Сахалин (Дорошевич)/Тюрьма ночью/ДО

Сахалинъ (Каторга) — Тюрьма ночью
авторъ Власъ Михайловичъ Дорошевичъ
Опубл.: 1903. Источникъ: Дорошевичъ В. М. I // Сахалинъ. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1903. — С. 38.

Холодная, темная, безлунная ночь. Только звѣзды мерцаютъ.

По огромному тюремному двору тамъ и сямъ бѣгаютъ огоньки фонариковъ.

Не видно ни зги, но чувствуется присутствіе, дыханье толпы.

Мы останавливаемся предъ высокимъ чернымъ силуэтомъ какого-то зданія: это — часовня посрединѣ двора.

— Шапки долой! — раздается команда, — къ молитвѣ готовьсь. Начинай.

— «Христосъ воскресе изъ мертвыхъ»… — раздается среди темноты.

Поютъ сотни невидимыхъ людей.

Голоса слышатся въ темнотѣ справа, слѣва, около, гдѣ-то тамъ, вдали!..

Словно вся эта тьма запѣла.

Этотъ гимнъ воскресенія, пѣснь торжества побѣды надъ смертью, — при такой обстановкѣ! Это производило потрясающее впечатлѣніе.

Невидимый хоръ пропѣлъ еще нѣсколько молитвъ, и началась повѣрка.

За позднимъ временемъ, обычной переклички не было, просто считали людей.

Поднявъ фонарь въ уровень лица, надзиратели проходили по рядамъ и пересчитывали арестантовъ.

Изъ темницы на моментъ выглядывали старыя, молодыя, мрачныя, усталыя, свирѣпыя, отталкивающія и обыденныя лица, — и сейчасъ же снова исчезали во тьмѣ.

Въ концѣ каждаго отдѣленія фонарь освѣщалъ чисто одѣтаго старосту.

— Семьдесятъ пять? — спрашивалъ надзиратель.

— Семьдесятъ пять! — отвѣчалъ староста.

Старшій надзиратель подвелъ итогъ и доложилъ смотрителю, что всѣ люди въ наличности.

— Ступай спать!

Толпа зашумѣла. Тьма кругомъ словно ожила. Послышался топотъ ногъ, разговоръ, вздохи, позѣвыванія.

Усталые за день каторжники торопливо расходились по камерамъ.

— Кто идетъ? — окрикнулъ часовой у кандальной тюрьмы.

— Кто идетъ? — уже отчаянно завопилъ онъ, когда мы подошли ближе.

— Г. смотритель! Что орешь-то!..

Мы прошли подъ воротами.

Загремѣлъ огромный замокъ, клубъ сырого, промозглаго пара вырвался изъ отворяемой двери, — и мы вошли въ одинъ изъ «номеровъ» кандальнаго отдѣленія.

— Смирно! Встать!

Наше появленіе словно разбудило дремавшіе кандалы.

Кандалы забренчали, залязгали, зазвенѣли, заговорили своимъ отвратительнымъ говоромъ.

Чувствовалось тяжело среди этого звона цѣпей, въ полумракѣ кандальной тюрьмы. Я взглянулъ на стѣны. По нимъ тянулись какія-то широкія тѣни, полосы. Словно гигантскій паукъ заткалъ все какой-то огромной паутиной… Словно какія-то огромныя летучія мыши прицѣпились и висѣли по стѣнамъ.

Это — вѣтви ели, развѣшанныя по стѣнамъ для освѣженія воздуха.

Пахло сыростью, плѣсенью, испариной.

Кандальныхъ перекликали по фамиліямъ.

Арестантскія работы. Каторжане, тащащіе балку для баржи.

Они проходили мимо насъ, звеня кандалами, а по стѣнѣ двигались уродливыя, огромныя тѣни.

Въ одномъ изъ отдѣленій было двое тачечниковъ. Оба — кавказцы, прикованные за побѣги.

Одинъ изъ нихъ, высокій, крѣпкій мужчина, съ открытымъ лицомъ, смѣлыми, врядъ ли когда отражавшими страхъ глазами, — при перекличкѣ, громыхая цѣпями, провезъ свою тачку мимо насъ.

Другой лежалъ въ углу.

— А тотъ чего лежитъ?

Тачечникъ что-то проговорилъ слабымъ, прерывающимся голосомъ.

— Больна она! Очень шибко больна! Слаба стала! — объяснилъ татаринъ-переводчикъ.

Во время молитвы онъ поднялся и стоялъ, опираясь на свою тачку, охая, вздыхая, напоминая какой-то страдальческій призракъ, при каждомъ движеніи звенѣвшій цѣпями.

Вы не можете себѣ представить, какое впечатлѣніе производитъ человѣкъ, прикованный къ тачкѣ.

Вы смотрите на него прямо съ удивленіемъ.

— Да чего это онъ ее все возитъ?

И воочію видишь, и не вѣрится въ это наказаніе.

По окончаніи провѣрки, кандальные пѣли молитвы.

Было странно слышать: въ «номерѣ» — 40—50 человѣкъ, а поетъ слабенькій хоръ изъ 7—8. Остальные все кавказцы…

Меня удивляло, что въ кандальномъ отдѣленіи не пѣли «Христосъ воскресе».

— Почему это? — спросилъ я у смотрителя.

— А забыли, вѣроятно!

Люди, забывшіе даже про то, что теперь пасхальная недѣля!..