Их больше нет! Средь горестей земных
Их близость к нам была неоценима,
Но голос их умолк и шаг затих…
Стои́т вдали, жива, неотразима,
Картина дней, когда мы с ними шли
Путем тревог к одной туманной цели,
Но всюду мрак в той сказочной дали,
Где взоры их пред нашими горели,
Как будто все погибло им вослед
И прошлого у сердца будто нет.
К чему их помнить? Черствое забвенье
Готовит им холодный ум живых;
Напрасное безумно сожаленье!
И спит любовь, и к сердцу память их,
Как нищий в дом, стучится бесполезно:
Мы гоним прочь назойливых духо́в,
Охваченных таинственною бездной,
Откуда к нам не слышно голосов…
Но люди есть — пускай они наивны —
С той бездною их связи неразрывны.
Там столько лиц, которых не забыть!
Вот силуэт исчезнувшей головки…
Когда б сумел художник оживить
Глубокий взор, задумчивые бровки,
И гибкий стан, и очерк юных плеч,—
Сумел огнем естественного света
Ее черты потухшие зажечь —
Не мной одним была б она воспета,
И меж иных избранниц красоты
Пленяли б мир небесные черты.
Но есть и в том для скорби упоенье,
Что у судьбы безжалостна рука;
Что свет не знал о нашем сокрушеньи
И не видал минутного цветка;
Что мы таим в безмолвии ревнивом
Любимых жертв святые имена,
И что она, под сумраком дождливым,
Без громких слов могиле предана;
Что мы ушли от насыпи холодной
С пустым умом и с горестью бесплодной.
Зато с тех пор: сгрустнется ли когда,
Увижу ль гроб на улицах столицы,
Иль черных дней наступит череда
И влага слез ожжет мои ресницы,
Зайду ли в храм и тихою звездой
Во тьме блеснет у образа лампада,
Иль вечный мрак мелькнет передо мной
В тяжелый миг душевного разлада
И знанье злит, а в сердце веры нет, —
Мне грезится туманный силуэт.
См. также одноимённые страницы.