Онъ умеръ предсѣдателемъ высшаго суда, безукоризненнымъ судьею, и его безупречная жизнь выставлилась во всѣхъ судахъ Франціи образцомъ, достойнымъ подражанія. Адвокаты, молодые чиновники, судьи, въ знакъ особаго уваженія, низко наклоняли головы при видѣ его худой сѣдой фигуры съ двумя блестящими глубокими глазами.
Онъ провелъ всю жизнь въ преслѣдованіи преступниковъ и покровительствѣ слабыхъ. Мошенники и убійцы не имѣли болѣе опаснаго врага, потому что, казалось, онъ читалъ все, что происходило въ глубинѣ ихъ души, всѣ тайныя ихъ мысли, и съ одного взгляда угадывалъ всѣ скрытыя ихъ намѣренія.
И вотъ онъ умеръ восьмидесяти двухъ лѣтъ, окруженный всеобщимъ почетомъ, сопровождаемый общимъ сожалѣніемъ. Солдаты въ красныхъ штанахъ окружали его гробъ, а люди въ бѣлыхъ галстухахъ произнесли надъ его могилой не мало прочувствованныхъ рѣчей и пролили непритворныя, повидимому, слезы.
А вотъ какую странную бумагу удивленный нотаріусъ нашелъ у него въ томъ самомъ бюро, куда онъ обыкновенно пряталъ дѣла о важныхъ преступникахъ.
Бумага была озаглавлена:
20 іюня 1851. — Я выхожу изъ суда. Я заставилъ приговорить Блонделя къ смерти! Зачѣмъ этотъ человѣкъ убилъ своихъ пятерыхъ дѣтей? Зачѣмъ? — Часто встрѣчаются люди, уничтожающіе жизнь съ какимъ-то сладострастіемъ. Да, да! должно-быть съ сладострастіемъ; можетъ-быть даже съ величайшимъ сладострастіемъ, потому что ничто такъ не походитъ на творчество, какъ убійство. Создавать и разрушать: въ этихъ двухъ словахъ исторія міровъ, вся исторія міровъ, вся, рѣшительно вся! Почему же убійство такъ опьяняетъ?
25 іюня. Подумайте только — вотъ существо; оно живетъ, ходитъ, бѣгаетъ… Существо? Что такое существо? — Одушевленный предметъ, который носитъ въ себѣ начало движенія и волю, управляющую этимъ движеніемъ. Существо свободно. Оно не прикрѣплено къ почвѣ. Это — крупинка, движущаяся по землѣ, и эту крупинку жизни, явившуюся неизвѣстно откуда, можно уничтожать по своему произволу, и отъ нея не останется ничего, ничего. Она сгніетъ, и кончено.
26 іюня. Почему же убійство — преступленіе? Да, почему? — Нѣтъ, убійство скорѣе законъ природы. Убійство — задача всѣхъ людей: они убиваютъ, чтобы жить; убиваютъ, чтобъ убивать. Убійство — въ нашей натурѣ, — нужно убивать! Животное убиваетъ постоянно, въ любой моментъ своего существованія. — Человѣкъ безпрестанно убиваетъ, чтобъ питаться, но такъ какъ ему нужно убивать тоже и изъ сладострастія, то онъ изобрѣлъ охоту! Ребенокъ убиваетъ насѣкомыхъ и маленькія существа, попадающіяся ему подъ руку. Но это не удовлетворяетъ нашей непреодолимой потребности убійства; намъ мало убивать животныхъ, — намъ нужно убивать и человѣка. Прежде эта потребность удовлетворялась человѣческими жертвами. Въ настоящее же время, вслѣдствіе необходимости жить обществами, изъ убійства сдѣлали преступленіе. Убійцъ осуждаютъ и наказываютъ! Но такъ какъ мы не можемъ жить, не удовлетворяя этого естественнаго и всевластнаго инстинкта разрушенія, то, отъ времени до времени, мы утѣшаемъ себя войнами, во время которыхъ одинъ народъ рѣжетъ другой. Это оргія крови, — оргія, въ которой беаумствуютъ цѣлыя арміи, и которыми опьяняются даже не военные, мужчины, женщины и дѣти, читающіе по вечерамъ подъ лампой восторженные отчеты объ этихъ побоищахъ. Казалось, слѣдовало бы презирать тѣхъ, которымъ предназначено совершать эти побоища? О, нѣтъ. Ихъ осыпаютъ почестями! Ихъ одѣваютъ въ золото и яркія сукна; они носятъ на головѣ перья, на груди украшенія; имъ даютъ кресты, награды и всевозможные громкіе титулы. Они гордятся, ихъ уважаютъ, женщины любятъ, толпа привѣтствуетъ единственно за то, что ихъ задача заключается въ пролитіи человѣческой крови. Они влачатъ по улицамъ свои орудія смерти, на которыя съ завистью заглядываются статскіе. И все это потому, что убійство — великій законъ, вложенный природою въ сердце каждаго существа. Нѣтъ ничего прекраснѣе и почетнѣе убійства!
30 іюня. Убійство — законъ, потому что природа любитъ вѣчную молодость. Во всемъ какъ бы звучитъ ея призывъ: Скорѣй! Скорѣй! Скорѣй! Чѣмъ болѣе она разрушаетъ, тѣмъ быстрѣе она возобновляетъ.
2 іюля. Существо — что такое существо? — Все и ничего. По мысли — оно отраженіе всего. По памяти и по знанію — оно малый міръ, вмѣщающій въ себѣ исторію всего міра. Отражая въ себѣ всѣ вещи и явленія, каждое человѣческое существо становится маленькимъ міромъ въ большомъ.
Но начните путешествовать: смотрите, какъ копошатся расы — и человѣкъ уже ничто, ничто, рѣшительно ничто! Сядьте въ лодку, удалитесь отъ берега, усыпаннаго толпою народа, и вскорѣ вы будете видѣть только берегъ. Незамѣтное существо исчезаетъ, — до такой степени оно мало, незначительно. Поѣзжайте по Европѣ со скорымъ поѣздомъ и глядите въ окна. Люди, люди, все люди, безчисленные, неизвѣстные, они кишатъ на поляхъ, на улицахъ; глупые крестьяне, умѣющіе только переворачивать землю, отвратительныя женщины, знающія только какъ варить супъ самцу и рожать. Отправляйтесь въ Индію, въ Китай, и вы увидите все тѣ же движущіеся милліарды существъ: они родятся, живутъ и умираютъ, оставляя по себѣ такой же ничтожный слѣдъ, какъ и муравей, раздавленный на дорогѣ. Отправляйтесь къ чернымъ неграмъ, живущимъ въ лачугахъ, слѣпленныхъ изъ грязи, къ бѣлымъ арабамъ, укрывающимся въ темной палаткѣ, развѣвающейся отъ вѣтра, — и вы поймете, что существо изолированное, ограниченное — ничто, рѣшительно ничто!
Раса — все. Что такое существо, единичное любое существо бродячаго племени? И люди, эти мудрецы, они и не заботятся о смерти. Человѣкъ считается у нихъ за ничто, они убиваютъ врага: и это — война. Такъ дѣлалось встарину между замками и провинціями.
Да, проѣзжайте по всему земному шару и смотрите, какъ кишатъ эти челевѣческія существа, безчисленныя, неизвѣстныя. Неизвѣстныя? Да, вотъ въ чемъ разгадка! Убивать — преступленіе, потому что мы перенумеровали всѣ существа. Когда они родятся, ихъ записываютъ, крестятъ, даютъ опредѣленное имя. Законъ беретъ ихъ подъ свою охрану. Вотъ въ чемъ дѣло! Существо не занумерованное не идетъ въ счетъ; убейте его въ степи или въ пустынѣ, въ горахъ или равнинахъ, — никому нѣтъ до этого никакого дѣла! Природа любитъ смерть; она не караетъ, — нѣтъ! Священенъ только гражданскій строй. Онъ защищаетъ человѣка. Существо священно потому, что оно вписано въ гражданскіе списки. Итакъ, будемте уважать гражданскій строй бога закона. Преклоняйтесь передъ нимъ.
Государство можетъ убивать, потому что оно имѣетъ право измѣнять гражданскій строй. Когда оно заставляетъ убивать на войнѣ двѣсти, тысячъ человѣкъ, оно вычеркиваетъ ихъ изъ своихъ гражданскихъ списковъ. Оно упраздняетъ ихъ однимъ почеркомъ пера своихъ чиновниковъ. И тогда съ ними покончено. Но мы, не имѣя ни права, ни возможности измѣнять списки мэрій, мы должны уважать жизнь. Гражданскій строй, преславное божество, царящее въ храмахъ муниципалитетовъ, — привѣтствую тебя! Ты могущественнѣе самой природы.
3 іюля. Убійство должно доставлять страшное, пріятное удовольствіе. Взять существо живое, мыслящее, проткнуть въ немъ дырочку, только небольшую дырочку, изъ которой польется красная жидкость, называемая кровью, это — душа жизни, и передъ тобой останется только куча мяса, мягкаго, холоднаго, безжизненнаго и безсмысленнаго.
5 августа. Я, который всю жизнь судилъ, осуждалъ, убивалъ своими рѣчами, убивалъ гильотиною людей, убивавшихъ ножомъ, что еслибъ я поступилъ теперь такъ же какъ тѣ убійцы, которыхъ я осудилъ? Да, еслибъ я, я — такъ же поступилъ? Вѣдь никто бы не узналъ.
10 августа. Кто бы узналъ это? Стали ли бы подозрѣвать меня? Меня? Въ особенности еслибъ и выбралъ суще ство, уничтоженіе котораго не имѣло бы для меня никакого интереса?
15 августа. О, искушеніе! Искушеніе проникло въ меня, какъ ползучій червь. Оно ползетъ, бродитъ, растетъ во всемъ моемъ организмѣ: въ мозгу, только и думающемъ о томъ, чтобъ убить; въ глазахъ, которымъ необходимо видѣть трупъ, видѣть смерть; въ ушахъ, гдѣ безпрестанно звучатъ какіе-то странные, ужасные, раздирающіе, безумные звуки, какъ бы послѣдній крикъ умирающаго существа; въ ногахъ, трепещущихъ отъ желанія идти,—идти туда, гдѣ это произойдетъ; и въ моихъ рукахъ, содрагающихся отъ желанія совершить убійство. Какъ это должно быть хорошо, необыкновенно хорошо, достойно свободнаго человѣка, парящаго выше толпы, умѣющаго управлять своими чувсвами и предаваться изысканнымъ наслажденіямъ.
22 августа. Я не въ силахъ былъ дольше устоять: для начала, для опыта я убилъ маленькое животное.
У Ивана, моего лакея, на окнѣ прихожей, висѣлъ въ клѣткѣ щегленокъ. Я отослалъ лакея, а маленькую птичку взялъ въ руку и чувствовалъ, какъ въ моей рукѣ билось ея сердце. Ей было жарко. Я поднялся въ свою комнату. Время отъ времени я давилъ ее и сердце ея билось сильнѣе; это гадко, а вмѣстѣ съ тѣмъ восхитительно. Я едва не задушилъ ее, но тогда я не увидѣлъ бы крови.
Я взялъ короткія, ногтевыя ножницы и потихоньку, въ три удара, перерѣзалъ ей горло. Она раскрывала клювъ, старалась вырваться, но я держалъ ее, о, да! я держалъ ее такъ крѣпко, что, кажется, не выпустилъ бы и бѣшеной собаки; и я видѣлъ, какъ потекла кровь. Какъ она красива, красна, блестяща, прозрачна, эта кровь! Мнѣ хотѣлось пить ее! Я лизнулъ кончикомъ языка. Хорошо! Но у нея, у этой бѣдной птички, было такъ мало крови. Мнѣ не было времени насладиться этимъ зрѣлищемъ, какъ бы хотѣлось. Восхитительно должно-быть видѣть, когда льется кровь изъ быка!
Затѣмъ вя поступилъ какъ убійца, какъ настоящій убійца. Я вымылъ ножницы, вымылъ руки, вылилъ воду и снесъ ея тѣло, ея трупъ, въ садъ и тамъ схоронилъ. Я зарылъ ее подъ кустомъ земляники. Ее никогда не найдутъ. Я каждый день буду ѣсть по ягодѣ съ этого куста. Право, какъ при умѣньи можно наслаждаться жизнью.
Мой лакей плакалъ: онъ думалъ, что его птица улетѣла. Развѣ онъ можетъ заподозрить меня? — Нѣтъ! Нѣтъ!
25 августа. Нужно убить человѣка! Нужно!
30 августа. Кончено. И какъ все это просто. Я отправился гулять въ лѣсъ. Я ни о чемъ не думаЛъ, рѣшительно ни о чемъ.
Но вотъ встрѣчается мнѣ на дорогѣ маленькій мальчикъ, онъ ѣстъ ломоть хлѣба съ масломъ.
При видѣ меня онъ останавливается и говоритъ:
— Съ добрымъ утромъ, господинъ предсѣдатель!
И вдругъ у меня мелькаетъ мысль:
„А что еслибъ его убить?“
— Ты одинъ, мальчикъ?—спрашиваю я.
— Да, сударь.
— Одинъ въ этомъ лѣсу?
— Да, сударь.
Желаніе убить его, какъ вино, опьяняло меня. Я тихо, тихо подхожу къ нему въ увѣренности, что онъ пустится бѣжать, подкрадываюсь и схватываю его за горло. Я душу, душу его изо всѣхъ силъ. Онъ страшными глазами глядитъ на меня. Что за глаза! Совсѣмъ круглые, глубокіе, ясные, ужасные! Я никогда не испытывалъ такого животнаго ощущенія… но какъ мимолетно! Онъ хватается рученками за мои руки, и тѣло его корчится, какъ перо надъ огнемъ. Потомъ онъ пересталъ шевелиться. Сердце билось въ моей груди, какъ сердце той птички! Я кинулъ тѣло въ канаву и забросалъ травой.
Я вернулся домой и хорошо пообѣдалъ. Какъ это неважно! Вечеромъ я былъ очень веселъ, чувствовалъ себя легко и какъ бы помолодѣвшимъ; я провелъ вечеръ у префекта. Меня находили очень остроумнымъ.
Но я не видѣлъ крови… Я спокоенъ.
30-го августа. Нашли трупъ. Ищутъ убійцу.
1-го сентября. Задержали двухъ бродягъ. Недостаетъ уликъ.
2-го сентября. Родители его приходили ко мнѣ. Они плакали! Да, да!
6-го октября. Ничего не открыли. Предполагаютъ, что это дѣло какого-нибудь бродяги. Да, да! Еслибъ я видѣлъ, какъ текла кровь, кажется, я былъ бы теперь спокоенъ!
10-го октября. Потребность убійства пронизываетъ меня до мозга костей, это похоже на тѣ страстные призывы любви, которые терзаютъ васъ въ двадцать лѣтъ.
20-го октября. Еще одного. Я шелъ вдоль рѣки, послѣ завтрака. И вотъ я увидалъ подъ ивой уснувшаго рыбака. Заступъ, какъ будто нарочно, торчалъ тутъ же рядомъ на полѣ, засаженномъ картофелемъ.
Я взялъ заступъ и подошелъ; я размахнулся имъ, какъ топоромъ, и однимъ ударомъ острія раскроилъ ему голову.
О, у этого лилась кровь, розовая, смѣшанная съ мозгомъ. Она текла медленно въ воду. А я важнымъ шагомъ удалился. Что, еслибы меня увидѣли? Я былъ бы великолѣпнымъ убійцей.
25-го октября. Дѣло объ убійствѣ рыбака вызываетъ много толковъ. Обвиняютъ его племянника: онъ ловилъ вмѣстѣ съ нимъ рыбу. 26-го октября. Судебный слѣдователь утверждаетъ, что племянникъ виновенъ; и всѣ въ городѣ вѣрятъ этому. Да, да!
27-го октября. Племянникъ защищается очень плохо. Онъ утверждаетъ, что пошелъ въ деревню купить хлѣба и сыру. Онъ клянется, что дядю убили въ его отсутствіе. Но кто ему повѣритъ?
28-го октября. Племянникъ едва не признался, — такъ его запутали. Охъ, охъ! эта юстиція!
25-го ноября. Противъ племянника имѣются удручающій улики. Онъ былъ единственнымъ наслѣдникомъ дяди. Я буду предсѣдательствовать на судѣ.
25-го января. Приговоренъ! Приговоренъ! Приговоренъ.. Я настоялъ, чтобъ его приговорили къ смерти. Прокуроръ говорилъ какъ ангелъ. Да! Еще одинъ. Я пойду смотрѣть на его казнь.
10-го марта. Кончено. Его казнили сегодня утромъ. Онъ умеръ отлично! Отлично! Это доставило мнѣ большое удовольствіе. Великолѣпно видѣть, какъ отрубаютъ голову человѣку. Кровь лилась словно ручей, словно ручей! О, еслибъ я могь выкупаться въ ней.
Какое наслажденіе лечь, чтобъ она лилась по волосамъ, по лицу, и встать краснымъ, совсѣмъ краснымъ отъ крови. О, еслибы знали!
Теперь я буду ждать, я могу ждать. Такъ мало нужно чтобъ уличить меня въ преступленіи.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Въ рукописи было еще нѣсколько страницъ, но не упоминалось о новомъ преступленіи.
Психіатры, которымъ она была передана, утверждаютъ, что на свѣтѣ много неизвѣстныхъ сумасшедшихъ, и что они такъ же ловки и ужасны, какъ и этотъ чудовищный безумецъ.