Сеансъ, состоявшійся вчера, 4-го февраля, въ квартирѣ А. Н. Аксакова, былъ на столько разителенъ по явленіямъ, на столько убѣдителенъ по обстановкѣ, что я не могу ограничиться сухой формой протокола, и желалъ бы дать читателю болѣе живое описаніе. Въ настоящемъ, правда, оно предназначено для немногихъ, но — кто знаетъ — недалеко быть можетъ время, когда моему разсказу придется открыто увидѣть свѣтъ Божій — появиться въ печати, не рискуя навлечь на автора нареканія въ умопомѣшательствѣ. Воображаю, что было бы, если бы теперь же разсказать публично все ввѣряемое мною этимъ листкамъ. Сколько двусмысленныхъ улыбокъ, сколько аханій и покачиваній головами, сколько соболѣзнованія о состояніи моихъ мозговъ потратилось бы по напрасну! А между тѣмъ факты идутъ своимъ чередомъ, развиваясь такъ быстро, какъ не смѣли и ожидать. То, что самому мнѣ, уже видѣвшему многое, казалось невѣроятнымъ, почти невозможнымъ, два года тому назадъ, — совершается въ очію какъ будто бы нѣчто обыденное. Вѣроятно многимъ изъ тѣхъ, которые подсмѣиваются теперь, еще лично придется расплачиваться публичнымъ признаніемъ фактовъ за упорную неподвижность, съ какой нынѣ сидятъ они самодовольно въ своемъ невѣріи къ чужимъ наблюденіямъ. Факты не уступаютъ и не отступаютъ!
Въ началѣ 9-го часа вечеромъ, собрались мы по обыкновенію въ маленькомъ кабинетѣ хозяина. Общество состояло, считая и медіума, Камилла Бредифа, изъ семи лицъ: А. Н. Аксакова, С. А. Аксаковой, В. И. Прибытковой, Н. П. Вагнера, А. Я. Данилевскаго, медіума и меня. Сначала сѣли мы за большой круглый столъ, на которомъ горѣла одна свѣча, и вскорѣ получили, обычнымъ азбучнымъ путемъ, требованіе музыки, а потомъ, немного погодя — увѣдомленіе, что за столомъ надо еще оставаться 25 минутъ. Музыка заключалась въ игрѣ механическаго ящика, очень не дурно исполнявшаго 6 пьесокъ. Подъ звуки ея происходили колебанія стола, пристукиванія въ тактъ, стуки въ столѣ и даже — разъ или два — полное небольшое поднятіе стола на воздухъ, но ничего особенно рѣзкаго, такого, что не видали бы мы прежде — не случилось.
По истеченіи назначеннаго времени, перешли ко второй болѣе интересной части опытовъ. Въ амбразурѣ одной изъ дверей висѣла драпировка изъ двухъ половинокъ тяжелаго темно-сѣраго сукна. Среди драпировки устроено было небольшое отверстіе. За драпировкой, въ узкомъ пространствѣ между ней и затворенной запертой на ключъ дверью, стоялъ къ одной сторонѣ маленькій столикъ, другая сторона предназначалась для медіума, сидящаго на стулѣ. Я лично, подъ наблюденіемъ своихъ сотоварищей, принялся связывать медіума бѣлой полотняной тесемкой въ ½ дюйма ширины. Сначала около кисти каждая рука обвязана была тесемкой на столько туго, что скинуть эти завязки черезъ кисть руки не было никакой возможности. Въ этомъ убѣдились мы особой пробой. Обѣ завязки на рукахъ были закрѣплены 4 или 5-ю узлами, потомъ подъ эти завязки была пропущена тесьма и руки стянуты ею вмѣстѣ такъ, что между обвязками рукъ оставалось не болѣе полвершка разстоянія. Длинный конецъ отъ тесьмы, соединявшей руки, проведенъ былъ подъ стулъ, между колѣнъ сидящаго медіума, натянутъ къ правой задней ножкѣ стула, пропущенъ въ отверстіе ея мѣднаго каточка и завязанъ около него; далѣе тотъ же конецъ тесьмы проведенъ къ правому локтю медіума въ довольно натянутомъ состояніи и обвязанъ вокругъ руки, повыше локтя, особымъ узломъ. Отсюда тесьма пошла впереди тѣла поперегъ груди къ лѣвой рукѣ, которая также обвязана была вокругъ выше локтя, а отъ нея тесьму провели сквозь каточекъ лѣвой задней ножки стула и натянули къ ногамъ медіума. Ноги его были обвязаны этой тесьмой повыше щиколки, каждая отдѣльно и, наконецъ, отъ ногъ, тесьма прошла обратно къ завязкѣ рукъ, гдѣ ее и прикрѣпили окончательно многими узлами. Въ такомъ связанномъ состояніи помѣстили медіума со стуломъ на его мѣсто, за занавѣску. На маленькій столикъ за занавѣской положенъ былъ колокольчикъ, нѣсколько кусочковъ чистой бумаги и карандашъ.
Предъ опущенной занавѣской поставленъ былъ небольшой четырехугольный столъ, узкимъ бокомъ къ занавѣскѣ, и около него подковой, примыкавшей своими концами къ самой занавѣскѣ, расположилось на стульяхъ наше общество. У самой занавѣски сидѣли А. Н. Аксаковъ и я, съ нимъ рядомъ Н. П. Вагнеръ, а со мной А. Я. Данилевскій; дамы помѣстились обѣ рядомъ противъ занавѣски и далѣе отъ нея, чѣмъ мы. Немного спустя, когда явленія были въ полномъ ходу, Аксаковъ и Вагнеръ перемѣнились мѣстами. Свѣча была поставлена въ углу комнаты на столикѣ и затѣнена листомъ картона, такъ что въ комнатѣ царствовалъ полусвѣтъ, въ которомъ однако мы свободно могли видѣть всѣ предметы.
Сначала мы переговаривались съ медіумомъ; на мой вопросъ — не чувствуетъ ли онъ что нибудь — онъ отвѣчалъ отрицательно; но потомъ, чрезъ нѣсколько мгновеній, почувствовавъ приступъ усыпленія, сказалъ: «Oh, çа vient». На дальнѣйшіе вопросы отвѣта не было. Прошло еще нѣсколько мгновеній — и за занавѣской раздался стукъ въ двери. Это не были стуки того трудноопредѣляемаго характера, какіе обыкновенно и большей частью слышатся во время сидѣнія за столомъ — теперь просто колотили въ дверь и звукъ былъ именно таковъ, какъ если бы удары производились суставами согнутыхъ пальцевъ. На вопросъ, хорошо ли освѣщеніе — отвѣтъ былъ утвердительный, тремя ударами; затѣмъ пятью ударами потребована азбука и сложено «mu»… Musique? — спросилъ А. Н. Аксаковъ. — Да! Ящикъ заигралъ и почти тотчасъ сильно заколыхалась занавѣска и между ея половинками, надъ самымъ столомъ, стоявшимъ среди насъ, явилась на мгновеніе небольшая бѣлая рука. Занавѣска колыхалась и рука трогала, сквозь нее, наши руки, трогала ихъ также и прямо въ отверстіи между половинками занавѣски, когда кто нибудь изъ насъ погружалъ туда свои пальцы. Колокольчикъ, бывшій на столикѣ за занавѣской, пришелъ въ движеніе и началъ побрякивать въ тактъ музыки, перемѣщаясь повидимому, сколько о томъ можно было судить по звуку въ пространствѣ. Вслѣдъ затѣмъ колокольчикъ упалъ на полъ, и началось шуршанье бумаги и карандаша; возня и стуки прекратились, за занавѣской слышно было писанье. Оно прерывалось только нашими вопросами, отвѣты на которые давались стуками о столикъ то рукой, то карандашемъ. Немного погодя, два листка бумаги появились между половинками занавѣсокъ; одинъ я взялъ, другой упалъ на полъ и былъ мною поднятъ. А. Н. Аксаковъ взглянулъ на листки, вставъ съ мѣста и поднесши ихъ къ свѣчи, и заявилъ, что ничего написаннаго нѣтъ, а есть одни каракульки. Между тѣмъ за занавѣской стучалъ карандашъ и когда догадались, что тамъ нѣтъ болѣе бумаги и спросили о томъ, то получили утвердительный отвѣтъ. Были поданы въ отверстіе и живо взяты новые листки бумаги; опять началось писаніе.
Послѣ мы внимательно разсмотрѣли всѣ четыре листка; на одномъ ничего не было, на другомъ было сдѣлано нѣсколько зигзаговъ карандашомъ, на третьемъ въ углу, написано не крупно «Je», на четвертомъ листкѣ написано явственно и бойко «Jck», менѣе явственно выведена четвертая буква «с»[2]), а потомъ сдѣлано нѣсколько завитковъ. Два изъ этихъ листковъ, съ отмѣткой о происхожденіи на нихъ писаннаго карандашомъ и съ удостовѣреніемъ собственноручными подписями нѣкоторыхъ присутствующихъ, — остались храниться у A. Н. Аксакова.
Прикосновенія продолжались почти во все время, какъ скоро подставляли мы наши руки. Ихъ испытали всѣ мы четверо — мужчины. Прямыя прикосновенія, вообще болѣе быстрыя и преходящія, чѣмъ прикосновенія сквозь сукно — давали однако всѣмъ совершенно опредѣленныя ощущенія. Насъ трогали маленькіе, какъ бы женскіе пальцы, слегка влажные, тепловатые и упругіе, словомъ совсѣмъ живые, натуральные. Вагнеръ и Данилевскій оба могли ощупать при этихъ прикосновеніяхъ ноготь трогавшаго пальца. Рука Вагнера была сильно схвачена сквозь сукно и втянута въ дверную амбразуру, а одинъ разъ рука, непосредственно касаясь руки Вагнера, пыталась снять кольцо съ его пальца, зацѣпивъ его ногтемъ. Мизинецъ Данилевскаго былъ схваченъ полною ладонью этой руки и ногтемъ били по его ногтю. Мой мизинецъ былъ пожатъ сквозь сукно двумя пальцами съ значительною силой; далѣе — и опять сквозь сукно, рука моя была охвачена всей рукой, довольно ясно чувствовались сквозь сукно жизненная теплота этой руки и ея небольшая величина; въ ней замѣтно было какое-то легкое трепетаніе. Стоитъ въ особенности замѣтить ту опредѣленность, съ которой загадочная рука, сквозь занавѣску, попадаетъ именно въ то мѣсто, куда нужно; приложите вы руку съ этой стороны, и она тотчасъ, являясь по другую сторону, быстро и безошибочно прикасается къ вамъ.
Не разъ мы и видѣли руку, мимоходомъ выставлявшуюся между половинками занавѣсокъ. Опредѣленная матеріальность этой руки хорошо выразилась одинъ разъ въ ея сильномъ стуканьи по краю нашего стоявшаго снаружи стола. Это стуканіе было таково, какое произвела бы каждая живая рука, а между тѣмъ одинъ разъ я, закрывъ руку свою кускомъ сукна, погрузилъ ее за занавѣску и ощупалъ руки неподвижно сидящаго медіума: онѣ были въ прежнемъ положеніи, связанныя. Н. П. Вагнеръ раскрылъ однажды половинки занавѣсокъ и ясно видѣлъ связанныя руки Бредифа. Но всего опредѣленнѣе, убѣдительнѣе было слѣдующее явленіе, устранившее возможность всякаго сомнѣнія и всякую мысль о прямомъ участіи рукъ медіума. Занавѣска съ моей стороны, къ которой сидѣлъ медіумъ, начала приподниматься отъ косяка, собираясь складками, какъ будто поднимали ее рукой извнутри, и въ нѣсколько мгновеній она открылась на столько, что мнѣ и Данилевскому совершенно ясно было видно все тѣло Бредифа и его руки до самыхъ кистей. Голова была склонена на грудь, ничто не двигалось; на рукѣ, повыше локтя, виднѣлась бѣлая тесьма на своемъ мѣстѣ и руки лежали на колѣняхъ, а въ то же самое время изъ-за поднятаго края занавѣски, на уровнѣ головы медіума, выставилась на мгновеніе вся бѣлая кисть маленькой, работавшей за занавѣской руки. Вслѣдъ за тѣмъ то же явленіе повторилось; оно произошло съ тою же опредѣленностію и опять, согласно выраженному мною желанію, показалась рука изъ за приподнятой занавѣски, открывавшей неподвижнаго медіума.
Спустя немного, послышалось пять ударовъ — требованіе азбуки. Сложилось «ta». — Tambourin? догадался кто-то. Три утвердительныхъ удара въ отвѣтъ. Я подалъ было бубенъ въ отверстіе, оставленное между половинками занавѣски, на срединѣ ихъ высоты. Къ нему прикоснулись, но взять не взяли. Я подалъ его тогда пониже, между половинками занавѣсокъ. Бубенъ съ силой былъ у меня выхваченъ и началась стукотня. Не помню, передъ этим или въ это время, музыкальный ящикъ мы спрятали было въ столъ, желая болѣе тихой музыки, но стуки вытребовали ящикъ снова на столъ и музыка ящика аккомпанировалась стукотней бубна. По звуку слышно было быстрое перемѣщеніе бубна по всему пространству за занавѣской, по немъ выстукивали подъ музыку пальцами, то принимались вмѣстѣ съ этимъ стукомъ поколачивать еще бубномъ сквозь сукно по рукѣ моей, то бубенъ выставлялся чрезъ сукно. Тутъ дѣйствовали уже очевидно двѣ руки; движенія бубна были такъ быстры, что страшно было за медіума, который, повидимому, хоть и не слышалъ ничего, но при происходившемъ шумѣ принимался вздыхать во снѣ раза два; маленькій столикъ за занавѣской тоже начиналъ прыгать, выдаваясь своимъ краемъ къ намъ сквозь сукно.
Немного погодя потребована была азбука и сложилось «а, b.». С. А. Аксакова поняла первая фразу прощанія «А bientôt?» спросила она. За занавѣской постучали утвердительно. «Пора кончить сидѣніе?» — и на этотъ вопросъ А. Н. Аксакова послѣдовало то же утвержденіе. Все замолкло. Я немедленно опустилъ руку за занавѣску и ощупалъ завязки на рукахъ Бредифа, сохранившаго совершенно свое прежнее положеніе; завязки были цѣлы. Нѣсколько минутъ спустя, онъ проснулся, заговорилъ и пригласилъ удостовѣриться рукой въ цѣлости тесемокъ. Я отвѣтилъ, что это уже мной сдѣлано.
Занавѣсъ открыли, принесли свѣчу, осмотрѣли медіума. Все было по-прежнему — и его положеніе и всѣ завязки, — сомнѣнію опять не было мѣста. Чтобы снять тесемки пришлось перерѣзать ихъ во многихъ мѣстахъ.
Вотъ правдивый разсказъ безъ искаженій, уменьшеній и преувеличеній. Фактическую достовѣрность всего описаннаго не откажутся, конечно, засвидѣтельствовать и другіе участники. Пусть вѣрятъ намъ или нѣтъ, но найдутся, вѣроятно, и такіе читатели, которые не возвеличиваютъ самонадѣянно и ошибочно значенія человѣческихъ знаній до вѣрнаго опредѣленія того, что въ природѣ возможно и что нѣтъ.
Двѣ недѣли тому назадъ, у насъ былъ тутъ же и такой же сеансъ, почти съ тѣми же участниками,[3]) и явленія были тѣ-же; рука сквозь занавѣску съ полною опредѣленностью ловила мою и клала ее на руку спящаго Бредифа, придавливая и прихлопывая мою руку къ его рукѣ, и въ то время, какъ я ощущалъ неподвижную руку медіума, происходили разныя явленія. Предъ этимъ сеансомъ мы связали руки Бредифа веревкой, за спиной, но эта завязка была развязана неизвѣстно какъ, лишь только онъ сѣлъ за занавѣску и прежде чѣмъ онъ заснулъ. Впрочемъ, вслѣдъ за тѣмъ руки Бредифа оказались опять связанными, спереди, такъ что онѣ лежали одна на другой. Всѣ эти завязки я увидѣлъ по окончаніи того сеанса, но не освидѣтельствовалъ ихъ достаточно, чтобъ быть вполнѣ убѣжденнымъ въ невозможности освобожденія рукъ: мнѣ все думалось, что ручаться вполнѣ я могу только за ту одну руку, которую держалъ во время явленій. Правда, ея неподвижность говорила въ пользу покойнаго состоянія другой руки, бывшей подъ ней, и мнѣ казалось очень вѣроятнымъ, что и происходившія тогда явленія были неподдѣльны; но полной увѣренности не доставало. Теперь увѣренность эта явилась вполнѣ; скептицизмъ Данилевскаго относительно прошлаго сеанса шелъ гораздо дальше моего: онъ прямо считалъ все обманомъ; но теперь факты осилили насъ, какъ осилятъ они всякаго желающаго узнать ихъ добросовѣстно, не подражая въ этомъ нѣкоторымъ изъ нашихъ собратій, ученыхъ.
Интересно замѣтить, какія странныя неожиданныя сближенія могутъ происходить, когда по поводу фактовъ, подобныхъ описаннымъ, люди теряютъ способность строгаго сужденія. Одна молодая дѣвица, слушая разсказы о происходившемъ, чистосердечію и насмѣшливо увѣряла, что стоитъ посадить ее за занавѣску, и она все то-же самое сдѣлаетъ своими руками. Одинъ серьезный ученый, справедливо и высоко уважаемый въ своей наукѣ, видѣлъ въ сеансахъ Юма движенія, отклонявшія наружу висѣвшій со стола край салфетки, и увѣрялъ, что это легко дѣлается посредствомъ сжатаго воздуха. И дѣвица и ученый одинаково забывали, — первая, что неподвижность рукъ Бредифа, во время сеанса, не подлежала сомнѣнію, а второй, что для справедливости его объясненія не доставало только снаряда съ сжатымъ воздухомъ. Сходство поучительное!!…
Феномены, здѣсь описанные, носятъ шутливый характеръ, и таковы бываютъ часто — хотя далеко не всегда — явленія медіумическія. Но каковы бы они ни были, признаніе ихъ реальности, неизбѣжное для честнаго наблюдателя, — неизбѣжное въ близкомъ будущемъ для всѣхъ людей — ломаетъ ходячія міровоззрѣнія. И жизнь, и наука будутъ неизбѣжно считаться съ ними. Предъ нимъ рушатся застоявшіеся взгляды на свойства матеріи и возникаютъ новыя понятія о многоразличіи ступеней и формъ бытія.
С.-Петербургъ, 5 февраля 1875 г.
А. Бутлеровъ.
Дѣйствительность фактовъ здѣсь описанныхъ удостовѣряютъ:
А. Я. Данилевскій
Н. Вагнеръ[4]).
