Сахалин (Дорошевич)/Убийцы/ДО
| ← Два одессита | Сахалинъ (Каторга) — Убійцы : Супружеская чета | Гребенюкъ и его хозяйство → |
| Опубл.: 1903. Источникъ: Дорошевичъ В. М. I // Сахалинъ. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1903. — С. 72. |
— Душка, а не выпила ли бы ты чайку? Я бы принесъ.
— Да присядь ты, милый, хоть на минутку. Усталъ!
— И, что ты, душка? Серьезно, я бы принесъ.
Такіе разговоры слышатся за стѣной цѣлый день.
Мои квартирные хозяева, ссыльно-каторжные Пищиковы, — преинтересная парочка.
Онъ — Отелло. Въ нѣкоторомъ родѣ, даже литературная знаменитость. Герой разсказа Г. И. Успенскаго — «Одинъ на одинъ». Преступникъ-палачъ, о которомъ говорила вся Россія.
Его дѣло — отголосокъ послѣдней войны. Его жертва была, какъ и многія въ то время, влюблена въ плѣннаго турка. Онъ ея давнишній другъ, добровольно принялъ на себя изъ дружбы роль postillon d’amour[1]. Носилъ записки, помогалъ сближенію. Мало-по-малу они на этой почвѣ сблизились, больше узнали другъ друга… Онъ полюбилъ ту, которой помогалъ пользоваться любовью другого. Она полюбила его. Турокъ былъ забытъ, уѣхалъ къ себѣ на родину. Они повѣнчались, лѣтъ шесть прожили мирно и счастливо. Онъ былъ уже отцомъ четверыхъ дѣтей. Она готовилась вскорѣ подарить его пятымъ.
Какъ вдругъ въ немъ проснулась ревность къ прошлому.
Этотъ турокъ, мимолетный гость ея сердца, забытый, исчезнувшій съ горизонта, — призракомъ всталъ между ними.
Мысль о томъ, что она дѣлила свои ласки съ другимъ, терзала, мучила, жгла его душу.
Ужасныя, мучительныя подозрѣнія вставали въ разстроенномъ воображеніи.
Подозрѣнія, что она любитъ «того». Что, лаская его, она думаетъ о другомъ.
Что дѣти, — его дѣти, — рождены съ мыслью о другомъ.
Эта страшная, эта патологическая душевная драма закончилась страшной же казнью «виновной».
Пищиковъ привязалъ свою жену къ кровати и засѣкъ ее нагайкой до смерти. Мучился самъ и наслаждался ея мученіями. Истязаніе длилось нѣсколько часовъ… А она… Она цѣловала въ это время его руки.
Любила ли она его такъ, что даже муки готова была принять отъ него съ благодарностью? Или прощенія себѣ молила въ эти страшныя минуты, — прощенія за тѣ душевныя пытки, невольной виновницей которыхъ была она…
Таковъ онъ — Пищиковъ. Онъ осужденъ въ вѣчную каторгу, но, за скидкой по манифестамъ, ему осталось теперь 4 года.
Она, — теперешняя жена Пищикова, — тоже «вдова по собственной винѣ».
Ея процессъ, хоть не столь громкій, обошелъ въ свое время всѣ газеты.
Она — бывшая актриса, убила своего мужа, полковника, вмѣстѣ съ другомъ дома, и спрятала въ укромномъ мѣстѣ. Трупъ былъ найденъ, преступленіе раскрыто, ей пришлось итти въ каторгу на долгій срокъ.
«Шаронихѣ», какъ ее звали на каторгѣ, пришлось вытерпѣть не малую борьбу прежде, чѣмъ удалось отстоять свою независимость, спастись отъ общей участи всѣхъ ссыльно-каторжныхъ женщинъ.
Первымъ долгомъ на Сахалинѣ ее, бойкую, неглупую, довольно интеллигентную женщину, облюбовалъ одинъ изъ сахалинскихъ чиновниковъ и взялъ къ себѣ въ «кухарки», — со всѣми правами и преимуществами, на Сахалинѣ въ такихъ случаяхъ кухаркамъ предоставляемыми.
Но «Шарониха» сразу запротестовала.
— Или «кухаркой», или «сударкой», — а «смѣшивать два эти ремесла есть тьма охотницъ, — я не изъ ихъ числа».
И протестовала такъ громко, энергично, настойчиво, что ее пришлось оставить въ покоѣ.
Тутъ она познакомилась съ Пищиковымъ; они полюбили другъ друга, — и пара убійцъ повѣнчалась.
Пара убійцъ… Какъ странно звучитъ это названіе, когда приходится говорить объ этой милой, безконечно симпатичной, душа въ душу живущей, славной парочкѣ.
Ихъ прошлое кажется клеветою на нихъ.
— Не можетъ этого быть! Не можетъ быть, чтобы этотъ нѣжный супругъ, который двухъ словъ не можетъ сказать женѣ, чтобъ не прибавить третьяго — ласковаго, чтобъ онъ могъ быть палачомъ. Не можетъ быть, чтобъ эти вѣчно работающія, честныя, трудовыя руки были обагрены убійствомъ мужа!
Крѣпко схватившись другъ за друга, они выплыли въ этомъ океанѣ грязи, который зовется каторгой, выплыли и спасли другъ друга.
Не отсюда ли эта взаимная, трогательная нѣжность?
Онъ служилъ смотрителемъ маяка и въ канцеляріи начальника округа, — онъ правая рука начальника, знаетъ и отлично, добросовѣстно, старательно ведетъ всѣ дѣла.
Онъ, какъ я уже говорилъ, добрый, славный мужъ, удивительно кроткій, находящійся даже немножко подъ башмакомъ у своей энергичной жены.
Ничто не напоминаетъ въ немъ прежняго Отелло, Отелло-палача.
Только разъ въ немъ проснулась старая болѣзнь — ревность.
Его жена до сихъ поръ вспоминаетъ объ этомъ съ ужасомъ.
Онъ досталъ бритву, наточилъ, заперся и… сбрилъ свою огромную, окладистую бороду и усы.
«Страшно было взглянуть на него!»
— И не подходи ко мнѣ послѣ этого! — объявила г-жа Пищикова.
Онъ долго просилъ прощенія и ходилъ съ виноватымъ видомъ. Больше онъ уже не ревновалъ.
Она… Нѣтъ минуты, когда бы она не была чѣмъ-нибудь занята. То солитъ сельди, то дѣлаетъ на продажу искусственные цвѣты, работаетъ въ своемъ отличномъ, прямо образцовомъ огородѣ, шьетъ платья корсаковской «интеллигенціи».
И беретъ… 1 рубль «за фасонъ».
— Что такъ дешево? — изумился я. — Да вѣдь это даромъ! Вы бы хоть два!
Она даже замахала въ испугѣ руками.
— Что вы?! Что вы! Вѣдь ему осталось еще четыре года каторги. Четыре года надъ нимъ все могутъ сдѣлать! На меня разсердятся, а на немъ выместятъ. Нѣтъ! Нѣтъ! Что вы?! Что вы?!
Надо видѣть, какъ говоритъ о своемъ мужѣ эта женщина, слышать, какъ дрожитъ ея голосъ, когда она вспоминаетъ, что ему осталось еще 4 года каторги… сколько любви, тревоги, боязни за любимаго человѣка слышится тогда въ ея голосѣ.
Я познакомился съ ней еще на пароходѣ. Она возвращалась изъ Владивостока, гдѣ ей дѣлали трудную операцію, опасную для жизни.
Едва корсаковскій катеръ присталъ къ пароходу, на трапъ первымъ взбѣжалъ мужчина съ огромной бородой, — ея мужъ.
Они буквально замерли въ объятіяхъ другъ друга. Нѣсколько минутъ стояли такъ.
— Милый!
— Дорогая! — слышалось сквозь тихія всхлипыванія.
У обоихъ ручьемъ текли слезы.
Вспоминаютъ ли они о прошломъ?
И онъ и она отъ времени до времени запиваютъ.
Можетъ-быть, это дань, которую они платятъ совѣсти?
Совѣсть вѣдь «беретъ» и водкой…
Примѣчанія
править- ↑ фр.