На тронѣ сидѣли Король и Краля Червонные; около нихъ собралась большая толпа изъ мелкихъ пташекъ и всякихъ звѣрятъ; тутъ же выстроилась вся колода картъ.
Подсудимый, Червонный Валетъ, въ цѣпяхъ стоялъ передъ трономъ, охраняемый двумя стражами. Возлѣ Короля бѣлый кроликъ держалъ въ одной рукѣ звонокъ, въ другой—большой свертокъ бумаги. На срединѣ залы, на столѣ было поставлено большое блюдо съ сладкими пирожками. И что за вкусные пирожки! Глядя на нихъ, у Сони глаза и зубы разгорѣлись.
Соня никогда еще не бывала въ засѣданіяхъ суда, но слыхала толки о нихъ.
„Этотъ вотъ—судья, потому, что у него цѣпь на груди“, думаетъ Соня. А на этотъ разъ судьей былъ самъ Король.
„А тамъ вонъ скамья, а на ней сидятъ все разныя животныя. Это должно быть пристяжные“, подумала Соня. Она, видите, говорила пристяжные, потому, что не совсѣмъ затвердила слово присяжные.
„Да, это пристяжные, пристяжные“, повторяла она, съ самодовольствіемъ нѣсколько разъ кряду, а сама думаетъ: „это, пожалуй, знаетъ не каждая дѣвочка однихъ со мною лѣтъ!“
Эти двѣнадцать пристяжныхъ усердно строчили что-то на грифельныхъ доскахъ.
„Что они пишутъ? И о чемъ имъ писать, когда судъ еще не начался?“ шепнула Соня на ухо грифону.
„Имена свои учатся подписывать, не равно забудутъ до окончанія суда“, шепнулъ ей грифонъ въ отвѣтъ.
„Глупыя тва…!“ крикнула Соня, но испугалась и остановилась на полсловѣ.
„Тише господа!“ громко крикнулъ бѣлый кроликъ.
Король надѣлъ очки и съ досадой оглянулъ собраніе.
Соня съ своего мѣста замѣтила, какъ всѣ присяжные записали на своихъ доскахъ: „глупыя тва..!“
Еще ей показалось, что одинъ изъ присяжныхъ не зналъ: писать ли глупые или глупыя, и шептался объ этомъ съ сосѣдомъ.
„Ну, славная у нихъ выйдетъ каша на доскахъ?“ думаетъ Соня. У одного изъ присяжныхъ грифель нестерпимо визжалъ; этого не выдержала Соня,—встала, прокралась задними рядами къ скамьѣ присяжныхъ, стала за виновнымъ, и, дождавшись удобнаго случая, выхватила у него грифель. Она сдѣлала это такъ ловко и проворно, что бѣдненькій, маленькій присяжный не догадался, куда дѣвался его грифель. Поискалъ, поискалъ, искоса посмотрѣлъ на кралю, и пошелъ водить пальцемъ по доскѣ. Хоть мало изъ этого толку, а все же на видъ какъ будто дѣло дѣлаетъ.
Вдругъ дверь съ шумомъ отворилась и въ залу ввалился Враль-Илюшка; въ одной рукѣ у него чашка чая, въ другой—кусокъ хлѣба.
„Прощенія просимъ, ваше величество“, обратился онъ къ Королю, „я сидѣлъ за чаемъ, да вижу, что пора идти, ну и захватилъ чашечку. И тутъ можно допить“.
„Шляпу долой!“ закричалъ на него Король.
„Никакъ невозможно, ваше величество,“ говоритъ Илюшка, „я шляпами торгую, изволите видѣть,—шляпа у меня служитъ вывѣской“.
Тутъ Червонная Краля надѣла очки и выпялила глаза на Илюшку, да такъ страшно, что Илюшка поблѣднѣлъ и весь затрясся.
„Шляпу долой, болванъ?“ повторилъ Король, не то, берегись, велю тебя казнить.“
Илюшка безпокойно поглядывалъ на Червонную Кралю и переминался съ ноги на ногу. Кончилось тѣмъ, что вмѣсто хлѣба онъ съ испугу выкусилъ большой кусокъ изъ чашки.
А Червонная Краля не спускала глазъ съ Илюшки и вдругъ какъ закричитъ „что ему надо? зачѣмъ пришелъ?“
Илюшка еще пуще перепугался,—едва на ногахъ держится, даже башмаки растерялъ.
„Чего тебѣ надо, зачѣмъ пришелъ?“ повторилъ Король. „Сейчасъ отвѣчай, не то казнить велю тебя, трусишка негодный!“
„Я, ваше величество, бѣдный
„Что ты городишь!“ крикнулъ на него Король.
Бѣдный Илюшка съ испуга выронилъ изъ рукъ чашку, хлѣбъ и палъ на колѣни:
„Я, ваше величество, бѣдный человѣкъ....“ началъ, было, онъ.
„И негодный болтунъ, пустомеля!“ огорошилъ его Король.
Тутъ захихикали и одобрительно захрюкали заморскія свинки; но ихъ тотчасъ укротили: сунули въ мѣшокъ, связали его и положили подъ скамью.
„Отъ тебя, я вижу, толку не добьешься, убирайся! Ну, живо, проваливай!“ сказалъ Король.
А Илюшка все лежитъ, припавъ лицомъ къ полу.
„Куда же мнѣ еще провалиться!“ жалобно вопитъ бѣдняга, „ужъ и такъ лежу!… ваше величество!“ вдругъ, съ отчаянія, вскрикнулъ онъ, нѣсколько приподнявъ голову, „окажите божескую милость, отпустите къ чаю!“ А самъ боязливо, изъ подлобья глядитъ на червонную кралю.
„Отпустить его!“ рѣшилъ Король.
Илюшка мигомъ вскочилъ и безъ башмаковъ—давай богъ ноги.
Вдругъ Соня слышитъ—рѣзкій голосъ зоветъ: „Соня!“
„Я здѣсь“ громко отвѣчаетъ удивленная Соня, вскакиваетъ на ноги и стремительно бросается впередъ.
Забывъ про свой огромный ростъ, она, въ попыхахъ, задѣла ногой скамью присяжныхъ. Скамья повалилась, и присяжные кувыркомъ полетѣли во всѣ стороны, карабкаясь и барахтаясь въ ужасномъ смятеніи.
„Ахъ, простите, извините… Это я нечаянно!“ жалобно завопила Соня и бросилась подбирать присяжныхъ и усаживать ихъ, какъ попало, по скамьямъ.
„Нельзя начинать допроса, покуда не будетъ все въ порядкѣ!“ строго выговорилъ Король и значительно взглянулъ на Соню.
Соня оглянулась на скамью присяжныхъ и видитъ, что въ торопяхъ она сунула бѣднаго Ваську-таракана вверхъ ногами. Черномазенькій лежитъ на спинѣ и безпомощно болтаетъ ножками въ воздухѣ.
Соня нагнулась, обернула его, осторожно взяла двумя пальцами за спинку, посадила на скамью, а сама думаетъ:
|
„А вы друзья какъ ни садитесь, |
И такъ ей стало смѣшно, что она едва удержалась, чтобы не расхохотаться вслухъ.
Лишь только присяжные нѣсколько пришли въ себя, они отыскали доски и грифеля и сново принялись усердно писать свои имена. Одинъ Васька не писалъ, а сидѣлъ, какъ одурѣлый. Соня стояла такъ близко къ нимъ, что могла заглядывать имъ въ доски и видѣла, что онѣ всѣ исписаны одними именами.
Соня не выдержала и захихикала.
Въ эту минуту Король, который усердно записывалъ что-то въ памятную книжку, вдругъ поднялъ голову, окинулъ взоромъ собраніе и крикнулъ: „молчаніе!“
Всѣ притихли.
Онъ опять заглянулъ къ себѣ въ книжку и говоритъ „по статьѣ 42-й лица, превышающія установленную закономъ мѣру, не могутъ присутствовать въ засѣданіи присяжныхъ. Соня, удались! въ тебѣ сажень росту. Ты превышаешь мѣру“. Всѣ взглянули на Соню. И въ самомъ дѣлѣ она похожа была на колокольню посреди этого собранія, и надо было высоко поднимать голову, чтобы взглянуть ей въ лицо.
„Во мнѣ нѣтъ сажени“, защищается Соня.
„Есть“, говоритъ Король.
„Больше сажени!“ кричитъ Червонная Краля, „вонъ, вонъ, вонъ сейчасъ!“
„Сажень ли, двѣ ли сажени, это какъ вамъ угодно, а я изъ собранія не выйду!“ горячится Соня. „И статьи такой вовсе нѣтъ, а сами вы ее сейчасъ сочинили!“
„Статья эта существуетъ съ поконъ-вѣка, изъ первыхъ первѣйшая“, гнѣвно возражаетъ Король.
„Ну, и выходитъ, что ваша статья не 42-я, а 1-я“, отвѣчаетъ Соня, все болѣе горячась.
Король поблѣднѣлъ и съ досадой захлопнулъ памятную книжку.
„Молчать!“
„Вздоръ! Не замолчу!“ закричала Соня внѣ себя.
„Снести ей голову!“ во все горло заорала Червонная Краля.
Никто не двинулся.
„Очень я васъ боюсь!“ гордо и смѣло сказала Соня. „Всѣ то-вы колода картъ и больше ничего—годны развѣ только поиграть въ дурачки!“
Тутъ поднялась въ воздухъ, закружилась и вихремъ налетѣла на Соню вся колода картъ.
Съ испуга и съ досады Соня вскрикнула, замахнулась на нее….
Ахъ!… что такое? Гдѣ она?… Лежитъ на травѣ, головой на колѣняхъ у сестры. Сестра осторожно смахиваетъ ей съ лица упавшіе съ дерева сухіе листья.
„Проснись, Соничка!“ тихо говоритъ сестра, „успокойся! ты, вѣрно, сонъ видѣла. Ужъ очень ты заспалась, душенька!“
„Ахъ, Катя! что за удивительный приснился мнѣ сонъ!“ И Соня, какъ умѣла, пересказала сестрѣ только что прочитанныя вами странныя приключенія свои въ царствѣ дива.