Сибирские этюды (Амфитеатров)/Герой сессии/ДО
| ← Тетка Ѳемида | Сибирскіе этюды — Герой сессіи | Нѣчто о законѣ и душѣ, или почтовый патріархъ → |
| Источникъ: Амфитеатровъ А. В. Сибирскіе этюды. — СПб.: Товарищество «Общественная польза», 1904. — С. 126. |
Валерьянъ Агапитовичъ Буринокъ, юный товарищъ прокурора, только-что назначенный блюсти нашъ Храповицкъ недреманнымъ окомъ правосудія, могъ быть доволенъ: его первая дебютная сессія сошла какъ по маслу. Ни одного возвращеннаго обвинительнаго акта; оправдательныхъ приговоровъ нѣтъ и десяти процентовъ; вороги-адвокатишки подобрались дрянь-дрянью: наѣзжій коронный судъ едва ихъ выслушивалъ, предсѣдательствующій обрывалъ. Судились преимущественно рецидивисты-поселенцы и крестьяне изъ ссыльныхъ; поэтому въ залѣ такъ и трещало:
— Тридцать плетей!.. Сорокъ плетей!..[1] Годъ заводскихъ работъ!.. Два года принудительныхъ!
— Валерьянъ Агапитовичъ! вы — жестокій! — кокетничали въ перерывахъ храповицкія дамы.
— Mesdames[2], представитель закона не имѣетъ права быть сентиментальнымъ.
— Эти плети!.. ужасно!..
Буринокъ сожалительно воздымаетъ плечи къ ушамъ:
— Dura lex, sed lex![3]
— Неужели вамъ не жаль «ихъ»?
— Mesdames[2]! проводникъ правосудія…
Но его спѣшно перебиваетъ дама, слывущая въ городѣ ницшеанкою:
— Валерьянъ Агапитовичъ! Вѣдь вы нашъ? — не правда ли, нашъ?
— Ольга Ѳеодоровна!!!
— Вы «ихъ» по Ницше? Да? Вы за право сильныхъ и жизненныхъ организмовъ супротивъ слабыхъ и выродившихся индивидуевъ?
Буринокъ польщенъ и пріосанивается:
— Да, Ницше… Мы — однѣхъ мыслей… Ницше, — это, я признаюсь…
— Падающаго… вспори! — ни къ селу, ни къ городу врывается въ разговоръ восклицаніе мирового судьи Грандіозова, человѣка, одареннаго престранною способностью: стоитъ ему кого-нибудь похвалить, съ кѣмъ-нибудь согласиться, чтобы всѣмъ присутствующимъ сдѣлалось очень неловко, а хуже всѣхъ похваленному. Такъ и теперь: Валерьяна Агапитовича какъ бы нѣчто ожгло…
— Ужъ ты всегда, — съ дружескою укоризною треплетъ онъ Грандіозова по плечу и спѣшитъ оправдаться предъ дамами:
— Mesdames[2]! эти плети страшнѣе звучатъ, чѣмъ получаются. Онѣ — бумажныя.
Общая сенсація. Грандіозовъ издаетъ неопредѣленное хрюканье. Буринокъ ораторствуетъ побѣдоносно:
— Къ плетямъ присуждаютъ, но плетей не даютъ, Онѣ — бумажная угроза, фикція, заставляющая преступника оцѣнить всю глубину своего паденія, но не переходящая въ реальное осуществленіе.
— Ахъ, какъ хорошо! — восклицаютъ добродушныя.
— Да? Ну, вы меня разочаровали… — тянетъ ницшеанка. — Это отнимаетъ половину интереса.
— Евто чудесно! — радуется красивая дьяконица, — евто совсѣмъ, какъ у насъ при покойникѣ-дѣдинькѣ: добрѣйшей души былъ старичекъ Божій, пальчикомъ никого николи не цупурухнулъ, одначе вицу завсегда къ божничкѣ бодрилъ, чтобы, разумѣете, торчала для ужасти внучатной породы.
— Но, если плети не даются, зачѣмъ же ихъ и писать? — недоумѣваютъ положительныя.
Буринокъ воздымаетъ плечи:
— Форма!
— Какъ странно!
— Устарѣлый пережитокъ прошлаго.
— Такъ что эти присужденія «имъ» безопасны?
— Увѣряю васъ: форма и фикція.
— Ну, нѣтъ, — по обыкновенію «портитъ обѣдню» Грандіозовъ. — На службѣ-то не всѣ лодыри, бываютъ и формалисты.
— Такъ что же?
— То, что формалистъ — онъ форму и исполнитъ… Вко́титъ, братъ!
— Ну, это — развѣ, какъ прискорбное исключеніе… какой-нибудь бурбонъ…
— Ничего не бурбонъ, а просто человѣкъ, который полагаетъ, что приговоры пишутся для того, чтобы приводиться въ исполненіе. Коли плети бумажныя, такъ вы такъ бы и писали, что бумажныя. А то инымъ спинамъ ваша фикція весьма ременною покажется.
— Остри, остри, фрондеръ!..
Несмотря на столь совершенное свое торжество, Валерьянъ Агапитовичъ вернулся сегодня изъ суда нѣсколько не въ своей тарелкѣ. Разстроило его дѣло инородца Владиміра Эпылэ Хуздызыдова, обвинявшагося въ покушеніи на убійство одноуправца своего Владиміра Кышпара Хуздызыдова. Дѣло самое будничное: въ каждую сессію, храповицкое правосудіе слушаетъ подобныя дѣла десятками и давно уже приноровилось кончать ихъ штукъ по пяти въ засѣданіе, отводя на каждое отъ пятнадцати до двадцати минутъ.
— Помните, господа! — напутствуетъ отъѣзжающія сессіи предсѣдатель суда въ нашемъ губернскомъ Непросыпайскѣ: — самъ законодатель внушаетъ намъ, чтобы судъ былъ, во-первыхъ, скорый, во-вторыхъ, правый и, только уже въ-третьихъ, милостивый!
И ѣдутъ сессіи въ Храповицкъ, Перинскъ, Подтыкаловъ, Покрываловъ, ѣдутъ и твердятъ про себя:
— Судъ скорый, скорый, скорый…
А мировой Грандіозовъ поддакиваетъ:
— Не токмо скорый, но даже и скорострѣльный.
Что касается спеціально инородческихъ дѣлъ, быстрота въ разбирательствѣ ихъ доведена до предѣльной энергіи. Храповицкіе злые языки предлагаютъ даже учреждать при судѣ, на время сессій, родъ тотализатора для игры на преступныхъ татаръ, наискорѣйше добѣгающихъ къ призу каторжныхъ работъ.
— Владиміръ Ахмэтъ Хуздызыдовъ — въ двѣнадцать съ половиною минутъ. Лихо сдѣлано!
— Владиміръ Аютымъ на полголовы… тьфу! на двадцать семь секундъ раньше!
Владиміръ Эпылэ Хуздызыдовъ также не избѣгъ рокового конца, дойдя до него по шаблонному пути, которымъ пробѣжали ранѣе тысячи ихъ, Хуздызыдовыхъ. Секретарь продекламировалъ коротенькій обвинительный актъ. Предсѣдательствующій, красивый, сѣдой господинъ, съ рѣчью книжною, какъ переводъ, — потому что предсѣдательствующій былъ полякъ и думалъ по-польски, — провозгласилъ вопросъ:
— Подсудимый Владиміръ Эпылэ Хуздызыдовъ! Признаете ли вы себя виновнымъ въ томъ, что, ночью съ 11 на 12 декабря прошлаго 1901 года, вы проникли въ закрытое помѣщеніе для домашнихъ животныхъ, принадлежащее вашему родственнику, одноуправцу и сосѣду Владиміру Кышпару Хуздызыдову, съ преступною цѣлью похитить благопріобрѣтеннаго Владиміромъ Кышпаромъ Хуздызыдовымъ на базарѣ, бѣлаго козла яманной породы; когда же Владиміръ Кышпаръ Хуздызыдовъ съ родственниками своими Владиміромъ Юсупомъ и Владиміромъ Якубомъ Хуздызыдовыми стали отнимать у васъ присвояемое животное, то вы, держа оное лѣвою рукою за рога, правою вынули изъ-за пазухи револьверъ системы «Непопаде» и произвели три выстрѣла въ упоръ, оставшіеся безъ послѣдствій только благодаря несовершенству огнестрѣльнаго оружія системы «Непопаде»?.. Переводчикъ!
Переводчикъ, волкоподобный парень лѣтъ тридцати, съ глазами, полными суевѣрнаго испуга предъ важностью судейской обстановки, быстро киваетъ головой:
— Здэси, вашъ прысхадыль.
— Изложите Владиміру Эпылэ Хуздызыдову все, мною сказанное.
— Слющій, вашъ прысхадыль!
— Помните, что вы обязаны переводить правильно, ясно, точно.
— Слющій.
— За неправильный переводъ подвергаетесь строжайшей отвѣтственности.
— Слющій!
И, строго уставясь на подсудимаго, можно сказать, поѣдая его глазами, переводчикъ внезапно испускаетъ короткій трехсложный лай:
— Гау-гау-гау?
Подсудимый печально косится узко прорѣзанными черными глазами и отвѣчаетъ еще проще:
— Чохъ.
— Никакъ нѣтъ, вашъ прысхадыль! Нычиму не виноватъ.
— Судебный приставъ! пригласите свидѣтеля Владиміра Кышпара Хуздызыдова.
Читатель, вѣроятно, недоумѣваетъ, почему подсудимые и свидѣтели инородцы поголовно оказываются Владимірами. Это значитъ, что — цѣлая управа Владиміровъ. И еще значитъ, что управа приняла крещеніе около 15 іюля, Владимірова дня. Благословилъ преосвященный: нарещи всѣхъ мужчинъ Владимірами, а женщинъ Ольгами! Миссіонерамъ оно и лучше: не надо ломать голову надъ святцами. Существуютъ цѣлые улусы Васильевъ, Сергѣевъ, Константиновъ и т. д. Такая одноименность крещеныхъ управъ ведетъ къ тому, что христіанское имя инородца становится какъ бы нарицательнымъ прозвищемъ православнаго. Крикните на базарѣ: Владиміръ! — къ вамъ обернутся, сотни головъ. Но, чтобы вызвать изъ этой сотни опредѣленнаго, нужнаго вамъ Владиміра, вамъ придется выкликнуть его старинное, магометанское имя: Эпылэ, Юсупъ, Кышпаръ и т. п.
Владиміры-Ахметы, Владиміры-Юсупы, Ольги-Зулымъ, Ольги-Зинабъ проходятъ предъ судомъ быстрою чередою. У всѣхъ у нихъ — коричневыя лица, плоскіе черные волосы и косо прорѣзанные глаза, печальные и темные, какъ ночи въ родной ихъ, холодной степи. Всѣ Ольги въ праздничныхъ шубкахъ, шитыхъ въ подолѣ, на груди, въ рукавахъ, по дубленкѣ причудливыми узорами синяго, краснаго, желтаго, зеленаго шелка. У всѣхъ подъ шубками младенцы — смирные, молчаливые сосуны, замотанные до одурѣнія непрерывною качкою то въ висячей зыбкѣ, то на материнской груди. Качаться тѣломъ — сидя ли, стоя ли — вторая натура инородки. Иныя закачиваются до столбняка, до какого-то сна на яву — съ мистическимъ, не то разсѣяннымъ, не то полуумнымъ выраженіемъ въ немигающихъ глазахъ… Гдѣ инородокъ много, мнѣ всегда представляется, будто я не на сушѣ, а на пароходной палубѣ въ свѣжій вѣтеръ. Если долго смотрѣть, это шатаніе живыхъ, пестрыхъ маятниковъ утомляетъ и раздражаетъ нервы. Я знаю впечатлительныхъ людей, которые сами начинали ему безсознательно подражать и мало-по-малу втягивались въ него, какъ въ нѣкую заразу.
Всѣмъ свидѣтелямъ предсѣдательствующій ставилъ длинные, сложные, обстоятельные и очень фразистые вопросы, послѣ которыхъ переводчикъ лаялъ коротко, съ начальственнымъ озлобленіемъ, на лай свой получалъ лай отвѣтный и затѣмъ увѣдомлялъ:
— Такъ точь, вашъ прысхадыль!
— Видалъ, вашъ прысхадыль!
— Запомнилъ, вашъ прысхадыль!
Подсудимый, между двумя малорослыми солдатиками, сидѣлъ молчаливый и неподвижный, какъ пень. По мѣрѣ того, какъ слѣдствіе шло впередъ, взоръ его, по-собачьи сосредоточенный на лицѣ предсѣдательствующаго, становился все спокойнѣе и грустнѣе. Повидимому, Владиміръ Эпылэ рѣшилъ въ умѣ своемъ, что именно этотъ-то многоглаголивый старикъ и есть его злѣйшій врагъ. И онъ главный здѣсь! Что захочетъ сдѣлать съ Эпылэ, то и сдѣлаетъ. И никто не заступится. Страшно Эпылэ!
— Слово принадлежитъ товарищу прокурора.
Въ ничтожныхъ дѣлахъ, подобныхъ стычкѣ двухъ Владиміровъ Хуздызыдовыхъ, храповицкіе обвинители издавна выработали традицію отдѣлываться короткимъ заявленіемъ:
— Поддерживаю обвиненіе въ размѣрахъ обвинительнаго акта.
Но сегодня на Валерьяна Агапитовича нашелъ ражъ поговорить. И всталъ онъ, уперся длинными руками на красносуконный столъ, мотнулъ волосатою головушкою и пошелъ, и пошелъ…
— Право собственности, господа судьи, — опора, столпъ общества. Владиміръ Кышпаръ Хуздызыдовъ — очень маленькая общественная единица, господа, но все же единица, и права его должны быть уважены и ограждены, какъ и наши съ вами права, какъ права каждаго члена общества. Покупая на храповицкомъ базарѣ бѣлаго яманнаго козла мѣстной породы, Владиміръ Кышпаръ Хуздызыдовъ, конечно, вѣрилъ, что живетъ въ обществѣ и подъ охраною законовъ, достаточно сильныхъ, чтобы оградить его право на благопріобрѣтенное животное, доставшееся ему тяжелою цѣною, цѣною трудовой копейки, господа! Не играючись, а рабочими мозолями добытъ этотъ козелъ! И, ужъ разумѣется, не предвидѣлъ Владиміръ Кышпаръ Хуздызыдовъ, что вскорѣ придется ему, отстаивая козла своего, идти подъ револьверныя пули хищника, пущенныя изъ огнестрѣльнаго орудія системы «Непопаде». Только счастливая случайность или, вѣрнѣе сказать, Промыслъ небесный не допустилъ, чтобы стоимость козла стала цѣною человѣческой жизни. Я предвижу попытки къ оправданію преступника невѣжествомъ, патріархальною дикостью мѣстныхъ нравовъ. Господа судьи! Эти качества, если даже они присущи человѣку со столь опредѣленно направленною злою волею, какъ Владиміръ Эпылэ Хуздызыдовъ, — эти качества не смягчаютъ вины его, нѣтъ! Они ее отягчаютъ! Мы живемъ и дѣйствуемъ въ молодомъ краю, которому нужны не дикари, но цивилизаторы! Граждане потребны намъ, а не патріархи! Какъ представители высшей культуры, мы отвѣтственны за этихъ дѣтей пустыни предъ небомъ и отечествомъ. Наша обязанность превратить ихъ въ гражданъ, научивъ ихъ уважать неприкосновенность чужихъ яманныхъ козловъ и цѣнить жизнь своего ближняго дороже стоимости козлиной шкуры. Нашъ святой долгъ воспитать ихъ для чести и нравственности! Почему, настаивая на доказанности данныхъ обвинительнаго акта во всей полнотѣ его, ходатайствую предъ судомъ о примѣненіи къ обвиняемому высшей мѣры наказанія, слѣдуемаго по закону!
Такою бурною тирадою заключилъ Буринокъ свою пылкую двадцатиминутную рѣчь. Опускаясь въ кресла, онъ, сквозь изнеможеніе, чувствовалъ, что судъ побѣжденъ, что залъ влюбленъ въ него, апплодисменты не гремятъ только потому, что Храповицкъ еще не дообразовался до апплодисментовъ. Подъ краснымъ сукномъ судейскаго стола къ Буринку просунулась привѣтственная рука члена суда.
— Великолѣпно, батенька! Просто… герой сессіи! Одно слово!
— Хоть бы и не въ Храповицкѣ, — шепнулъ предсѣдательствующій.
Самодовольно озираясь, герой сессіи всюду видѣлъ почтительные взгляды и сочувственныя улыбки. И, что всего удивительнѣе, радостно ухмылялся даже подсудимый Владиміръ Эпылэ Хуздызыдовъ.
— Этотъ-то съ чего?! — даже смутился было Буринокъ.
Коричневое лицо Эпылэ свѣтилось торжествомъ, инда скулы лоснились; осклабленный ротъ сверкалъ бѣлыми, какъ кипень, волчьими зубами; щелки глазъ лучисто сіяли. Въ волненіи восторга, Эпылэ едва могъ усидѣть на мѣстѣ, ерзалъ по скамьѣ подсудимыхъ, переминалъ нога за ногу и весело кивалъ головою то Буринку, то въ залъ — свидѣтелямъ-инородцамъ, а тѣ отвѣчали ему такими же веселыми кивками… Всѣ они, какъ и Эпылэ, покуда говорилъ Буринокъ, прислушивались къ нему съ величайшимъ, благоговѣйнымъ вниманіемъ.
— Подсудимый! Слово за вами. Что вы можете сказать въ свое оправданіе?
Подтолкнутый конвойными, окрикнутый переводчикомъ, Эпылэ всталъ и залаялъ гортанью. Лаялъ долго, быстро, страстно и все кивалъ, либо указывалъ пальцемъ на Буринка, улыбаясь ему съ такою нѣжностью, будто видѣлъ въ товарищѣ прокурора брата родного.
— Переводчикъ! что онъ говорить?
— Согласенъ, вашъ прысхадыль!
— Что такое — согласенъ? Съ чѣмъ онъ согласенъ? — брезгливо поморщился предсѣдательствующій.
— Соусимъ согласенъ, вашъ прысхадыль. Соусимъ, какъ господынъ паркуроръ требовалъ.
Буринокъ обвелъ залъ и судъ побѣдоносными очами. Эпылэ, со скамьи подсудимыхъ, еще подлаялъ что-то, ткнулъ пальцемъ въ воздухѣ по адресу предсѣдательствующаго и стукнулъ себя кулакомъ въ грудь.
— Исчо говорыль… мало-мало глупій человѣкъ, вашъ прысхадыль! — сконфузился переводчикъ.
— Переводчикъ! Напоминаю вамъ, что за неполную или неточную передачу…
— Глупій человѣкъ! простой человѣкъ! Соусимъ пустой слова говорилъ.
— … вы подвергаетесь строжайшей отвѣтственности по закону…
— Говарыль: если вашъ прысхадыль по правдѣ судыль, буду дарыль ему два яманъ, гаспадынъ паркуроръ пять баранъ, двамъ старикамъ по бокамъ четыре баранъ…
Залъ грохнулъ смѣхомъ. Предсѣдательскій звонокъ залился злобно и обиженно.
Вопросы поставлены. Судъ удалился въ комнату совѣщаній — очень недолгихъ: они не взяли и пяти минутъ. Владиміръ Эпылэ Хуздызыдовъ былъ «сдѣланъ»! Объявленіе приговора онъ выслушалъ съ тѣмъ тупымъ, на все готовымъ, всему покорнымъ равнодушіемъ, которымъ судимые инородцы однихъ судей до слезъ трогаютъ, а другихъ до неистовства ожесточаютъ. А, выслушавъ, — ни съ того, ни съ сего и опять къ немалому изумленію Буринка, — послалъ ему, хотя грустную, но дружескую, и даже запанибратскую улыбку.
За дѣломъ Хуздызыдова послѣдовалъ перерывъ. Въ корридорѣ общественнаго собранія, временно обращеннаго въ зданіе судебныхъ установленій, Буринокъ былъ снова окруженъ «избраннымъ обществомъ»; его хвалили, ему пророчили блестящую карьеру, съ нимъ кокетничали, онъ видѣлъ себя выше толпы и плылъ въ эмпиреяхъ… Владиміра Эпылэ Хуздызыдова провели тѣмъ же корридоромъ мимо, отправляя въ тюрьму. Товарищъ прокурора едва скользнулъ взглядомъ по арестанту, болѣе для него не интересному; но арестантъ, едва завидѣлъ товарища прокурора, такъ и расцвѣлъ, и весь затрепыхался. И, не успѣли конвойные глазами мигнуть, какъ Эпылэ, растолкавъ завизжавшихъ дамъ, шагнулъ къ Буринку, хлопнулъ его по плечу, заулыбался и залаялъ…
— Конвой! Куда глядите?!
— Сидоровъ! Матусенко! черти!
— Я те, дьявола косматаго, прикладомъ!
Эпылэ приняли въ толчки и мигомъ выперли на улицу… Озадаченный Буринокъ таращилъ глаза, ровно ничего не понимая.
— Не извольте безпокоиться, — ухаживалъ за нимъ бакалейщикъ Хомутовъ, другъ-пріятель и оберъ-грабитель всѣхъ инородческихъ управъ. — Онъ не съ дурнымъ къ вамъ… А дурачекъ, необразованный; по свинству своему, благодарить васъ вывернулся.
— Благодарить? Онъ? Меня? За что?
— Да, вѣдь, — какъ, въ невѣрной глупости своей, не знамши русскаго языка… Онъ, стало быть, извините, вообразилъ себѣ такое, будто вы его отъ суда защищали!
Буринку показалось, что у него оторвалась селезенка…