МОРСКОЙ БЕРЕГЪ.
(Изъ T. Гуда).
Море возмутилось,
Буря, градъ и громъ;
Небо омрачилось —
Тьма и мгла кругомъ.
Силы, всколебавшія
Моря глубину
И съ пескомъ смѣшавшія
Мутную волну!
Вы, что такъ бросаете
Брызги въ облака
И такъ зло играете
Лодкой рыбака,
Отъ тревоги блѣднаго,
Смятаго борьбой, —
На толкайте бѣднаго
Въ яростный прибой!
Въ свѣтѣ молній блещущихъ,
Унесите чолнъ
Прочь отъ этихъ мещущихъ
И сердитыхъ волнъ!
Отъ жилья знакомаго,
Что къ себѣ манитъ
Моряка, несомаго
Бурей на гранитъ,
Отъ жены, рыдающей
Въ ужасѣ, и тамъ
Руки простирающей
Къ мрачнымъ небесамъ;
Отъ дѣтей, тоскующихъ,
Что отецъ нейдетъ,
Отъ ихъ ласкъ чарующихъ,
Отъ всего, что ждетъ
Тамъ, за пѣной бѣлою…
Господи, отъ ней
Лодку эту смѣлую
Унеси скорѣй!
Сердце ужасается
И того порой,
Что ужь приближается
Къ намъ нашъ домъ родной!..
Д. Михаловский.
УТОПЛЕННИЦА.
(ИЗЪ ТОМАСА ГУДА).
Вотъ еще одна жертва несчастная,
Утомяся житейской борьбой,
Еще юная, нѣжно-прекрасная,
Такъ покончила рано съ собой!
Окажите усопшей взиманіе,
Подымите ее поскорѣй;
Это хрупкое было созданіе —
Прикасайтеся бережно къ ней!
Посмотрите на тѣло застывшее:
На немъ платье какъ саванъ лежитъ,
И вода, этотъ трупъ напоившая,
Съ него капля по каплѣ бѣжитъ.
Не гнушайтеся тѣломъ безжизненнымъ,
Подымите его на рукахъ;
Не клеймя языкомъ укоризненнымъ
Этотъ бѣдами, истерзанный прахъ.
Не съ холодностью сердца жестокою,
Не съ презрѣньемъ сухимъ на лицѣ…
Но подумайте съ скорбью глубокою
Объ ея злополучномъ концѣ.
Позабудьте ея согрѣшенія,
Смертью смытъ ея жизни позоръ,
Пусть отнынѣ ея преступленія
Не коснется людской приговоръ.
Здѣсь не кстати упреки безплодные,
Позабудьте, простите вполнѣ —
И утрите ей губы холодныя:
Вязкой тиной покрыты онѣ.
Уберите ей косы прекрасныя,
Эти темныя волны кудрей.
Между тѣмъ какъ догадки напрасныя
Праздный людъ составляетъ о ней.
Кто она? надъ печальной могилою
Слезы есть ли кому проливать?
У ней были ль родные и милые
Братья, сестры, отецъ или мать?
Иль другой кто нибудь, еще болѣе
Близкій сердцу, чѣмъ домъ и семья,
Погорюетъ надъ грустною долею,
Надъ несчастной кончиной ея?
Нѣтъ! — обширна столица богатая
И толпой многолюдной полна,
Но, всѣмъ чуждая, точно проклятая,
Не имѣла пріюта она.
Тамъ, гдѣ въ черной рѣкѣ отражается
Слабый свѣтъ отъ вечернихъ огней,
И, дрожа, въ темной влагѣ купается
Дальній отблескъ ночныхъ фонарей,
И бушуетъ пучина глубокая,
Ударяя о берегъ волной,
Тамъ стояла она, одинокая,
Безпріютная, ночью глухой.
Но ее эта ночь неприглядная
Не пугала ужъ тьмою своей.
Не пугала ни арка громадная,
Ни холодная бездна подъ ней.
Смерть влекла ее съ страшною силою
И тоска надрывала ей грудь…
Только бъ съ жизнью покончить постылою,
Какъ нибудь — все равно — какъ нибудь!
И отважно, безъ слезъ, безъ раскаянья,
Она бросилась въ волны рѣки…
Кто пойметъ эту бездну отчаянья,
Этотъ адъ безнадежной тоски!
Окажите жь усопшей вниманіе,
Подымите ее поскорѣй;
Это хрупкое было созданіе —
Прикасайтеся бережно къ ней.
Пока смерти рука леденящая
Не сковала ей членовъ нѣмыхъ,
Осторожно, съ заботой любящею,
Распрямите, расправьте вы ихъ.
И закройте глаза ей стеклянные.
Что сквозь тину такъ слѣпо глядятъ.
Будто въ вѣчность вперивши туманную
Свой послѣдній, отчаянный взглядъ.
Надоѣла ей жизнь безотрадная:
Преступленье, позоръ впереди,
И жестокость людей безпощадная,
И тоска въ наболѣвшей груди…
Пусть, измучась житейскою битвою,
Она вѣчнымъ покоится сномъ:
И, какъ будто съ нѣмою молитвою,
Вы сложите ей руки крестомъ.
И простите ей съ кроткой любовію:
Вы не судьи, Судья у ней Тотъ,
Кто своею божественной кровію
Искупилъ человѣческій родъ.
Д. МИХАЛОВСКІЙ.