вѣсу: носилъ фракъ съ высокою таліей на манеръ военнаго мундира, на сапогахъ шпоры и подъ носомъ усы, потому что безъ того дворяне могли бы подумать, что онъ служилъ въ пѣхотѣ, которую онъ презрительно называлъ иногда пѣхтурой, а иногда пѣхонтаріей. Онъ бывалъ на всѣхъ многолюдныхъ ярмаркахъ, куда внутренность Россіи, состоящая изъ мамокъ, дѣтей, дочекъ и толстыхъ помѣщиковъ, наѣзжала веселиться бричками, таратайками, тарантасами и такими каретами, какія и во снѣ никому не снились. Онъ пронюхивалъ носомъ, гдѣ стоялъ Кавалерійскій полкъ, и всегда пріѣзжалъ видѣться съ господами офицерами. Очень ловко соскакивалъ передъ ними съ своей легонькой колясочки, или дрожекъ и чрезвычайно скоро знакомился. Въ прошлые выборы далъ онъ Дворянству прекрасной обѣдъ, на которомъ объявилъ, что если только его выберутъ Предводителемъ, то онъ поставитъ дворянъ на самую лучшую ногу. Вообще велъ себя по-барски, какъ выражаются въ уѣздахъ и губерніяхъ, женился на довольно хорошенькой, взялъ за нею 200 душъ приданаго и нѣсколько тысячь капиталу. Капиталъ былъ тотчасъ употребленъ на шестерку дѣйствительно отличныхъ лошадей, вызолоченные замки къ дверямъ, ручную обезъяну для дома и Француза дворецкаго. Двѣсти же душъ вмѣстѣ съ двумя стами его собственныхъ были заложены въ Ломбардъ, для какихъ-то коммерческихъ оборотовъ. Словомъ, онъ былъ помѣщикъ какъ слѣдуетъ. . . Изрядной помѣщикъ.— Кромѣ него на обѣдѣ у Генерала было нѣсколько и другихъ помѣщиковъ, но объ нихъ нечего говорить. Остальные были всѣ военные того же полка и два штабъ-офицера: Полковникъ и довольно толстой Маіоръ. Самъ Генералъ былъ дюжъ и тученъ, впрочемъ хорошій начальникъ, какъ отзывались о немъ офицеры. Говорилъ онъ довольно густымъ значительнымъ басомъ. Обѣдъ былъ чрезвычайный: осетрина, бѣлуга, стерляди, дрофы, спаржа, перепелки, куропатки, грибы доказывали, что поваръ еще со вчерашняго дня не бралъ въ ротъ горячаго, и четыре солдата съ ножами въ рукахъ работали на помощь ему всю ночь фрикасе и желеи. Бездна бутылокъ, длинныхъ съ лафитомъ, короткошейныхъ съ мадерою, прекрасный лѣтній день, окна, открытыя напролетъ, тарелки со льдомъ на столѣ, растрепанная манишка у владѣтелей укладистаго фрака, перекрестный разговоръ, покрываемый Генеральскимъ голосомъ и заливаемый шампанскимъ, все отвѣчало одно другому. Послѣ обѣда всѣ встали съ пріятною тяжестью въ желудкахъ и, закуривъ трубки съ длинными и короткими чубуками, вышли съ чашками кофію въ рукахъ на крыльцо.
«Вотъ ее можно теперь посмотрѣть», сказалъ Генералъ. «Пожалуста, любезнѣйшій» примолвилъ онъ, обращаясь къ своему Адъютанту, довольно ловкому молодому человѣку пріятной наружности, «прикажи, чтобы привели сюда гнѣдую кобылу! Вотъ вы увидите сами.» а Тутъ Генералъ потянулъ изъ трубки и выпустилъ дымъ, «она еще не слишкомъ въ ходѣ: проклятой городишка, нѣтъ порядочной конюшни, Лошадь, пуфъ, пуфъ, очень порядочная.»
«И давно, Ваше Превосходительство, пуфъ, пуфъ: изволите имѣть ее?» сказалъ Чертокуцкій.
«Пуфъ, пуфъ, пуфъ, ну . . пуфъ, не такъ давно. Всего только два года какъ она взята мною съ завода!»
«И получить ее изволили объѣзженную, или уже здѣсь изволили объѣздить.»
«Пуфъ, пуфъ, пу, пу, пу,...у...у.. фъ здѣсь!» сказавши это, Генералъ весь исчезнулъ въ дымѣ.
Между тѣмъ изъ конюшни выпрыгнулъ солдатъ, послышался стукъ копытъ, наконецъ показался другой въ бѣломъ балахонѣ съ черными огромными усами, ведя за узду вздрагивавшую и пугавшуюся лошадь, которая вдругъ, поднявъ голову, чуть не подняла вверхъ присѣвшаго къ землѣ солдата вмѣстѣ съ его усами. «Нужъ, ну! Арафена Ивановна!» говорилъ онъ, подводя ее подъ крыльцо.
Кобыла называлась Арафена Ивановна: крѣпкая и дикая какъ южная красавица, она грянула копытами въ деревянное крыльцо и вдругъ остановилась.
Генералъ, опустивши трубку, началъ смотрѣть довольнымъ видомъ на Аграфену Ивановну. Самъ Полковникъ, сошедши съ крыльца, взялъ Аграфену Ивановну за морду. Самъ Маіоръ потрепалъ Аграфену Ивановну по ногѣ, прочіе пощелкали языкомъ.
Чертокуцкій сошелъ съ крыльца и зашелъ ей взадъ. Солдатъ, вытянувшись и держа узду глядѣлъ прямо посѣтителямъ въ глаза, будто бы хотѣлъ вскочить въ нихъ.
«Очень, очень хорошая!» сказалъ Чертокуцкій, «статистая лошадь! а позвольте, Ваше Превосходительство, узнать, какъ она ходитъ?»
«Шагъ у нее хорошъ; только...чортъ его знаетъ...этотъ дуракъ фершелъ далъ ей какихъ-то пилюль, и вотъ уже два дня все чихаетъ.»
«Очень, очень хороша. А имѣете ли, Ваше Превосходительство, соотвѣтствующій экипажъ?»
«Экипажъ?.. Да вѣдь это верховая лошадь.»
«Я это знаю; но я спросилъ Ваше Превосходительство для того, что бы узнать, имѣете ли и къ другимъ лошадямъ соотвѣтствующій экипажъ.»
«Ну, экипажей у меня не слишкомъ достаточно. Мнѣ, признаться вамъ сказать, давно хочется имѣть нынѣшнюю коляску. Я писалъ объ этомъ къ брату моему, который теперь въ Петербургѣ, да не знаю, пришлетъ ли онъ или нѣтъ.»
«Мнѣ кажется, Ваше Превосходительство,» замѣтилъ Полковникъ, «нѣтъ лучше коляски, какъ Вѣнская.»
«Вы справедливо думаете, пуфъ, пуфъ, пуфъ.»
«У меня, Ваше Превосходительство, есть чрезвычайная коляска настоящей Вѣнской работы.»
«Какая? Та, въ которой вы пріѣхали?»
«О нѣтъ. Это такъ, разъѣздная, собственно для моихъ поѣздокъ, но та...это удивительно, легка какъ перышко, а когда вы сядете въ нее, то просто какъ бы, съ позволенія Вашего Превосходительства, нянька васъ въ люлькѣ качала?»
«Стало быть покойна?»
«Очень, очень покойна; подушки, рессоры, это все какъ будто на картинкѣ нарисовано.»
«Это хорошо. »
«А ужъ укладиста какъ? то есть, я, Ваше Превосходительство, и не видывалъ еще такой. Когда я служилъ, то у меня въ ящики помѣщалось 10 бутылокъ рому и 20 фунтовъ табаку, кромѣ того со мною еще было около шести мундировъ, бѣлье и два чубука, Ваше Превосходительство, самые длинные, а въ карманы можно цѣлаго быка помѣстить.»
«Это хорошо. »
«Я, Ваше Превосходительство, заплатилъ за нее четыре тысячи.»
«Судя по цѣнѣ, должна быть хороша, и вы купили ее сами?»
«Нетъ, Ваше Превосходительство; она досталась по случаю. Ее купилъ мой другъ, рѣдкой человѣкъ товаришъ моего дѣтства, съ которымъ бывы сошлась совершенно; мы съ нимъ что твое, что мое, все равно. Я выигралъ ее у него въ карты. Не угодно ли, Ваше Превосходительство, сдѣлать мнѣ честь пожаловть завтра ко мнѣ отобѣдать, и коляску вмѣстѣ посмотрите.»
«Я не знаю, что вамъ на это сказать. Мнѣ одному какъ то... Развѣ ужъ позволите вмѣстѣ съ господами офицерами.»
«И господъ офицеровъ прошу покорнѣйше. Господа, я почту себѣ за большую честь имѣть удовальствіе видѣть васъ въ своемъ домѣ!»
Полковникъ, Маіоръ и прочіе офицеры отблагодарили учтивымъ поклономъ,
«Я, Ваше Превосходительство, самъ того мнѣнія, что если покупать вещь, то непремѣнно хорошую, а если дурную, то нечего и заводить. Вотъ у меня, когда сдѣлаете мнѣ честь завтра пожаловать, я покажу кое-какія статьи, которыя я самъ завелъ по хозяйственной части.»
Генералъ посмотрѣлъ и выпустилъ изо рту дымъ.
Чертокуцкій былъ чрезвычайно доволенъ, что пригласилъ къ себѣ господъ офицеровъ; онъ заранѣе заказывалъ въ головѣ своей паштеты и соусы, посматривалъ очень весело на господъ офицеровъ, которые также съ своей стороны какъ то удвоили къ нему свое расположеніе, что было замѣтно изъ глазъ ихъ и небольшихъ тѣлодвиженій въ родѣ полупоклоновъ. Черторуцкій выступаетъ впередъ какъ то развязнѣе, и голосъ его принялъ разслабленіе: выраженіе голоса, обремененнаго удовольствіемъ.
«Тамъ, Ваше Превосходительство, познакомитесь съ хозяйкой дома.»
«Мнѣ очень пріятно», сказалъ Генералъ, поглаживая усы.
Чертокуцкій послѣ этаго хотѣлъ немедленно отправиться домой, чтобы заблаговременно приготовить все къ принятію гостей къ завтрашнему обѣду; онъ взялъ уже было и шляпу въ руки, но какъ то такъ странно случилось, что онъ остался еще на нѣсколько времени. Между тѣмъ уже въ комнатѣ были разставлены ломберные столы. Скоро вce общество раздѣлилось на четверныя партіи въ вистъ и разсѣялось въ разныхъ углахъ Генеральскихъ комнатъ.
Подали свѣчи. Чертокуцкій долго не зналъ, садиться или не садиться ему за вистъ. Но какъ Гг. офицеры начали приглашать, то ему показалось очень не согласно съ правилами общежитія отказаться. Онъ присѣлъ. Нечувствительно очутился передъ нимъ стаканъ съ пуншемъ, который онъ позабывшись въ туже минуту выпилъ. Сыгравши два роберта, Черторуцкій опять нашелъ подъ рукою стаканъ съ пуншемъ, который тоже позабывшись выпилъ, сказавши напередъ: «пора, Господа, мнѣ домой, право пора.» Но опять присѣлъ и на вторую партію. Между тѣмъ разговоръ въ разныхъ углахъ комнаты принялъ совершенно частное направленіе. Играющіе въ вистъ были довольно молчаливы, но неигравшіе, сидѣвшіе на диванахъ въ сторонѣ, вели свой разговоръ. Въ одномъ углу Штабъ-Ротмистръ, подложивши себѣ подъ бокъ подушку, съ трубкою въ зубахъ разсказывалъ довольно свободно и плавно любовныя свои приключенія и овладѣлъ совершенно вниманіемъ собравшагося около него кружка. Одинъ чрезвычайно толстый помѣщикъ съ короткими руками, нѣсколько похожими на два выросшіе картофеля, слушалъ съ необыкновенно сладкою миною, и только по временамъ силился запустить коротенькую свою руку за широкую спину, чтобъ вытащить оттуда табакерку. Въ другомъ углу завязался довольно жаркой споръ о баталіонномъ ученіи, и Чертокуцкій, который въ это время уже вмѣсто дамы два раза сбросилъ валета, вмѣшивался вдругъ въ чужой разговоръ и кричалъ изъ своего угла: «въ которомъ году? или котораго полка? не замѣчая, что иногда вопросъ совершенно не приходился къ дѣлу. Наконецъ, за нѣсколько минутъ до ужина, вистъ прекратился, но онъ продолжался еще на словахъ. И казалось, головы всѣхъ были полны вистомъ. Чертокуцкій очень помнилъ, что выигралъ много, но руками не взялъ ничего, и вставши изъ-за стола, долго стоялъ въ положеніи человѣка, у котораго нѣтъ въ карманѣ носоваго платка. Между тѣмъ подали ужинъ. Само собою разумѣется, что въ винахъ не было недостатка и что Чертокуцкій почти невольно долженъ былъ иногда наливать въ стаканъ себѣ потому, что направо и налѣво стояла у него бутылка.
Разговоръ затянулся за столомъ предлинный, но впрочемъ какъ то странно онъ былъ веденъ. Одинъ помѣщикъ, служившій еще въ кампанію 1812 года, разсказалъ такую баталію, какой никогда не было, и потомъ, совершенно неизвѣстно по какимъ причинамъ, взялъ пробку изъ графина и воткнулъ ее въ пирожное. Словомъ, когда начали разъѣзжаться, то уже было три часа, и кучера дожны были нѣсколькихъ особъ взять въ охапку какъ бы узелки съ покупкою, и Чертокуцкій, не смотря на весь аристократизмъ свой, сидя въ коляскѣ, такъ низко кланялся и съ такимъ размахомъ головы, что, пріѣхавши домой привезъ въ усахъ своихъ два репейника.
Въ домѣ все совершенно спало; кучеръ едва могъ сыскать камердинера, который, проводилъ господина чрезъ гостиную, сдалъ горничной дѣвушкѣ, за которою кое-какъ Чертокуцкій добрался до спальни и уложился возлѣ своей молоденькой и хорошенькой жены, лежавшей прелестнѣйшимъ образомъ, въ бѣломъ какъ снѣгъ, спальномъ платьѣ. Движеніе, произведенное паденіемъ ея супруга на кровать, разбудило ее. Протянувшись, поднявши рѣсницы и три раза быстро зажмуривши глаза, она открыла ихъ съ полусердитою улыбкою; но видя, что онъ рѣшительно не хочетъ оказать на этотъ разъ никакой ласки, съ досады поворотилась на другую сторону, и положивъ свѣжую свою щеку на руку, скоро послѣ него заснула.
Было уже такое время, которое по деревнямъ не называется рано, когда проснулась молодая хозяйка возлѣ храпѣвшаго супруга. Вспомнивши, что онъ возвратился вчера домой въ 4 часу ночи, она пожалѣла будить его, и надѣвъ спальные башмачки, которые супругъ ея выписалъ изъ Петербурга, въ бѣлой кофточкѣ, драпировавшейся на ней какъ льющаяся вода, она вышла въ свою уборную, умылась свѣжею какъ сама водою и подошла къ туалету. Взглянувши на себя раза два, она увидѣла, что сего дня очень недурна. Это по видимому незначительное обстоятельство заставило ее просидѣть передъ зеркаломъ ровно два часа лишнихъ. Наконецъ она одѣлась очень мило и вышла освѣжиться въ садъ. Какъ нарочно время было тогда прекрасное, какимъ можетъ только похвалиться лѣтній южный день. Солнце, вступивши на полдень, жарило всею силою лучей; но подъ темными густыми алеями гулять было прохладно, и цвѣты, пригрѣтые солнцемъ, утрояли свой запахъ. Хорошенькая хозяйка вовсе позабыла о томъ, что уже 12 часовъ и супругъ ея спитъ. Уже доходило до слуха ея послѣобѣденное храпѣнье двухъ кучеровъ и одного форейтора, спавшихъ въ конюшнѣ, находившейся за садомъ. Но она все сидѣла въ густой алеѣ, изъ которой былъ открытъ видъ на большую дорогу, и разсѣянно глядѣла на безлюдную ея пустынность, какъ вдругъ показавшаяся вдали пыль привлекла ея вниманіе. Всмотрѣвшись она скоро увидѣла нѣсколько экипажей. Впереди ѣхала открытая двумѣстная легонькая колясочка; въ ней сидѣлъ Генералъ съ толстыми, блестѣвшими, на солнцѣ эполетами и рядомъ съ нимъ Полковникъ. За ней слѣдовала другая четверомѣстная; въ ней сидѣлъ Маіоръ съ Генеральскимъ Адъютантомъ и еще двумя насупротивъ сидѣвшими офицерами; за коляской слѣдовали извѣстныя всѣмъ полковыя дрожки, которыми владѣлъ на этотъ разъ тучный Маіоръ; за дрожками четверомѣстный бонвояжъ, въ которомъ сидѣли четыре офицера и пятый на рукахъ .. за бонвояжемъ рисовались три офицера на прекрасныхъ гнѣдыхъ лошадяхъ въ темныхъ яблокахъ.
«Неужели это къ намъ?» подумала хозяйка дома. «Ахъ, Боже мой! въ самомъ дѣлѣ они поворотили на мостъ!» Она вскрикнула, всплеснула руками и побѣжала чрезъ клумбы и цвѣты прямо въ спальню своего мужа. Онъ спалъ мертвецки.
«Вставай, вставай! вставай скорѣе!» Кричала она дергая его за руку.
«А?» проговорилъ потягиваясь Чертокуцкій неразскрывая глазъ.
«Вставай, Пульпультикъ!» слышишь ли? гости!
«Гости, какіе гости?» сказавши это, онъ испустилъ небольшое мычаніе, какое издаетъ теленокъ, когда ищетъ мордою сосцовъ своей матери. «Мм»... ворчалъ онъ «протяни, Моньмуня, свою шейку! я тебя поцѣлую.»
«Душенька, вставай ради Бога скорѣй. Генералъ съ офицерами! Ахъ, Боже мой, у тебя въ усахъ репейникъ.»
«Генералъ? А, такъ онъ уже ѣдетъ? Да что же это, чортъ возьми, меня никто не разбудилъ. А обѣдъ, чтожъ обѣдъ, все ли тамъ какъ слѣдуетъ готово?»
«Какой обѣдъ?»
«А я развѣ не заказывалъ.»
«Ты? ты пріѣхалъ въ 4 часа ночи и сколько я ни спрашивала тебя, ты ничего не сказалъ мнѣ. Я тебя, Пульпультикъ, потому не будила, что мнѣ жаль тебя стало: ты ничего не спалъ» . . . Послѣднія слова сказала она чрезвычайно томнымъ и умоляющимъ голосомъ.
Чертокуцкій, вытаращивъ глаза, минуту лежалъ на постелѣ, какъ громомъ пораженный. Наконецъ вскочилъ онъ въ одной рубашкѣ съ постели, позабывши, что это вовсе неприлично.
«Ахъ, я лошадь!» сказалъ онъ, ударивъ себя по лбу.» Я звалъ ихъ на обѣдъ. Что дѣлать? далеко они?»
«Я не знаю . . . они должны сію минуту уже быть.»
«Душенька . . . спрячься! . . . Эй, кто тамъ! ты, дѣвчонка! ступай, чего дура боишься, пріѣдутъ офицеры сію минуту. Ты скажи, что Барина нѣтъ дома, скажи, что и небудетъ совсѣмъ, что еще съ утра выѣхалъ, слышишь! и дворовымъ всѣмъ объяви, ступай скорѣе!»
Сказавши это, онъ схватилъ наскоро халатъ и побѣжалъ спрятаться въ экипажный сарай, полагая тамъ положеніе свое совершенно безопаснымъ. Но ставши въ углу сарая, онъ увидѣлъ, что и здѣсь можно было его какъ нибудь увидѣть. «А вотъ это будетъ лучше» мелькнуло въ его головѣ, и онъ въ одну минуту отбросилъ ступени близъ стоявшей коляски, вскочилъ туда, закрылъ за собою дверцы, для бóльшей безопасности закрылся фартукомъ и кожею, и притихъ совершенно согнувшись въ своемъ халатѣ.
Между тѣмъ экипажи подъѣхали къ крыльцу.
«Вышелъ Генералъ и встряхнулся, за нимъ Полковникъ, поправляя руками султанъ на своей шляпѣ. Потомъ соскочилъ съ дрожекъ толстый Маіоръ, держа подъ мышкою саблю. Потомъ выпрыгнули изъ бонвояжа тоненькіе Подпоручики съ сидѣвшимъ на рукахъ Прапорщикомъ, наконецъ сошли съ сѣделъ рисовавшіеся на лошадяхъ офицеры.
«Барина нѣтъ дома,» сказалъ входя на крыльцо лакей.
«Какъ нѣтъ? стало быть онъ однакожъ будетъ къ обѣду?»
«Никакъ нѣтъ. Они уѣхали на весь день. Завтра развѣ около этаго только времени будетъ.»
«Вотъ тебѣ на!» сказалъ Генералъ «какъ же это?...»
«Признаюсь, это штука,» сказалъ Полковникъ смѣясь.
«Да нѣтъ, какъ же этакъ дѣлать?» продолжалъ Генералъ съ неудовольствіемъ: «Фить . . .Чортъ... Ну не можешь принять, зачѣмъ напрашиваться?»
«Я, Ваше Превосходительство, не понимаю, какъ можно это дѣлать!» сказалъ одинъ молодой офицеръ.
«Что?» сказалъ Генералъ, имѣвшій обыкновеніе всегда произносить эту вопросительную частицу, когда говорилъ съ оберъ-офицеромъ.
«Я говорилъ, Ваше Превосходительство, какъ можно поступать такимъ образомъ.»
«Натурально . . . Ну не случилось что ли — дай знать покрайней мѣрѣ, или не проси.»
«Чтожъ, Ваше Превосходительство, нѣчего дѣлать, поѣдемте назадъ!» сказалъ Полковникъ.
«Разумѣется, другаго средства нѣтъ. Впрочемъ коляску мы можемъ посмотрѣть и безъ него. Онъ вѣрно ее не взялъ съ собою. Эй, кто тамъ, подойди, братецъ, сюда!»
«Что изволите?»
«Ты конюхъ?»
«Конюхъ, Ваше Превосходительство.»
«Покажи-ка намъ, новую коляску, которую недавно досталъ Баринъ!»
«А вотъ пожалуйте въ сарай!»
Генералъ отправился вмѣстѣ съ офицерами въ сарай.
«Вотъ извольте, я ее не много выкачу, здѣсь темненько.»
«Довольно, довольно, хорошо!»
Генералъ и офицеры обошли вокругъ коляску и тщательно осмотрѣли колеса и рессоры.
«Ну, ничего нѣтъ особеннаго,» сказалъ Генералъ, «коляска самая обыкновенная.»
«Самая неказистая, сказалъ Полковникъ, совершенно нѣтъ ничего хорошаго.»
«Мнѣ кажется, Ваше Превосходительство, она со всѣмъ не стóитъ четырехъ тысячъ,» сказалъ одинъ изъ молодыхъ офицеровъ.
«Что?»
«Я говорю, Ваше Превосходительство, что мнѣ кажется, она не стоитъ четырехъ тысячь.»
«Какое четырехъ тысячь! она и двухъ не стоитъ. Просто ничего нѣтъ. Развѣ внутри есть что нибудь особенное... Пожалуста, любезной, отстегни кожу. » . . .
И глазамъ офицеровъ предсталъ Чертокуцкій, сидящій въ халатѣ и согнувшійся необыкновеннымъ образомъ.
«А, вы здѣсь!» . . . сказалъ изумившійся Генералъ.»
Сказавши это, Генералъ тутъ же захлопнулъ дверцы, закрылъ опять Чертокуцкаго фартукомъ и уѣхалъ вмѣстѣ съ господами офицерами.
