Странный человек (Лермонтов)/Сцена IV
Снегин. Что с ним сделалось? отчего он вскочил и ушел не говоря ни слова? —
Челяев. Чем-нибудь обиделся! —
Заруцкой. Не думаю. Ведь он всегда таков: то шутит и хохочет, то вдруг замолчит и сделается подобен истукану; и вдруг вскочит, убежит, как будто бы потолок проваливался над ним.
Снегин. За здоровье Арбенина; sacré-dieu! он славный товарищ!
Рябинов. Тост! —
Вышневской. Челяев! был ты вчера в театре? —
Челяев. Да, был.
Вышневской. Что играли?
Челяев. Общипанных разбойников Шиллера. Мочалов ленился ужасно; жаль, что этот прекрасный актёр не всегда в духе. Случиться могло б, что я бы его видел вчера в первый и последний раз: таким образом он теряет репутацию.
Вышневской. И ты, верно, крепко боялся в театре...
Челяев. Боялся? чего?
Вышневской. Как же? — ты был один с разбойниками! —
Все. Браво! браво! — фора! тост! —
Снегин (берёт в сторону Заруцкого). Правда ли, что Арбенин сочиняет?
Заруцкой. Да... и довольно хорошо.
Снегин. То-то! — не можешь ли ты мне достать что-нибудь? —
Заруцкой. Изволь... да кстати... у меня есть в кармане несколько мелких пиэс.
Снегин. Ради бога покажи.... пускай они пьют и дурачатся... а мы сядем там.... и ты мне прочтешь.
Заруцкой (вынимает несколько листков из кармана, и они садятся в другой комнате у окна). Вот первая; — это отрывок, фантазия.... слушай хорошенько!... создатель! как они шумят! — Между прочим, я должен тебе сказать, что он страстно влюблён в Загорскину.... слушай:
Моя душа, я помню, с детских лет
Чудесного искала; я любил
Все обольщенья света, но не свет,
В котором я мгновеньями лишь жил. —
И те мгновенья были мук полны;
И населял таинственные сны
Я этими мгновеньями, но сон,
Как мир, не мог быть ими омрачён! —
Как часто силой мысли в краткий час
Я жил века, и жизнию иной,
И о земле позабывал. Не раз
Встревоженный печальною мечтой
Я плакал. Но создания мои,
Предметы мнимой злобы, иль любви,
Не походили на существ земных;
О нет! — все было ад иль небо в них! —
Так! для прекрасного могилы нет! —
Когда я буду прах, мои мечты,
Хоть не поймёт их, удивленный свет
Благословит. И ты, мой ангел, ты
Со мною не умрешь. Моя любовь
Тебя отдаст бессмертной жизни вновь,
С моим названьем станут повторять
Твоё..... На что им мёртвых разлучать? —
Снегин. Он это писал в гениальную минуту! — другую....
Заруцкой. Это послание к Загорскиной:
К чему волшебною улыбкой
Будить забвенные мечты?
Я буду весел — но — ошибкой:
Причину — слишком знаешь ты. —
Мы не годимся друг для друга;
Ты любишь шумный, хладный свет:
Я сердцем сын пустынь и юга! —
Ты счастлива: а я — я — нет! —
Как небо утра молодое
Прекрасен взор небесный твой;
В нём дышит чувство всем родное —
— А я на свете всем чужой!
Моя душа боится снова
Святую вспомнить старину;
Ее надежды — бред больнова.
Им верить — значит верить сну.
Мне одинокий путь назначен;
Он проклят строгою судьбой;
Как счастье без тебя — он мрачен.
Прости! прости же, ангел мой!....
Он чувствовал все, что здесь сказано. Я его люблю за это.
Многие голоса. Господа! мы (честь имеем объявить) пришли сюда, и званы на похороны доброго смысла и стыда. За здравие дураков и б....й! —
Рябинов. Тост! — еще тост! — господа! Коперник прав: земля вертится! —
Снегин. Оставь! не слушай их! читай далее....
Заруцкой. Погоди. (Вынимает еще бумагу.) Вот этот отрывок тем только замечателен, что он картина с природы; Арбенин описывает то, что с ним было, просто, но есть что-то особенное в духе этой пиэсы. — Она, в некотором смысле, подражание The Dream, Байронову. — Все это мне сказал сам Арбенин. (Читает.)
Я видел юношу: он был верхом
На серой, борзой лошади — и мчался
Вдоль берега крутого Клязьмы. Вечер
Погас уж на багряном небосклоне,
И месяц с облаками отражался
В волнах — и в них он был еще прекрасней!...
Но юный всадник не страшился, видно,
Ни ночи, ни росы холодной... жарко
Пылали смуглые его ланиты,
И черный взор искал чего-то всё
В туманном отдаленьи. — В беспорядке
Минувшее являлося ему —
— Грозящий призрак, темным предсказаньем
Пугающий доверчивую душу; —
Но верил он одной своей любви,
И для любви своей — не знал преграды! —
— Он мчится. Звучный топот по полям
Разносит ветер. Вот идёт прохожий;
Он путника остановил, и этот
Ему дорогу молча указал
И удалился с видом удивленья.
И всадник примечает огонек,
Трепещущий на берегу другом;
И, проскакав тенистую дубраву
Он различил окно, окно и дом,
Он ищет мост.... но сломан старый мост,
Река темна, и шумны, шумны воды.
Как воротиться, не прижав к устам
Пленительную руку, не слыхав
Волшебный голос тот, хотя б укор
Произнесли ее уста? о, нет! —
Он вздрогнул, натянул бразды, ударил
Коня — и шумные плеснули воды
И с пеною раздвинулись они.
Плывет могучий конь — и ближе, ближе....
И вот уж он на берегу противном
И на гору летит... — И на крыльцо
Взбегает юноша, и входит
В старинные покои... нет ее!
Он проникает в длинный коридор,
Трепещет... нет нигде... её сестра
Идет к нему навстречу. — О! когда б
Я мог изобразить его страданье! —
Как мрамор бледный и безгласный, он
Стоял: века ужасных мук равны
Такой минуте. Долго он стоял....
Вдруг стон тяжелый вырвался из груди,
Как будто сердца лучшая струна
Оборвалась... он вышел мрачно, твёрдо,
Прыгнул в седло и поскакал стремглав,
Как будто бы гналося вслед за ним
Раскаянье... и долго он скакал,
До самого рассвета, без дороги,
Без всяких опасений — наконец
Он был терпеть не в силах.... и заплакал! —
Есть вредная роса, которой капли
На листьях оставляют пятна — так
Отчаянья свинцовая слеза,
Из сердца вырвавшись насильно, может
Скатиться, — но очей не освежит. —
К чему мне приписать виденье это?
Ужели сон так близок может быть
К существенности хладной? нет!
Не может он оставить след в душе,
И как ни силится воображенье,
Его орудья пытки ничего
Против того, что есть, и что имеет
Влияние на сердце и судьбу.....
Мой сон переменился невзначай.
Я видел комнату: в окно светил
Весенний, теплый день; и у окна
Сидела дева, нежная лицом,
С глазами, полными огнем и жизнью.
И рядом с ней сидел в молчаньи, мне
Знакомый юноша, и оба, оба
Старалися довольными казаться,
Однако же на их устах улыбка,
Едва родившись, томно умирала.
И юноша спокойней, мнилось, был,
Затем что лучше он умел таить
И побеждать страданье. — Взоры девы
Блуждали по листам открытой книги,
Но буквы все сливалися под ними...
И сердце сильно билось — без причины! —
И юноша смотрел не на неё, —
Хотя она одна была царицей
Его воображенья, и причиной
Всех сладких и высоких дум его —
— На голубое небо он смотрел,
Следил сребристых облаков отрывки —
И, с сжатою душой, не смел вздохнуть,
Не смел пошевелиться, чтобы этим
Не прекратить молчанья: так боялся
Он услыхать ответ холодный, или
Не получить ответа на моленья!.....
Все, что тут описано, было с Арбениным; для другого эти приключенья ничего бы не значили; но вещи делают впечатление на сердце, смотря по расположению сердца. —
Снегин. Странный человек Арбенин! —
Вышневской. Господа! когда-то русские будут русскими? —
Челяев. Когда они на сто лет подвинутся назад и будут просвещаться и образовываться снова здорова.
Вышневской. Прекрасное средство! — Если б тебе твой доктор только такие рецепты предписывал, то, я бьюсь об заклад, что ты теперь не сидел бы за столом, а лежал бы на столе! —
Заруцкой. А разве мы не доказали в 12 году, что мы русские? — тако̀го примера не было от начала мира! — мы современники, и вполне не понимаем великого пожара Москвы; мы не можем удивляться этому поступку; эта мысль, это чувство родилось вместе с русскими; мы должны гордиться, а оставить удивление потомкам и чужестранцам! ура! господа! здоровье пожара Московского?