Я на себѣ самомъ долженъ былъ испытать, къ какимъ средствамъ прибѣгала «madame» и ея «близкіе» для того, чтобы отдѣлаться отъ опаснаго человѣка, обезоружить его и заставить молчать. Мои экскурсіи въ область «таинственнаго», заставившія меня заинтересоваться Блаватской, мое желаніе разгадать эту удивительную женщину и ея обличеніе передъ людьми, которыхъ мнѣ тяжело было видѣть обманутыми ею, — все это обошлось мнѣ очень дорого. Я долженъ былъ вынести тайное теософское мщеніе, а теперь вынужденъ рѣшиться говорить о немъ, такъ какъ вижу, что, безъ указанія хоть нѣкоторыхъ фактовъ и подтвержденія ихъ документами, мой разсказъ былъ бы далеко неполнымъ, такъ же, какъ и характеристика Блаватской съ ея сподвижниками.
Въ припадкѣ ярости и отчаянія, Блаватская, единовременно съ «исповѣдью», посланной мнѣ въ Парижъ, написала въ Россію г-жѣ X. о томъ, что я «врагъ» и врагъ опасный, ибо, очевидно, знаю очень много, и многое знаю, вѣроятно, отъ г-жи Y., которая, поссорившись съ нею, Блаватской, выдала мнѣ ее. Г-жа X., получивъ это письмо, превратилась въ фурію, написала г-жѣ Y., а та, въ качествѣ друга, поспѣшила меня обо всемъ увѣдомить изъ Петербурга.
…«Напишите вы имъ (Блаватской и X.) Христа ради» — просила она — «что нечего мнѣ было предавать вамъ, по выраженію X., Елену или убивать ее, какъ она пишетъ сама, потому что все ея прошлое прекрасно извѣстно многому множеству лицъ (поименовываются нѣкоторыя лица) — и ужь я не знаю кому… Вы представить себѣ не можете, чему онѣ меня подвергаютъ, избравъ какимъ-то козломъ-грѣхоносцемъ, за все отвѣтственнымъ, — какой-то телеграфной проволокой для передачи всякихъ гнусностей. Еще несчастная, сумасшедшая Елена не такъ — она жалка! Но X. сама злоба и клевета олицетворенная…»
Далѣе г-жа Y. сообщала мнѣ, что тамъ собираютъ адреса нѣкоторыхъ близкихъ мнѣ лицъ, — а съ какою цѣлью — неизвѣстно. Я долженъ былъ понять изъ этихъ словъ, что милыя дамы остановились, для начала, на самомъ простомъ способѣ мщенія посредствомъ анонимныхъ писемъ, адресованныхъ къ близкимъ мнѣ людямъ, съ цѣлью какъ-нибудь оклеветать меня и поссорить, и въ разсчетѣ на то, что — calomniez — il en restera toujours quelque chose.
Черезъ нѣсколько дней получаю отъ г-жи Y. еще коротенькое письмо; но на сей разъ ничего опредѣленнаго, а лишь восклицаніе: «Да! X. во сто тысячъ разъ хуже, злѣе и виновнѣе Елены!»
Изъ этой фразы я могъ только понять, что ссора между Блаватской и г-жей Y., кажется, кончается. Очевидно «madame» рѣшила, что самое лучшее дѣйствовать на меня черезъ г-жу Y. Для этого она ей написала нѣжное, родственное письмо, убѣдила ее въ томъ, что она «во сто тысячъ разъ» невиннѣе г-жи X., — и вотъ теперь атака на меня пойдетъ съ этой стороны.
Я писалъ ей прося успокоиться, не вмѣшиваться въ это дѣло и не говорить мнѣ ничего объ этихъ дамахъ и ихъ друзьяхъ. Я напоминалъ ей, что вѣдь она первая открывала мнѣ глаза на Елену Петровну и ея «теософическое общество», что дѣло вовсе не въ прошломъ Елены Петровны, а въ ея настоящихъ обманахъ. Разъ я убѣдился въ этихъ обманахъ — молчать о нихъ я не могъ и громко сказалъ все, что знаю. Такимъ образомъ, дѣло сдѣлано, и ровно ничего новаго я не предпринимаю. Я никого не преслѣдую, не желаю больше и думать ни о «madame», ни объ ея «обществѣ». Если же меня не хотятъ оставить въ покоѣ, то пусть дѣлаютъ, что угодно — я-то тутъ причемъ? я сдѣлалъ свое дѣло — и ушелъ, и не понимаю, чего же хотятъ отъ меня, когда уже все кончено?
Вся эта кутерьма, отвлекая отъ болѣе интересныхъ и производительныхъ занятій, такъ мнѣ наконецъ опротивѣла, что я поспѣшилъ совсѣмъ въ иную атмосферу, въ полную тишину, въ древній бретонскій городъ Динанъ, къ морскому берегу, вблизи котораго возвышается одно изъ чудесъ міра — знаменитый Mont St.-Michel. Моя просьба, обращенная къ г-жѣ Y. и ея семьѣ, была, повидимому, исполнена — никто изъ нихъ не передавалъ мнѣ больше сплетень относительно Блаватской и Ко.
Но все же забыть о ней мнѣ не удавалось: въ Динанъ, для свиданія со мною и полученія отъ меня разныхъ свѣдѣній, пріѣхалъ мистеръ Майерсъ, и я опять долженъ былъ передъ нимъ разворачивать весь мой багажъ. Наконецъ, въ концѣ апрѣля, возобновилась атака изъ Петербурга. Отъ одного изъ членовъ семьи г-жи Y. я получилъ письмо, гдѣ, «по большой дружбѣ ко мнѣ», меня предупреждали, что дѣла мои плохи: почтенная Елена Петровна требуетъ (приводятся выдержки изъ ея письма) «чтобы я отказался отъ своихъ словъ относительно видѣнныхъ мною ея «феноменовъ» и никому не разсказывалъ о ней ничего», — если же я не исполню этого требованія, «то она не задумается, что́ ей дѣлать, такъ какъ ей нечего терять, — и напечатаетъ обо мнѣ — все что ей угодно и какъ ей угодно, ибо должна же она защищаться».
На слѣдующій день письмо отъ самой г-жи Y., письмо убѣдительное, полное дружеской заботы обо мнѣ: «…Слушайте мою горячую, усердную просьбу — отстранитесь отъ всего, что касается Елены… Пусть валится на нее, если такое наказаніе суждено ей; но не чрезъ васъ — пожалѣйте меня… я не хотѣла бы, чтобы между нашими добрыми отношеніями чернымъ призракомъ стали послѣднія тяжкія ея страданія, какъ бы ни были они заслужены, это все равно… Одна ея глупость: это измышленіе дѣвства подняло всю эту грязь… Предоставьте мертвымъ, которымъ нечего терять, хоронить своихъ мертвыхъ, — а вы живы… Елена мертва! что́ ей терять? Она давно сожгла свои корабли. Мнѣ жаль ее за страданія послѣднихъ лѣтъ ея жизни, сопряженныхъ съ тяжкой болѣзнью; но вѣдь нравственно ей нечего терять. Лишній процессъ и лишняя обличительная статья для нея не такъ страшны по послѣдствіямъ, какъ для людей, будущность которыхъ впереди… Чтожъ вамъ за охота, чтобъ разные юмористическіе журнальцы въ Лондонѣ и Парижѣ донесли молву до Петербурга на радость вашимъ врагамъ и — вредъ будущимъ отношеніямъ вашимъ?.. слышу, былъ у васъ Майерсъ и дѣло вновь загорается и разгорается съ вашимъ вмѣшательствомъ. Ждать дольше нельзя и вотъ я говорю вамъ: остерегайтесь!.. чтобы крѣпко не каяться».
Чрезъ нѣсколько дней опять та же г-жа Y. мнѣ писала между прочимъ: «Да, заварили вы кашу; дай Богъ, чтобъ расхлебали благополучно. Очень напрасно вы думали, что Елена такъ беззащитна, что ее легко запугать и побороть: вы въ ней приготовили, собственными стараніями, безъ всякой нужды, врага… потому что ей нечего терять и некого бояться… Никого не могу и не хочу называть, но надѣюсь, что вы-то мнѣ должны вѣрить: дня не проходитъ, чтобы насъ не преслѣдовали письма и толки, васъ осуждающіе… Отступитесь отъ своихъ показаній; заявите, что ни словомъ, ни дѣломъ не хотите вмѣшиваться въ передрягу теософовъ… не то ужь я и не знаю что̀ вы себѣ готовите здѣсь… Если вы точно собираетесь сюда, то соберитесь скорѣй. Я не могу отказать Еленѣ въ желаніи со мной проститься; я поѣду и сдѣлаю все, что отъ меня зависѣть будетъ, для того, чтобы остановить ея вредныя для васъ дѣйствія; но и съ вашей стороны уступки необходимы. Писать все мудрено: надо видѣться. Я постараюсь оттянуть поѣздку, ради того, чтобы переговорить съ вами».
Сомнѣваться въ искренности расположенія ко мнѣ г-жи Y. я тогда еще не имѣлъ основаній и ея странную просьбу, чтобъ я отступился отъ своихъ показаній, объяснялъ себѣ просто тѣмъ, что она, возбуждаемая и разстроиваемая письмами Блаватской и г-жи X., просто не отдаетъ себѣ отчета въ словахъ своихъ. поэтому я написалъ ей, еще разъ повторяя, что ровно ничего не предпринимаю и совершенно отстранился отъ всякой «теософщины». Умолчать же о томъ, что мнѣ извѣстно, передъ заинтересованными въ дѣлѣ лицами я не имѣлъ никакого нравственнаго права. Я сдѣлалъ, по моимъ понятіямъ, должное и просить меня отступиться отъ моихъ показаній и запугивать меня распространеніемъ на мой счетъ всякихъ сплетень и клеветъ, — совсѣмъ не подобаетъ. Я сожалѣлъ, что она, г-жа Y., не сообразила сущности своей просьбы, и находилъ, что самое лучшее для нея, если и она отстранится отъ этого дѣла, а меня со всѣмъ этимъ оставятъ въ покоѣ.
На это получаю новый варіантъ на ту же тэму:
«Получивъ ваше вчерашнее письмо, я еще больше убѣдилась, что слѣдующее мое не будетъ принято въ духѣ кротости, такъ какъ вы убѣждены, что ничего не дѣлаете въ ущербъ Еленѣ. Но какимъ же образомъ мнѣ-то дѣйствовать, какъ могу я не предупреждать васъ, когда то и дѣло получаю письма изъ Парижа, изъ Германіи, изъ Англіи (не отъ Елены, а отъ стороннихъ лицъ), въ которыхъ мнѣ пишутъ, что вы, именно вы, виновны во всѣхъ нареканіяхъ и бѣдахъ Елены?.. Потомъ я васъ Бога ради умоляю совершенно оставить въ сторонѣ X. и не упоминать о ней ни слова, никогда… Я знаю, какъ много у нихъ сильныхъ и вліятельныхъ сторонниковъ, которые всѣ на васъ возстанутъ за добродѣтель и честь X.... Пріѣзжайте скорѣй.»
Я и такъ былъ наканунѣ окончательнаго моего возвращенія въ Россію. Черезъ нѣсколько дней, въ концѣ мая, въ Петербургѣ, я увидѣлся съ г-жей Y., уже совсѣмъ собравшейся въ Эльберфельдъ «прощаться» съ Еленой Петровной Блаватской.
— Увѣряю васъ, — говорилъ я ей, — что Елена Петровна вовсе не собирается умирать, а выписываетъ васъ для того, чтобы вы, ради родственныхъ чувствъ и ея болѣзни, дали теософамъ «уничтожающія» меня показанія. Вѣдь вотъ вы ужь находитесь подъ ея вліяніемъ и, подъ ея диктовку, отъ своего имени просите меня сдѣлать то, чего никакъ нельзя сдѣлать — взять назадъ мои показанія и объявить себя лгуномъ и клеветникомъ!
— Я ѣду единственно для того, чтобы выгородить васъ изъ этого дѣла, чтобы снять съ васъ всѣ ихъ ложныя обвиненія и возстановить истину! — горячо воскликнула она.
— Не знаю какъ и благодарить васъ, но дѣло въ томъ, что это неисполнимая задача. Еленѣ Петровнѣ истина ни на что не нужна, а ужь особенно въ теперешнихъ обстоятельствахъ; за истину она васъ не поблагодаритъ, и вы окажетесь передъ нею «неблагодарной». Вы будете поставлены въ безвыходное положеніе — имѣя съ одной стороны истину и невозможность клеветать на меня, а съ другой стороны — Елену Петровну, ея цѣли, ея болѣзнь и родственныя чувства. Это дѣло весьма серьезное, и я совѣтую вамъ пожалѣть себя и не ѣхать.
Но эта заграничная поѣздка, очевидно, очень интересовала ее, особенно же ей хотѣлось доставить удовольствіе одной изъ своихъ дочерей, которую Блаватская, съ большой предусмотрительностью, тоже пригласила въ гостепріимный домъ Гебгарда.
— Я знаю, что не на пріятности ѣду! — воскликнула г-жа Y. — Но я не могу не ѣхать, потому что только личнымъ моимъ свиданіемъ съ Еленой возможно все это уладить. Вы сами мнѣ скажете спасибо, я докажу вамъ на дѣлѣ мою дружбу! Только, Бога ради, будьте благоразумнѣе! Вы все въ какихъ-то эмпиреяхъ витаете и не хотите понять дѣйствительности; я гораздо старше васъ и видала на свѣтѣ всякаго, вѣрьте же мнѣ, что вы поставили себя въ ужасное положеніе, и я дрожу за васъ…
— Помилуйте! — возразилъ я, — можно подумать, что я совершилъ какое-нибудь злодѣяніе или позорящій честь поступокъ, а потому долженъ бояться, трепетать мщенія Блаватской и X.!
— Ну вотъ, ну вотъ! — всплеснула руками г-жа Y. — На какой планетѣ вы живете?! неужели вы не можете понять, что вовсе не надо быть преступнымъ или непорядочнымъ человѣкомъ для того, чтобы вамъ испортили репутацію и отравили всю жизнь? Добрая слава лежитъ, а худая бѣжитъ! — не даромъ это говорится. Тамъ уже противъ васъ цѣлая организованная кампанія. У Елены есть друзья, а у X. ихъ даже очень много — и люди все почтенные. И вотъ всѣ эти почтенные люди, ничего не зная, со словъ Елены и X., а потомъ со словъ другъ друга, станутъ повторять про васъ самыя возмутительныя сплетни, переиначивать, искажать факты вашей личной, интимной жизни. Да одно это испортитъ вамъ будущность! Вѣдь вамъ въ глаза никто ничего не скажетъ, вы ни о чемъ не будете и подозрѣвать, а пройдетъ нѣсколько времени — васъ смѣшаютъ съ грязью, обольютъ помоями, и никто за васъ не заступится, потому что вѣрятъ скорѣе всему дурному, чѣмъ хорошему, и всякій фактъ, при усердіи, можно освѣтить какъ угодно. Одной такой злобной, безсовѣстной и преступной клеветницы, какъ X., достаточно, чтобы навсегда отравить вашу жизнь. Чѣмъ безсовѣстнѣе клеветникъ, тѣмъ клевета вѣрнѣе достигаетъ цѣли. Главное же, что вы ничего не будете знать и станете биться, какъ рыба объ ледъ, не понимая, почему это люди отъ васъ отстраняются и не только не помогаютъ вамъ въ затруднительныя минуты жизни, а даже вредятъ вамъ. Еслибъ вы были одинокій и хорошо обезпеченный человѣкъ — тогда бы еще туда-сюда, махнули бы рукой — и только! Но вѣдь вы не таковы, вы не можете обойтись безъ людей… Неужели всѣ эти азбучныя истины вамъ неизвѣстны?
— Къ несчастію, извѣстны, — отвѣтилъ я, — и вы добились того, что меня совсѣмъ разстроили и смутили. Да, очень можетъ быть, что всѣ эти ужасы меня ждутъ дѣйствительно. Но что же мнѣ дѣлать? Въ недобрую минуту я столкнулся съ вашей Еленой Петровной; но разъ ужь совершилось такое мое несчастье — все послѣдующее неизбѣжно вытекало одно изъ другого…
— Зачѣмъ же вы не бѣжали отъ этой фатальной женщины тогда, въ Парижѣ, въ 1884 году, когда я васъ предупреждала? развѣ я не говорила вамъ, что съ нею только можно запутаться? — перебила меня г-жа Y.
— Все это такъ; но я не могъ успокоиться на вѣрѣ въ ваши слова; и сама она, и ея общество, и все движеніе, поднятое ею, характеръ этого движенія, заставляли меня убѣдиться, узнать все непосредственно. Только теперь я знаю, когда во всемъ убѣдился своими глазами и ушами, только теперь, узнавъ это явленіе, я могу спокойно и извѣстнымъ образомъ къ нему относиться.
— Я васъ не понимаю и никогда не пойму! — горячилась г-жа Y., — узнали, ну и молчали бы, а не лѣзли въ петлю. Однако, покажите-ка мнѣ письма Елены, которыя ее такъ компрометтируютъ, я должна прочесть ихъ сама, чтобы знать, въ чемъ дѣло, и имѣть право говорить, что я сама, своими глазами, ихъ читала.
Я передалъ ей извѣстныя читателямъ письма. Она прочла и сидѣла вся багровая.
— Вотъ съумасшедшая! — наконецъ воскликнула она, — дайте мнѣ пожалуйста съ собой эти письма, я сохраню ихъ, какъ зеницу ока, и верну ихъ вамъ по моемъ возвращеніи изъ Эльберфельда.
— Вы требуете совершенно невозможнаго, — сказалъ я, — эти письма должны находиться у меня. Вы ихъ видѣли и читали, знаете, что это ея собственноручныя письма. Если же понадобится переводъ, сдѣланный мною въ Парижѣ, и провѣренный и засвидѣтельствованный присяжнымъ переводчикомъ Парижскаго апелляціоннаго суда Бэссакомъ, — онъ оставленъ мною у m-me де-Морсье, также какъ и копіи оригиналовъ. Это дѣло въ порядкѣ, и всякій можетъ сличать письма и переводъ ихъ сколько угодно.
— Съ чѣмъ же я ѣду? какое ваше послѣднее слово? неужели и теперь, когда вы видите, какъ много зла вамъ могутъ сдѣлать, вы не будете согласны на какія-нибудь уступки, которыми я могла бы ихъ обезоружить. Остерегитесь и будьте хоть теперь-то благоразумны!!
— Мое послѣднее слово вотъ: я, конечно, не стану отказываться отъ своихъ показаній, которыя записаны и оставлены мною у m-me де-Морсье. О прошломъ Елены Петровны, которое мнѣ, главнымъ образомъ, разсказали вы же, и разсказали не какъ тайну, а какъ вещь общеизвѣстную, — было сообщено мною интимному кружку въ Парижѣ. Я долженъ былъ это сдѣлать въ виду извѣстнаго «измышленія дѣвства», на которомъ Блаватская основывала свое положеніе въ теософическомъ обществѣ. Но мы тутъ же рѣшили, что еслибъ пришлось дать бо́льшее распространеніе сдѣланнымъ разоблаченіямъ — это прошлое будетъ оставлено въ сторонѣ, насколько сама Елена Петровна его оставляетъ въ «исповѣди». Во всякомъ случаѣ, ее обвиняютъ и будутъ обвинять не въ ея прошломъ, а въ теософскихъ обманахъ. Я же отнынѣ отстраняюсь отъ всего…
— Но вы станете, пожалуй, здѣсь, въ Россіи, писать и печатать противъ нея? — перебила г-жа Y.
— Въ Россіи о «теософическомъ обществѣ» и его основательницѣ очень мало извѣстно, и самое лучшее — совсѣмъ не говорить объ этомъ. Я обѣщаю вамъ, что пока въ русской печати не станетъ появляться превратныхъ свѣдѣній о «теософическомъ обществѣ» и Еленѣ Петровнѣ — я буду молчать. Если же обо всемъ этомъ заговорятъ, и заговорятъ лживо — я почту своимъ прямымъ долгомъ печатно возстановить правду и разсказать то, что мнѣ извѣстно. Вотъ мое послѣднее слово.
Г-жа Y. осталась очень недовольна моей неуступчивостью и уѣхала въ Эльберфельдъ.
Недѣли черезъ полторы изъ Эльберфельда въ меня былъ пущенъ еще одинъ двойной зарядъ, направленный рукою Елены Петровны, т.-е. два письма, вдохновленныхъ ею и даже, по всѣмъ вѣроятіямъ, прошедшихъ черезъ ея цензуру. Я долженъ былъ убѣдиться изъ этихъ писемъ, что путешественницы, какъ и легко было предвидѣть, совсѣмъ попали въ лапы «madame» и стараются изо всѣхъ силъ усидѣть на двухъ стульяхъ сразу.
Г-жа Y. просила меня, между прочимъ, прислать засвидѣтельствованную копію «исповѣди» и т. д. и въ то же время объявляла, что ѣдетъ въ Парижъ для сличенія писемъ. Далѣе опять уговаривала она меня, — призывая Бога въ свидѣтели чистоты своихъ намѣреній, — сдѣлать требуемыя отъ меня уступки «пока еще можно прекратить скандалъ безъ огласки». «Не доводите до крайности, не заставляйте ее (Блаватскую) прибѣгать къ суду, привлекать васъ, де-Морсье и пр., къ отвѣту въ диффамаціи… У нея много преданныхъ, а главное, очень богатыхъ друзей, которыхъ процессъ не разоритъ и которые умоляютъ ее начать его. Гласности она не боится… Письма изъ Парижа убѣдили меня окончательно, что парижане только и ждутъ возможности привлечь васъ къ суду «en diffamation», — а если до этого дойдетъ, поздоровится ли отъ печатнаго скандала вамъ! Ради Бога не оскорбляйте меня: не подумайте, что я запугиваю васъ! Не запугиваю я, а жалѣю. Глубоко жалѣю и хочу вамъ добра…»
Такъ какъ г-жа Y., съ моихъ же словъ, отлично знала, что всѣ «документы» находятся въ Парижѣ, у m-me де-Морсье, а она туда ѣхала, — то мнѣ нечего было посылать ей копію. Такъ какъ въ ея «запугиваньи» все была ложь, къ тому же давно ужь пережеванная, — то я имѣлъ право не отвѣтить на ея письмо. Я очень живо представлялъ себѣ, какъ кипятится «madame» и прибѣгаетъ къ своему любимому, уже извѣстному читателямъ, пріему — стращать судебнымъ процессомъ, начинаемымъ съ помощью богатыхъ и вліятельныхъ друзей.
Ея друзья, т. е. люди, такъ или иначе скомпрометтированные въ разныхъ «теософскихъ» пакостяхъ и обманахъ, конечно, могли очень желать посрамить своихъ обличителей. Ради этого они, вѣроятно, рѣшились бы пожертвовать и немалыя деньги. Они даже ужь и тратились, какъ легко сообразитъ читатель. Но все же и «Лондонское общество для психическихъ изслѣдованій», и я, и m-me де-Морсье, могли быть спокойны — привлекать всѣхъ насъ, обличителей, къ суду не было никакой возможности, не топя этимъ окончательно Блаватскую и ея «Общество». Теософы могли вредить намъ только тайными, подпольными средствами, клеветою, не имѣющей ничего общаго съ «махатмами» и «феноменами». Что же касается фразы о «письмахъ изъ Парижа, убѣждающихъ въ томъ, что парижане (!!) только и ждутъ» и т. д., — это былъ грѣхъ очень даже смѣшной фантазіи, который взяла себѣ на душу г-жа У., ибо такихъ писемъ, за исключеніемъ герцогини Помаръ и больного фанатика Драмара, писать было тогда рѣшительно некому.
Да, я представлялъ себѣ ясно Эльберфельдское времяпровожденіе, всѣ faits et gestes Гебгардовъ, Блаватской и ихъ гостей; но все же мое ясновидѣніе оказалось весьма несовершеннымъ. Тамъ происходили вещи болѣе интересныя, «оккультнымъ» центромъ которыхъ оказывалась моя злосчастная персона.
Елена Петровна увѣрила Гебгарда, что теперь, въ виду моего окончательнаго отъѣзда въ Россію изъ Парижа (о чемъ она узнала отъ г-жи Y.), настало самое удобное время отвратить отъ меня m-me де-Морсье, и такимъ образомъ вернуть эту крайне полезную, необходимую для «теософскаго» дѣла женщину и ея многочисленныхъ друзей на путь истины.
Герцогиня Помаръ и Драмаръ писали изъ Парижа, что отступничество m-me де-Морсье, пользующейся большимъ вліяніемъ, все испортило, что въ этомъ отступничествѣ ея виновенъ исключительно я, что если она отвернется отъ меня — ее легко будетъ заполучить въ «общество» снова, за нею вернутся остальные — и, такимъ образомъ, засохшая парижская теософическая «вѣтвь» возродится къ жизни, станетъ быстро развиваться, а я буду уничтоженъ, совсѣмъ стертъ съ лица земли.
Гебгардъ, настроенный «madame», написалъ 15 мая 1886 г. обстоятельное посланіе m-me де-Морсье. Онъ объяснялъ ей, почему въ Парижѣ, послѣ чтенія у нея моихъ документовъ, онъ исчезъ и съ тѣхъ поръ не подавалъ о себѣ вѣсти. Все это случилось вслѣдствіе его семейныхъ несчастій, которыми онъ былъ поглощенъ, а вовсе не потому, что онъ призналъ Блаватскую виновной. Затѣмъ онъ увѣрялъ, что мой переводъ невѣренъ и что Блаватская громогласно утверждаетъ это. Далѣе онъ, будто мимоходомъ, и очень неловко, чернилъ меня, касаясь, со словъ Блаватской, моей личной жизни и до полной неузнаваемости извращая факты, а также весьма прозрачно намекалъ, что я про нее, m-me де-Морсье, моего искренняго и мною уважаемаго друга, разсказывалъ самыя неподобающія вещи, такія вещи, сплетническое распространеніе которыхъ не можетъ простить ни одна порядочная женщина.
Такъ какъ m-me де-Морсье знала, что въ переводахъ моихъ, провѣренныхъ ея старымъ другомъ Бэссакомъ, нѣтъ ошибокъ и что они сдѣланы съ дѣйствительныхъ, а не подложныхъ оригиналовъ; такъ какъ клевета относительно фактовъ моей частной жизни была у нея передъ глазами, и такъ какъ никто и никакъ не могъ увѣрить ее, что я способенъ разсказывать о ней неподобающія вещи, — это милое письмо не произвело никакого дѣйствія.
Вотъ тогда-то и была вызвана въ Эльберфельдъ г-жа Y. для подкрѣпленія артиллеріи. Побесѣдовавъ съ нею и выслушавъ ея показанія (показанія моего друга, преданнаго правдѣ и мнѣ), Гебгардъ снова писалъ m-me де-Морсье, извѣщая ее о пріѣздѣ въ Эльберфельдъ самой достовѣрной свидѣтельницы и моего близкаго друга, стремящагося только защищать меня:
«…Quant à la lettre dite la confession de mad. B., m-r Sol. a montré à mad. У. et l’original et la traduction de l’expert. Mad. У. a de suite montré à Sol. que l’expert avait mal traduit une tournure de phrase, qui, il est vrai, se prétait à une autre signification pour une personne ignorant la portée de la phrase. Mad. У. a été assez indignée de voir que M-r S. faisait si peu de cas de cette bévue qu’il aurait du découvrir lui même… Sur la demande de mad. У. de lui permettre de faire la copie M-r S. a refusé net, disant avec. emphase qu’il se regardait comme le défenseur du Christianisme contre la Théosophie etc.» [1].
И такъ, я показалъ г-жѣ Y., поѣхавшей въ Эльберфельдъ для того, чтобы защищать правду, «переводъ», котораго у меня съ собою не было, показалъ его для сличенія тутъ же съ оригиналомъ, зная, что въ этомъ переводѣ сдѣлано мною, конечно съ опредѣленной, низкой цѣлью, искаженіе смысла!!
На какую всеобщую несообразительность разсчитывали эти дамы, т. е. Блаватская. и Y., согласившись между собою выдумать подобную милую нелѣпость! Во всякомъ случаѣ, теперь русскія письма «madame» напечатаны, а ихъ оригиналы и переводы, въ то время сличенные и засвидѣтельствованные Бэссакомъ, съ приложеніемъ его оффиціальныхъ штемпелей и обозначеніемъ числа, мѣсяца и года, находятся въ надежномъ мѣстѣ, всегда готовые для какой угодно экспертизы. Поступокъ г-жи Y. выступаетъ въ полномъ его блескѣ.
Это лишь малый образчикъ той лжи, которую свидѣтельствовала, относительно меня, г-жа Y. своему гостепріимному хозяину Гебгарду — какъ значится въ его собственноручныхъ письмахъ, переданныхъ мнѣ m-me де-Морсье. Г-жа Y. послушно повторяла все, что приказывала ей говорить Блаватская, а Гебгардъ, наэлектризованный ими, терялъ всякое соображеніе и вѣрилъ, или дѣлалъ видъ, что вѣритъ всему безусловно.
Наконецъ они рѣшили, что самое лучшее — выдать меня за… сумасшедшаго! Гебгардъ писалъ:
«…S. n’est peut-être pas assez fou pour qu’on soit forcé de l’enfermer dans une maison spéciale pour les malades de cerveau, mais il n’est pas moins dangereux. Si mad. Y. et sa fille ne défendaient pas constamment m-r S. contre mad. Blav. disant avec conviction que c’était un homme d’une nature d'élite [2], mais malheureusement très excitable et evidamment non responsable de ses actes et paroles, — je serais tenté de croire que mad. Y. tâchait de trouver un biais dans l’interêt de mad. Blavatsky. Mais le doute n’est plus permis… Vous avez été comme moi la dupe d’un homme, qui n’est pas dans son état normal et que l’on doit plutôt plaindre que condamner» [3].
А потому… а потому отъ меня требовалось, — и m-me де-Морсье поручалось сообщить мнѣ это, — чтобы я немедленно прислалъ въ Эльберфельдъ оффиціальное письмо, въ которомъ бы заявилъ, что всѣ мои разоблаченія «madame» — съ моей стороны ложь и клевета на нее, и что я отъ всего этого отказываюсь. Если же я не исполню приказанія, то сейчасъ же мнѣ будетъ устроенъ, такъ или иначе, такой публичный скандалъ, который погубитъ меня и мою семью.
Въ заключеніе Гебгардъ совѣтовалъ m-me де-Морсье никому не показывать «документы по дѣлу Блаватской» (le dossier Blavatsky), такъ какъ главный ея обвинитель — сумасшедшій.
M-me де-Морсье отвѣчала Гебгарду: «Je dois vous dire que je n’ai nullement l’intention de servir d’intermédiaire entre m-me Blavatsky et m-r Solovioff. Cependant, pour cette fois, puisque c’est vous qui avez cru devoir m’écrire en ami, vous me permettrez de vous répondre quelques mots. En premier lieu les affaires de la Société Théosophique ne me regardent plus, puisque j’ai donné ma démission de membre. C’est avec un soupir de soulagement que j’ai tiré une barre sur tout cela rendant grâce au Ciel. Quant aux preuves nouvelles que vous m’apportez sur le débat en question, avec un peu de réflexion vous comprendrez qu’elles n’ont pas de valeur pour moi. M-r Sol. est notre ami, il a vécu pendant des mois dans l’intimité de notre famille, nous avons donc quelques raisons de prétendre le connaitre fort bien. M-me Y. et sa fille (bien que j’aie vu la première quelques jours à Paris) sont de parfaites étrangères pour moi et leur parole ne peut pas tenir en face de celle de m-r Sol. Lorsque m-r Sol. viendra me dire à moi même ou m’écrira ce que vous prétendez qu’il a dit à m-me Y. — nous verrons, mais je suis fort tranquille à ce sujet. M-r Sol. maintiendra tout ce qu’il a écrit et signé de son nom à Paris. Il ajoutera seulement (et c’est là le point qui peut expliquer tous les bavardages qui ont cours), qu’il n’a nullement eu l’intention de condamner m-me Blav. au sujet de sa vie privée, laquelle ne nous regarde en aucune façon, mais qu’il la condamne sur le chef de toutes les faussetés qu’elle a commises pour fonder la Société Théosophique. C’est ce que moi même je vous ai dit, Monsieur, dans mon salon.
Quant à votre seconde supposition qui serait que m-r Sol. est irresponsable — elle me fait sourire, surtout lorsque je songe que cet argument est invoqué par mad. Blav. sans doute. Je vous assure que si la correspondance de m-r Sol. et de m-me Blav. était soumise à l'examen de docteurs aliénistes, ils ne seraient pas embarrassés pour prononçer et dire lequel des deux est dans son bon sens. J’ai à ce sujet le témoignage du D-r Charles Richet. Mais permettez moi de relever une contradiction qui est de votre chef. Vous me conseillez de ne pas communiquer le dossier Blavatsky — et c’est tout à fait mon avis, n’ayant qu’un seul désir c’est que cette affaire soit enterré au plus vite. Et d’autre part, vous dites que si m-r Sol. n’obeit pas aux injonctions de mad. Blav. (car je ne veux pas considérer qu’elles viennent de vous) vous lui conseillerez vous même d’agir contre lui. Ce sera donc vous qui jetterez cette affaire dans la publicité. Je ne doute pas un seul instant que m-r Sol. ne réponde aux propositions de mad. B. par le plus profond mépris. Est ce que un honnête homme peut avoir deux paroles? Si m-me B. avait lu attentivement les lettres de m-r Sol. elle aurait vu qu’il est prêt à tout… Mais enfin que veut donc mad. B.? la publicité? Ah, Monsieur, comment ceux qui aiment la Théosophie peuvent-ils pousser m-me B. dans cette voie? Bref si cela doit être cela sera et chacun ira au combat fort de sa propre armure. Voilà 6 mois que je ne réponds que par le silence du mépris à tous les sots bavardages qui se tiennent sur mon compte et sur celui de mes amis, mais le jour où la calomnie ira trop loin et deviendra publique — on verra si j’ai peur! Croyez bien que ce jour là dans la presse et ailleurs ce ne seront pas les interprétations de m-me Y. qui feront foi, mais bien la traduction de l’expert juré. D’ailleurs alors même qu’il y aurait discussion sur une phrase — l’ensemble de la lettre et de toute la correspondance de m-me B. suffira pour la condamner devant l’opinion publique. Ce ne sera pas seulement l’incident Bl. — Sol. ou L. — Mohini qui viendront au jour. De tons les coins du monde il surgira de nouvelles choses qui, alors même|faussetés qu’elle a commises pour fonder la Société Théosophique. C’est ce que moi même je vous ai dit, Monsieur, dans mon salon.
Quant à votre seconde supposition qui serait que m-r Sol. est irresponsable — elle me fait sourire, surtout lorsque je songe que cet argument est invoqué par mad. Blav. sans doute. Je vous assure que si la correspondance de m-r Sol. et de m-me Blav. était soumise à l'examen de docteurs aliénistes, ils ne seraient pas embarrassés pour prononçer et dire lequel des deux est dans son bon sens. J’ai à ce sujet le témoignage du D-r Charles Richet. Mais permettez moi de relever une contradiction qui est de votre chef. Vous me conseillez de ne pas communiquer le dossier Blavatsky — et c’est tout à fait mon avis, n’ayant qu’un seul désir c’est que cette affaire soit enterré au plus vite. Et d’autre part, vous dites que si m-r Sol. n’obeit pas aux injonctions de mad. Blav. (car je ne veux pas considérer qu’elles viennent de vous) vous lui conseillerez vous même d’agir contre lui. Ce sera donc vous qui jetterez cette affaire dans la publicité. Je ne doute pas un seul instant que m-r Sol. ne réponde aux propositions de mad. B. par le plus profond mépris. Est ce que un honnête homme peut avoir deux paroles? Si m-me B. avait lu attentivement les lettres de m-r Sol. elle aurait vu qu’il est prêt à tout… Mais enfin que veut donc mad. B.? la publicité? Ah, Monsieur, comment ceux qui aiment la Théosophie peuvent-ils pousser m-me B. dans cette voie? Bref si cela doit être cela sera et chacun ira au combat fort de sa propre armure. Voilà 6 mois que je ne réponds que par le silence du mépris à tous les sots bavardages qui se tiennent sur mon compte et sur celui de mes amis, mais le jour où la calomnie ira trop loin et deviendra publique — on verra si j’ai peur! Croyez bien que ce jour là dans la presse et ailleurs ce ne seront pas les interprétations de m-me Y. qui feront foi, mais bien la traduction de l’expert juré. D’ailleurs alors même qu’il y aurait discussion sur une phrase — l’ensemble de la lettre et de toute la correspondance de m-me B. suffira pour la condamner devant l’opinion publique. Ce ne sera pas seulement l’incident Bl. — Sol. ou L. — Mohini qui viendront au jour. De tons les coins du monde il surgira de nouvelles choses qui, alors même}}}} que la lumière ne se ferait pas complète, saliront la Société Théosophique et rejailliront sur ses membres, car on ne pourra jamais croire que tant de gens intelligents n’aient été que des dupes. Je vous dis ce que sera le jugement du monde et on a beau avoir sa conscience pour soi — il n’est pas agréable d’être soupçonné…» [4].
Казалось бы — на такое письмо ужь нечего отвѣтить, да оно и написано было въ тонѣ, не требовавшемъ отвѣта. Но Е. П. Блаватская все же не могла успокоиться — и послушный Гебгардъ опять сѣлъ за свое бюро и писалъ. При этомъ онъ чувствовалъ себя обиженнымъ, проигравшимъ партію, волновался, хотѣлъ язвить и говорить колкости, — а потому ему можно извинить какъ значительную глупость его письма, такъ и ошибки во французскомъ языкѣ.
«Je reponds à votre lettre pour relever une erreur de votre part… il s’agit de la soi disante contradiction que vous me reprochez. Certes vous auriez raison, chère Madame, si comme vous le dites, ma lettre avait été inspirée par madame Blav. Bien sur elle m’a priée de vous dire ce que madame У. nous avait raconté. Mais je vous affirme que toute la pensée qui m’a engagée de vous écrire si longuement vient de moi seule. Aussi en vous priant de ne pas continuer de montrer votre dossier Blavatsky ma seule raison a été d’agir dans votre propre intérêt [5]. Dieu sait que je n’ambitionne pas la publicité de cette affaire… mais si l’incident Bl. — Sol. devrait avoir des suites il n’y a pas de doute pour moi que les calomnies contre la personne de mad. Blav. seraient ou deviendraient pour vous la source de beaucoup de désagrements. Il ne suffirait pas de dire que vous n’avez pas eu l’intention de condamner mad. B. etc. le fait que vous avez repété ces calomnies de S. suffit dans les yeux de la loi. Veuillez je vous prie voir dans mes paroles seulement l’intention bonne et sincère de vous servir. J’ai cru de mon devoir de vous avertir, libre à vous de faire ce que vous voulez. C’est ce même devoir qui me fait constater que d’après moi vous avez tort de traiter madame У. et sa fille ou plutôt leur véracité comme vous le faites. Vous avez connu m-r Sol. pendant 3 ou 4 mois — ces dames sont ses amies intimes depuis des années! [6] C’est dommage que je ne suis pas médecin comme votre ami m-r Richet — l’étude physiologique du caractère de m-r S. serait excessivement interessante. Cet homme doit posséder un pouvoir et une autorité peu commune sur l’esprit des femmes qui le voient souvent(!).. mais si un jour, comme je l’espère, la lumière se fait chez vous, il sera le temps de vous convaincre de quel coté se sont trouvé vos vrais amis. Et je continuerai de vous tenir au fait à moins que vous me dégagiez formellement de ce que j’apelle ma responsabilité» [7].
Само собою разумѣется, что на эти вздоры Гебгардъ не получилъ отъ m-me де-Морсье никакого отвѣта. Онъ не могъ также исполнить своего намѣренія, т.-е. сообщать ей о дальнѣйшемъ ходѣ дѣла, такъ какъ ровно никакого «хода дѣла» не было. Елена Петровна и Ко убѣдились, что игра ихъ проиграна, что m-me де-Морсье непоколебима, что запугать ни меня, ни ее не удалось. Черезъ нѣсколько мѣсяцевъ я узналъ, что этотъ самый Гебгардъ разочаровался въ Е. П. Блаватской. По крайней мѣрѣ вотъ что онъ писалъ m-me де-Морсье по поводу какой-то диффамаціи, пущенной въ печати Еленой Петровной:
«La seule chose qui me surprend, c’est que connaissant si intimement le caractaire tartare ou kalmouk de H. P. B. vous puissiez encore être étonnée de n’importe ce qu’elle écrive!..»[8] Онъ доказываетъ, что не стоитъ, по этому поводу, «relever vivement des diffamations qui ne méritent pas l’honneur d’une réponse»[9]. Далѣе онъ говоритъ: «Je blâme fortement la manière peu comme il faut de H. P. B.» [10] — и опять повторяетъ, что «la fausse accusation» [11] со стороны H. P. B. не стоитъ никакого вниманія. Ну, какъ же не полное разочарованіе! — особенно если вспомнить, что еще столь недавно этотъ Гебгардъ служилъ Блаватской не только своимъ перомъ и совѣтами, но и своими денежными средствами. Подлинники его курьезныхъ писемъ, изъ которыхъ я дѣлаю выписки, переданы m-me де-Морсье въ мое полное распоряженіе.
Это было послѣднее свѣдѣніе, полученное мною о Блаватской. Я жилъ въ Петербургѣ и съ тѣхъ поръ только случайно слыхалъ что-либо о «теософическомъ обществѣ». Съ г-жей Y., послѣ ея эльберфельдскихъ «битвъ за правду и за меня» я, конечно, прекратилъ всякія сношенія.
Время отъ времени мнѣ приходилось обнаруживать слѣды «тайнаго теософскаго мщенія», меня не оставлявшаго въ покоѣ. Я натыкался на удивительныя клеветы и сплетни — и за ними, въ концѣ концовъ, почти всегда оказывался хвостъ или г-жи X., или г-жи Y., или кого-нибудь изъ друзей Блаватской. Каковы дѣйствительные размѣры вреда, принесеннаго мнѣ этимъ мщеніемъ, — я не знаю…
Примечания
править- ↑ Что касается такъ называемой „исповѣди“ г-жи Б., г. Сол. показалъ г-жѣ Y. и оригиналъ, и переводъ эксперта. Г-жа Y. тотчасъ же указала С., что экспертъ неправильно перевелъ одинъ оборотъ фразы, дѣйствительно поддающейся для придачи ей иного смысла въ глазахъ человѣка, не знающаго ея важности. Г-жа Y. пришла въ немалое негодованіе, видя, что г-нъ С. придаетъ такъ мало значенія этой ошибкѣ, которую онъ самъ долженъ былъ бы замѣтить… На просьбу г-жи Y. позволить ей снять копію г-нъ С. наотрѣзъ отказалъ, напыщенно говоря, что онъ считаетъ себя защитникомъ христіанства противъ теософіи и т. д.
- ↑ Вотъ даже какого комплимента я удостоился! А бѣдный Гебгардъ и тутъ ничего не соображалъ, не видѣлъ, какъ его дурачили ловкія дамы.
- ↑ „…С., быть можетъ, не настолько сумасшедшій, чтобъ были вынуждены запереть его въ спеціальное заведеніе для больныхъ мозговыми болѣзнями; но онъ отъ этого не менѣе опасенъ. Еслибы г-жа У. и ея дочь не защищали постоянно г. С. противъ г-жи Блаватской, съ убѣжденіемъ говоря, что это человѣкъ избранной натуры (?); но, къ несчастію, очень легко возбуждающійся и, очевидно, неотвѣтственный за свои дѣйствія и слова, я былъ бы склоненъ думать, что г-жа У. старается найти уловку въ интересахъ г-жи Блаватской. Но сомнѣніе больше не позволительно… Мы съ вами были одурачены человѣкомъ, не находящимся въ своемъ нормальномъ состояніи, и котораго слѣдуетъ скорѣе сожалѣть, чѣмъ обвинять“.
- ↑ „Я должна вамъ сказать, что вовсе не имѣю намѣренія служить посредникомъ между г-жей Б. и г-номъ С. Однако, на сей разъ, такъ какъ это вы дружески обращаетесь ко мнѣ, позвольте отвѣтить вамъ въ нѣсколькихъ словахъ. Прежде всего — дѣла „теософическаго общества“ меня больше не касаются, такъ какъ я подала свою отставку. Со вздохомъ облегченія я отрѣзала себя отъ всего этого, благодаря небо. Что же касается новыхъ доказательствъ въ настоящемъ дѣлѣ, которыя вы приводите, — подумавъ немного вы поймете, что они не имѣютъ для меня никакой цѣны. Г. С. нашъ другъ, онъ жилъ въ теченіе мѣсяцевъ въ ближайшихъ отношеніяхъ съ нашимъ семействомъ, и мы, слѣдовательно, имѣемъ нѣкоторыя права для притязанія знать его очень хорошо. Г-жа У. и ея дочь (хоть я и видала первую изъ нихъ нѣсколько дней въ Парижѣ) совершенныя для меня незнакомки, и ихъ слова не могутъ имѣть значенія передъ словами г. С. Когда г. С. скажетъ или напишетъ мнѣ то, что онъ, какъ вы предполагаете, говорилъ г-жѣ У., — тогда мы посмотримъ; но я очень спокойна на этотъ счетъ. Г. С. подтвердитъ все, что онъ написалъ и подписалъ своимъ именемъ въ Парижѣ. Онъ только прибавитъ (и вотъ этотъ-то пунктъ и можетъ объяснить всю поднявшуюся болтовню), что онъ вовсе не имѣлъ намѣренія обвинять г-жу Блав. по поводу ея частной жизни, которая насъ никоимъ образомъ не касается; но что онъ обвиняетъ ее во всѣхъ обманахъ, произведенныхъ ею для основанія „теософическаго общества“. Это же самое говорила вамъ и я въ моей гостиной. Что же касается вашего второго предположенія относительно невмѣняемости г. С, — оно заставляетъ меня улыбаться, особенно когда я подумаю, что этотъ аргументъ, конечно, исходитъ отъ г-жи Блав. Увѣряю васъ, что если бы переписка г. С. и г-жи Б. была представлена на заключеніе докторовъ-спеціалистовъ по душевнымъ болѣзнямъ, они не затруднились бы рѣшить — кто изъ двухъ въ здравомъ разсудкѣ. Объ этомъ я имѣю свидѣтельство доктора Шарля Ришэ. Но позвольте мнѣ указать на противорѣчіе, относящееся къ вамъ. Вы мнѣ совѣтуете никому не показывать „дѣло Блаватской“ — и я сама такъ же думаю, имѣя одно только желаніе, чтобъ это дѣло было погребено какъ можно скорѣе. А съ другой стороны вы говорите, что если г. С. не покорится требованіямъ г-жи Б. (ибо я не хочу предполагать, чтобы такія требованія исходили отъ васъ), вы ей посовѣтуете противъ него дѣйствовать. Такимъ образомъ, вы сами сдѣлаете гласнымъ это дѣло. Я ни на одно мгновеніе не сомнѣваюсь въ томъ, что г. С. отвѣтитъ только глубочайшимъ презрѣніемъ на предложенія г-жи Б. Развѣ честный человѣкъ можетъ имѣть два противуположныхъ одно другому слова? Если бы г-жа Б. внимательно прочла письма къ ней г. С., она бы увидѣла, что онъ готовъ на все… Наконецъ, чего же она хочетъ? гласности? Ахъ, милостивый государь, какимъ же это образомъ люди, любящіе теософію, могутъ толкать г-жу Б. на этотъ путь? Ну, да если это должно случиться, — оно и будетъ и каждый пойдетъ въ битву, сильный собственнымъ оружіемъ. Вотъ 6 мѣсяцевъ, какъ я отвѣчаю презрительнымъ молчаніемъ на всѣ глупыя сплетни, ходящія относительно меня и моихъ друзей; но въ тотъ день, когда клевета зайдетъ слишкомъ далеко и станетъ публичной, — увидятъ, боюсь ли я! Повѣрьте, что въ этотъ день, какъ въ печати, такъ и не въ печати, повѣрятъ не разъясненіямъ г-жи У., а переводу присяжнаго эксперта. Да и наконецъ, еслибы даже возбудился споръ относительно одной фразы — содержаніе всѣхъ писемъ г-жи Б. окажется достаточнымъ для того, чтобы обвинить ее въ глазахъ общественнаго мнѣнія. Тогда обнаружатся не только инциденты Б.—С. или Л.—М. Отовсюду всплывутъ новыя вещи, которыя, если даже все и не выяснится окончательно, загрязнятъ „теософическое общество“ и забрызгаютъ грязью его членовъ, ибо никто не повѣритъ, чтобы такое количество разумныхъ людей были только одураченные. Таково, говорю вамъ, будетъ сужденіе свѣта и можно сколько угодно имѣть за себя свою совѣсть а все же непріятно быть подозрѣваемымъ“…
- ↑ „Запугайте ее хорошенько!“ — очевидно требовала Блаватская.
- ↑ Въ дѣйствительности — я постоянно видался съ m-me де-Морсье болѣе двухъ лѣтъ, а г-жу У. видалъ одинъ мѣсяцъ въ Парижѣ въ началѣ лѣта 1884 г., затѣмъ въ теченіе трехъ мѣсяцевъ осенью 1885 года въ Петербургѣ. Семью же ея я лично зналъ всего три мѣсяца. Но г-жа У. и ея дочь, ничто же сумняся, заявляли, по приказанію Блаватской, о своей интимной дружбѣ со мною, продолжавшейся многіе годы, дабы имѣть видъ самыхъ наидостовѣрнѣйшихъ свидѣтелей.
- ↑ „Отвѣчаю на письмо ваше, чтобы указать на одну вашу ошибку… дѣло касается мнимаго противорѣчія, въ которомъ вы меня упрекаете. Конечно, вы были бы правы, еслибы, какъ вы говорите, мое письмо было вдохновлено г-жей Блаватской. Разумѣется, она просила меня сообщить вамъ то, что разсказала намъ г-жа У. Но я утверждаю, что мысль, заставившая меня такъ много написать вамъ, исходитъ отъ меня одного. Прося же васъ не продолжать показывать „дѣло Блаватской“, я имѣлъ въ виду только ваши интересы. Видитъ Богъ, что я не желаю гласности этого дѣла… но если инцидентъ Б.—С. будетъ имѣть послѣдствія, я не сомнѣваюсь, что клеветы на г-жу Б. окажутся для васъ источникомъ большихъ непріятностей. Недостаточно будетъ сказать, что вы не имѣли намѣренія обвинять г-жу Б. и т. д. — фактъ, что вы повторяли клеветы С., достаточенъ въ глазахъ закона. Прошу васъ видѣть въ моихъ словахъ только доброе и искреннее желаніе служить вамъ. Я считалъ своимъ долгомъ предупредить васъ, — вы же свободны поступать какъ вамъ угодно. Тотъ же долгъ заставляетъ меня указать, что, по-моему, вы напрасно такъ пренебрежительно относитесь къ г-жѣ У. и ея дочери или, вѣрнѣе, къ ихъ правдивости. Вы знали г. С. 3 или 4 мѣсяца, а эти дамы его ближайшіе друзья въ теченіе годовъ!.. Очень жаль, что я не докторъ, какъ вашъ другъ г. Ришэ — физіологическое (?) изслѣдованіе характера г. С. было бы чрезвычайно интересно. Этотъ человѣкъ, должно быть, обладаетъ рѣдкой властью надъ умомъ женщинъ, которыя его часто видаютъ!.. но если когда-нибудь, какъ я надѣюсь, у васъ откроются глаза — тогда вы убѣдитесь, гдѣ именно были ваши истинные друзья. Я буду продолжать сообщать вамъ обо всемъ, пока вы формально не освободите меня отъ того, что я считаю своей отвѣтственностью“.
- ↑ „Единственная вещь, меня удивляющая, это — какимъ образомъ, зная такъ близко татарскій или калмыцкій характеръ Е. П. Б., вы можете еще изумляться чему бы то ни было, написанному ею!“
- ↑ „Нечего возмущаться диффамаціямъ, не стоющимъ чести отвѣта“.
- ↑ „Я сильно порицаю непорядочность Е. П. Б.“
- ↑ „Ложное обвиненіе“.