Сахалин (Дорошевич)/Игроки
| ← Храпы | Сахалин (Каторга) — Игроки | Жиганы → |
| Опубл.: 1903. Источник: Новодворский В., Дорошевич В. Коронка в пиках до валета. Каторга. — СПб.: Санта, 1994. — 20 000 экз. — ISBN 5-87243-010-8. |
На каторге, где всё продаётся и покупается, и притом продаётся и покупается очень дёшево, человек, у которого есть деньги, да ещё шальные, не может не иметь влияния.
«Игрок», кроме игры, ничем больше и не занимается. Шулера — они все. И когда «игрок» играет с «игроком», это, в сущности, только состязание в шулерничестве. В то время, как один мечет подтасованными картами, другой делает вольты, меняя карты, под которые подложен куш. Но да спасёт Бог, заметить: «Да он мошенничает!» Тюрьма изобьёт до полусмерти:
— Не лезь не в своё дело!
Если «игрок» особенно ловкий шулер, он носит почётное имя «мастака».
Около «игрока» кормится слишком много народу, чтобы он не имел веса и значения. Во-первых, «игрок» никогда не отбывает каторжных работ, — он нанимает за себя «сухарника». Затем «игрок» всегда имеет «поддувалу», иногда даже несколько, которые убирают его место на нарах, стелют постель, бегают за обедом, заваривают чай. «Игрок» даёт заработок майдану, получающему десять процентов с банкомёта и пять с «понтёров». Благодаря «игроку», зарабатывает и «стрёмщик», который караулит у дверей, пока идёт игра, и получает за это тоже мзду. Через «игрока» пускают в оборот свои деньги и «отцы», — ростовщики, когда появляется неопытный или новичок, — а у «игрока» нет достаточно денег, — они «кладут банк» и выигрывают наверняка. Наконец, «игрок» человек «фартовый». Деньги у него шальные, — ему «ничего не составляет» и так, здорово живёшь, человеку три-пять копеек дать.
В лице всей этой оравы «игрок» всегда имеет свою партию, которая готова его поддержать, когда угодно, в чём угодно. Он может изменять постановления тюремного схода, — за него много народа. С ним страшно ссориться. Велит отлупить — отлупят. К нему нужно подольщаться: прикажет помиловать — помилуют. К тому же от него «завсегда мало-мало перепасть может», что среди нищих, конечно, играет огромную роль.
И «кочевряжатся» же зато «игроки», пока они в силе. И «измываются» же над товарищами. Каких только диких форм издевательства не приходит им в голову. Был у меня в одной из тюрем знакомый «игрок», за которым я охотился, как за интересным типом. Бедняга «попал в полосу», ему не везло. «Игроки» всегда франты, а тут с него даже лоск сошёл. Ходит злой, раздражительный, вечно хмурый. С себя уж даже проигрывать начал, — часы серебряные продул, предмет величайшей гордости. Плохо!
— Что, брат, в «жиганы» попадаешь?
— К тому идёт!
Только прихожу как-то в тюрьму, — батюшки, да это он ли? Не узнал даже сразу. Развалился на нарах, покрикивает. «Поддувала» еле-еле все его капризы исполнять успевает.
— Что, — кричит, — Матвей Николаевич сегодня обедать будет?
«Поддувала» подносит обычную лоханочку с баландой.
«Матвей Николаевич» приподнялся, поглядел и в лоханочку плюнул.
— Собак этим кормить. Кому, дура, подал? Станет Матвей Николаевич это есть? Дальше что есть?
«Поддувала» положил на нары нарезанный чёрный хлеб.
— Чайку, Матвей Николаевич, пожалуйте!
«Матвей Николаевич» сшиб хлеб ногой с нар.
— Нешто это Матвей Николаевича еда? Учить вас, дураков, некому! Станет Матвей Николаевич дураковскую пищу есть? Подавай колбасу!
«Поддувала» подал копчёную колбасу и белый хлеб.
— То-то!
«Поддувала», подбирая с пола куски чёрного хлеба, только улыбнулся в мою сторону.
— Забавники, мол!
А кругом сидят голодные люди.
— Ты чего ж ему, — спрашиваю потом «поддувалу», — баланду подаёшь, чтобы плевал, да хлеб, чтоб по полу валял! Знаешь, что он при деньгах кочевряжится и кроме своего ничего не ест. И подавал бы ему сразу колбасу с белым хлебом.
— Нешто можно? — даже испугался «поддувала». — Не приведи Господи. «Ты это что же? — сейчас спросит. — Кто я такой есть? Арестант я, иль уж нет?» — Арестант мол. — «А если я арестант, почему ж ты мне арестантской пишшии не подаёшь? А? Может, я не погнушаюсь, есть буду? Почему ты, такой-сякой, знать можешь, что Матвей Николаевич, человек сильный, на уме содержит? Колбасу подавать, такой-сякой! Моё добро не беречь, — может, я казённым пропитаюсь, а ты моё добро травить хочешь!» И пойдёт! На целый час волынку затрёт! Ну, и подаёшь ему пайку с баландой. Для порядка. Ему ведь что, — ему только чтоб власть свою показать! Порядок известный! Выиграл!
А то в другой раз послали как-то одного «игрока» в тайгу на работу. Отвертеться никак не удалось. Так он на товарище-«жигане» с полверсты верхом поехал. Нанял и поехал.
— У меня, — говорит, — ноги болят.