нія слова сказала она чрезвычайно томнымъ и умоляющимъ голосомъ.
Чертокуцкій, вытаращивъ глаза, минуту лежалъ на постелѣ, какъ громомъ пораженный. Наконецъ вскочилъ онъ въ одной рубашкѣ съ постели, позабывши, что это вовсе неприлично.
«Ахъ, я лошадь!» сказалъ онъ, ударивъ себя по лбу.» Я звалъ ихъ на обѣдъ. Что дѣлать? далеко они?»
«Я не знаю . . . они должны сію минуту уже быть.»
«Душенька . . . спрячься! . . . Эй, кто тамъ! ты, дѣвчонка! ступай, чего дура боишься, пріѣдутъ офицеры сію минуту. Ты скажи, что Барина нѣтъ дома, скажи, что и небудетъ совсѣмъ, что еще съ утра выѣхалъ, слышишь! и дворовымъ всѣмъ объяви, ступай скорѣе!»
Сказавши это, онъ схватилъ наскоро халатъ и побѣжалъ спрятаться въ экипажный сарай, полагая тамъ положеніе свое совершенно безопаснымъ. Но ставши въ углу сарая, онъ увидѣлъ, что и здѣсь можно было его какъ нибудь увидѣть. «А вотъ это будетъ лучше» мелькнуло въ его головѣ, и онъ въ одну минуту отбросилъ ступени близъ стоявшей коляски, вскочилъ туда, закрылъ за собою дверцы,
