Предисловие и оправдание.
......feriuntque summons
Fulmina montes
Пусть мыслит всякий, кто стрелой моей задет,
Что молния разит высокий лишь предмет.
Условие незолотого века.
Давно уж золотой настал бы век у нас,
Когда б на классика давал нам право класс[1].
Новый Пегас[2]
Вышняне, вы куда свою улитку дели?
«В Пегасы взять её поэты захотели».
«Пчёлкиным» эпиграмматистам
He всякий зверь — лисица заодно,
Не всякое злословие смешно.
«Пчёлкиным» баснописцам
В речах Эзоповых[3], отрытых на кладбище,
Не больше сладости, чем в разогретой пище.
«Пчёлкиным» слагателям гексаметров[4]
В гексаметре кто, не прибрав спондея
Иль дактиля, не прочь и от трохея,
Не знает, где пустить цезуру,
Пегаса тот впрягает в фуру.
На стихотворения «Пчелки» без ц и с[5]
„Все ц им из стихов исключены,
И с в них вовсе не играет роли".
Зато в них нет и никакой цены,
Зато они и безо всякой соли.
«Пчёлкиным» певцам времён года
Кто сам не знает, что̀ сказать,
Тот хвалит иль бранит погоду;
Кто не нашёл, что воспевать,
О временах он года пишет оду.
Лесничнику и Левичнику[6]
О, если б сладок был в стихах Лесничник!
О, если б прав мог быть в стихах Левичник!
Прежнему поэту, потом гомеопату[7]
Ты прежде был поэт, теперь — гомеопат:
Уж не досуга ты, а жизни супостат.
Издателю «Пчёлки»
Зачем Кастелец мух ловить пошёл?[8]
Он их продать замыслил вместо пчёл.
Водник[9]
Монах под маскою я был,
Охотно пел, охотней пил.
Равникарю[10]
Горенцев наших так испортил ты язык,
Что за молитвою ругается мужик.
На Ахацлевы песни[11]
Конечно, поневоле
Нет в песнях этих соли:
Зовёт индюшек: «пуры, пуры!»,
Зовёт сверчков он: «шуры, муры!».
Некоторым сочинителям духовных песен
Ваша духовная песнь и духовна и всё ж не духовна:
Праздности дух в ней есть, Божьего духа в ней нет.
Кремплю[12]
Ты не в мозги захватил, захватил ты словенщину в когти:
Дух от немечины слаб, когти свободны твои.
Копытарь
Голову с честью носил я учёную, всё поборая;
Лишь самомненье и смерть я побороть не умел.
Денничникам[13]
«Друг мой, идущий со света, мне верно скажи», так Добровский
В царстве теней вопросил мудрость Копытареву:
«Сербский, дубро́вницкий, что ли, язык иль скорее хорватский
Вводит в писания Гай с шайкой задорной своей?».
«Гай-то Денничник, Денничная шайка? по-своему пишут;
Юго-славянских они суть янычары земель».
Хвастуны из четырёх многочисленнейших славянских народов[14]
Чех лишь, поляк, иллириец и русский — вот эти народы,
Свой обработав язык, смеют на нём и писать;
Белый хорват и словенец, русняк и словак и другие —
Псы меж славян: их удел лаять и лапы лизать.
Катон наизнанку[15]
Менее прочих славян и числом и почётом словенцы;
Славы и выгод не здесь можно писателю ждать.
Victrix causa diis placuit, sed victa Catoni:
Станко — словенский беглец, Враз — наизнанку Катон.
Настоящие стихотворения
Нам, как Прешерновым, было б не грех развернуться пошире[16];
Но уж из самых стихов видно, как тих наш отец.