[444]
Въ одной милѣ отъ столицы лежало старинное барское помѣстье; въ помѣстьи былъ замокъ со множествомъ башенъ, окруженный толстыми стѣнами.
Въ замкѣ жили—конечно, только въ лѣтнее время—богатые, знатные господа. Это помѣстье было лучшимъ, богатѣйшимъ изъ всѣхъ ихъ имѣній; замокъ смотрѣлъ отстроеннымъ заново, внутри все было устроено съ такимъ комфортомъ и удобствомъ. Надъ воротами красовался высѣченный изъ камня родовой гербъ господъ; и гербъ, и весь верхній выступъ воротъ были обвиты розами. Передъ самымъ замкомъ разстилался зеленый коверъ—лужайка, покрытая дерномъ; въ саду росъ и красный, и бѣлый тернъ, и разныя рѣдкія цвѣты—прямо на вольномъ воздухѣ, кромѣ тѣхъ, что росли въ теплицѣ.
Недаромъ же господа держали дѣльнаго садовника! Любо было посмотрѣть на цвѣтникъ, на фруктовый садъ и на огородъ. Но къ нимъ примыкалъ еще остатокъ стараго сада—площадка,
[445]обсаженная кустами буксбаума, подстриженными въ видѣ коронъ и пирамидъ, и на ней два могучихъ старыхъ дерева, почти всегда оголенныхъ, безъ единаго листочка, и словно осыпанныхъ во время какого-нибудь урагана большими комками навоза. На самомъ же дѣлѣ эти комки были птичьими гнѣздами.
На деревьяхъ гнѣздилась съ незапамятныхъ временъ масса крикливыхъ грачей и воронъ. Тутъ былъ настоящій птичій городокъ; птицы являлись здѣсь владѣтельными господами; и то сказать, онѣ были, вѣдь, старѣйшими обитателями усадьбы, а слѣдовательно, и настоящими господами здѣсь! Имъ мало было дѣла до людей, которые копошились тамъ внизу,—онѣ, такъ сказать, только терпѣли этихъ низменныхъ созданій, хотя тѣ порою и палили въ нихъ изъ ружей, такъ что у нихъ дрожь пробѣгала по спинѣ, и онѣ въ ужасѣ взлетали къ верху съ криками: „Ду-рракъ! Ду-рракъ!“
Садовникъ часто говорилъ господамъ, что слѣдовало бы срубить эти старыя некрасивыя деревья и за одно избавиться отъ крикливыхъ птицъ,—онѣ, навѣрно, улетятъ тогда въ другое мѣсто. Но господа не желали разстаться ни съ деревьями, ни съ птицами: такъ было въ усадьбѣ въ старину, такъ оно должно было остаться и впредь—никакихъ перемѣнъ.
— Эти деревья—родовое имѣніе птицъ, пусть же онѣ владѣютъ имъ, добрѣйшій Ларсенъ!
Фамилія садовника была Ларсенъ, но въ данномъ случаѣ фамилія его ни при чемъ.
— Да и развѣ мало у васъ мѣста, добрѣйшій Ларсенъ? И цвѣтникъ, и теплицы, и фруктовый садъ, и огородъ—все въ вашемъ распоряженіи!
Дѣйствительно, все это было предоставлено на его полное попеченіе, и онъ ухаживалъ за ввѣреннымъ ему участкомъ съ любовью и усердіемъ. И господа цѣнили его за это, но вмѣстѣ съ тѣмъ и не скрывали, что въ гостяхъ имъ нерѣдко приходилось кушать лучшіе фрукты и любоваться болѣе красивыми цвѣтами, чѣмъ у себя дома. Это огорчало садовника,—онъ хотѣлъ имѣть въ господскомъ саду все, что только было лучшаго изъ фруктовъ и цвѣтовъ, и употреблялъ для этого всѣ старанія. Онъ былъ добрый, честный слуга.
Разъ господа позвали его къ себѣ и сказали со всею господскою мягкостью и снисходительностью, что вотъ-де наканунѣ имъ пришлось отвѣдать у своихъ знатныхъ друзей такихъ
[446]вкусныхъ, сочныхъ яблокъ и грушъ, что и они, и всѣ остальные гости были просто поражены; конечно, эти плоды навѣрно не здѣшніе, но ихъ надо развести и здѣсь, если только климатъ позволитъ. Господа узнали, что плоды были куплены въ городѣ, въ лучшемъ фруктовомъ магазинѣ; такъ вотъ, пусть садовникъ съѣздитъ туда и узнаетъ, откуда они привезены, а затѣмъ выпишетъ черенки.
Садовникъ хорошо зналъ хозяина того магазина,—ему-то какъ-разъ онъ, съ согласія господъ, и продавалъ весь излишекъ фруктовъ изъ ихъ сада.
И вотъ, садовникъ отправился въ городъ и спросилъ хозяина магазина, откуда онъ досталъ эти хваленые яблоки и груши.
— Да изъ вашего же сада!—отвѣтилъ тотъ и показалъ садовнику плоды.
Садовникъ сразу призналъ ихъ.
Какъ же онъ былъ радъ! Живо вернулся домой и доложилъ господамъ, что и яблоки, и груши изъ ихъ собственнаго сада.
Господа и вѣрить не хотѣли.
— Это просто невозможно, Ларсенъ! Вотъ, если бы вы могли достать отъ хозяина магазина письменное удостовѣреніе?..
Конечно! Удостовѣреніе было доставлено.
— Замѣчательно!—сказали господа.
Съ тѣхъ поръ на господскомъ столѣ стали ежедневно появляться большія вазы съ этими великолѣпными яблоками и грушами изъ собственнаго сада господъ. Стали также разсылать ихъ боченками всѣмъ друзьямъ, жившимъ въ городѣ и за городомъ, и даже за-границею. Господамъ это доставляло такое удовольствіе! Но они, конечно, не забывали и того, что два послѣднія лѣта были особенно благопріятны для фруктовъ, которые удались у всѣхъ!
Прошло нѣсколько времени. Господа были приглашены на придворный обѣдъ. На другой день садовника позвали къ господамъ: во дворцѣ имъ подавали за дессертомъ удивительно сочныя, нѣжныя и вкусныя дыни прямо изъ королевской теплицы.
— Надо вамъ отправиться къ придворному садовнику, Ларсенъ, и добыть сѣмянъ этихъ чудныхъ дынь!
— Да, вѣдь, придворный садовникъ самъ бралъ сѣмена отъ насъ!—радостно сказалъ садовникъ.
— Ну, такъ онъ съумѣлъ выходить изъ нихъ удивительные плоды!—сказали господа.—Каждая дыня была превосходна!
[447]
— Тѣмъ больше чести мнѣ!—сказалъ садовникъ.—Я могу доложить милостивымъ господамъ, что у придворнаго садовника дыни нынѣшній годъ совсѣмъ не удались, и, увидавъ, какъ хороши и вкусны наши, онъ взялъ у меня для вчерашняго обѣда три штуки.
— Ларсенъ! Не воображайте, что тѣ дыни изъ нашего сада!
— А я думаю, что такъ!—отвѣтилъ садовникъ, отправился къ придворному садовнику и добылъ отъ него письменное удостовѣреніе, что дыни, поданныя вчера къ королевскому столу, были взяты изъ сада его господъ.
Господа были поражены, но не стали держать этой исторіи въ секретѣ, всѣмъ показывали удостовѣреніе и повсюду разсылали сѣмена дынь, какъ прежде черенки яблонь и грушевыхъ деревьевъ.
А относительно этихъ черенковъ приходили извѣстія, что они привились, и деревья стали приносить великолѣпные плоды, получившіе названіе въ честь господской усадьбы; такимъ образомъ, имя ея получило теперь извѣстность и на французскомъ, и на нѣмецкомъ, и на англійскомъ языкахъ.
Ничего такого господамъ и не снилось прежде.
— Только бы нашъ садовникъ не возомнилъ о себѣ слишкомъ много!—говорили они.
Но садовникъ относился къ дѣлу совсѣмъ иначе и заботился только о томъ, чтобы удержать за собою славу одного изъ лучшихъ садовниковъ въ странѣ. Ради этого онъ прилагалъ всѣ старанія, чтобы ежегодно имѣть въ господскомъ саду самые лучшіе плоды и цвѣты. Тѣмъ не менѣе, ему часто приходилось слышать отъ своихъ господъ, что изъ всѣхъ доставленныхъ имъ фруктовъ лучше всего удались ему тѣ первыя яблоки и груши. Конечно, и дыни были очень хороши, но это, вѣдь, совсѣмъ другое дѣло! Земляника же, хоть и дѣйствительно превосходная, все же была не лучше чѣмъ у многихъ другихъ господъ. А случилось одинъ годъ, что у садовника не удались рѣдиски, такъ только и разговору было, что о неудавшихся рѣдискахъ, о томъ же, что удалось, совсѣмъ не говорили.
У господъ какъ будто легче становилось на сердцѣ, если они могли сказать:
— Не повезло вамъ нынѣшній годъ, добрѣйшій Ларсенъ!—Имъ просто пріятно было говорить:—Да, да, не повезло вамъ!—
Два-три раза въ недѣлю садовникъ украшалъ комнаты
[448]свѣжими букетами цвѣтовъ, подобранныхъ съ такимъ вкусомъ, что всѣ краски какъ-то особенно эффектно оттѣняли другъ друга.
— У васъ есть вкусъ, Ларсенъ!—говорили господа.—Но это даръ Божій, и вы сами тутъ ни при чемъ!
Однажды садовникъ принесъ въ комнаты большую хрустальную вазу, въ которой плавалъ большой листъ кувшинки, а на немъ покоился яркій голубой цвѣтокъ величиною съ подсолнечникъ, длинный же толстый стебель его купался въ водѣ.
— Индійскій лотосъ!—вскричали господа.
Никогда еще не видывали они такого цвѣтка! И вотъ, днемъ его выставляли на яркое солнышко, а вечеромъ освѣщали искусственнымъ свѣтомъ, и всѣ гости приходили въ восторгъ отъ прекраснаго, рѣдкаго цвѣтка. Такое впечатлѣніе цвѣтокъ произвелъ даже на самую знатную даму во всей странѣ—на молодую принцессу, а она была очень умна и добра сердцемъ.
Господа сочли за честь поднести ей цвѣтокъ, и она увезла его съ собою во дворецъ, а господа отправились въ садъ,—имъ хотѣлось сорвать себѣ другой такой же цвѣтокъ, если только найдется еще хоть одинъ, но ничего не нашли. Тогда они призвали садовника и спросили, откуда онъ взялъ голубой лотосъ.
— Мы напрасно искали его повсюду!—сказали они.—Искали и въ теплицѣ, и въ цвѣтникѣ!
— Да тамъ-то вы его и не найдете!—отвѣтилъ садовникъ.—Это, вѣдь, простой цвѣтокъ изъ огорода! Но красивъ онъ, правда? Ни дать—ни взять цвѣтокъ голубого кактуса! А на самомъ-то дѣлѣ только цвѣтъ артишока!
— Вамъ слѣдовало заявить намъ это сразу!—сказали господа.—А то мы приняли его за рѣдкій тропическій цвѣтокъ! Вы насъ скомпрометировали передъ принцессою! Она увидала его у насъ, и онъ ей очень понравился, но она не знала, что это за цвѣтокъ, даромъ что прошла всю ботанику! Но, конечно, этой наукѣ нѣтъ дѣла до кухонныхъ травъ! Какъ же это вамъ взбрело на умъ принести такой цвѣтокъ въ комнату? Вѣдь, насъ теперь на смѣхъ подымутъ!
И прекрасный голубой цвѣтокъ, питомецъ огорода, былъ приговоренъ къ изгнанію изъ барскихъ покоевъ,—тутъ ему было не мѣсто—а сами господа поѣхали къ принцессѣ извиниться и объяснить, что это только простой огородный цвѣтокъ, который садовнику вздумалось принести въ комнаты, за что онъ уже и получилъ выговоръ.
[449]
— Ну, это и грѣшно, и несправедливо!—сказала принцесса.—Онъ только открылъ намъ глаза на прелестный цвѣтокъ, котораго мы прежде не замѣчали, указалъ красоту тамъ, гдѣ намъ и въ голову не приходило искать ее! Я велю придворному садовнику ежедневно, пока артишоки будутъ въ цвѣту, приносить мнѣ въ комнату по такому цвѣтку!
И какъ сказала, такъ и сдѣлала.
Тогда и господа объявили садовнику, что онъ опять можетъ приносить имъ въ комнаты свѣжіе цвѣты артишока.
— Въ сущности-то они очень красивы!—сказали они.—И въ высшей степени оригинальны!
И садовника даже похвалили.
— А онъ страсть это любитъ!—толковали господа потомъ.—Онъ словно балованный ребенокъ у насъ!
Осенью случилась страшная буря; разыгралась она ночью и такъ свирѣпствовала, что выворотила съ корнями много деревьевъ на опушкѣ лѣса, а также, къ большому огорченію господъ, какъ они сами сказали, и къ радости садовника, повалила и два большихъ старыхъ дерева съ птичьими гнѣздами. Сквозь завыванія бури слышны были крики грачей и воронъ, которыя, по разсказамъ дворни, даже бились крыльями въ оконныя стекла.
— Ну, теперь вы рады, Ларсенъ?—сказали господа.—Буря свалила деревья, и птицы улетѣли въ лѣсъ. Ничто больше не напоминаетъ взору о старинѣ! Всякій слѣдъ ея стертъ, уничтоженъ! Насъ это огорчаетъ!
Садовникъ не сказалъ ни слова, но рѣшилъ поскорѣе приступить къ осуществленію своей давнишней мечты, воспользоваться, какъ слѣдуетъ, этимъ чудеснымъ, залитымъ солнцемъ мѣстечкомъ, до котораго прежде не смѣлъ касаться. Оно послужитъ къ украшенію сада, и господа сами будутъ довольны.
Старыя деревья, падая, смяли и переломали старые кусты буксбаума со всѣми ихъ отводками, и садовникъ рѣшилъ совсѣмъ вырвать ихъ и засадить все мѣстечко простыми полевыми и лѣсными растеніями. Ничего такого не пришло бы въ голову другому садовнику! Онъ разсадилъ всѣ эти растенія какъ можно лучше: любящія тѣнь—посадилъ въ тѣни, любящія солнце—на солнышкѣ, заботливо ухаживалъ за ними, и они разрослись на славу.
Среди этой группы возвышался можжевельникъ, питомецъ ютландскихъ степей, напоминающій итальянскій кипарисъ, и
[450]блестящій колючій, вѣчно-зеленый и лѣтомъ и зимою, красивый Христовъ тернъ, а пониже росли папоротники всѣхъ сортовъ и видовъ; одни были похожи на миніатюрныя пальмы, другіе на тонкое прелестное растеніе „Венерины волосы“. Росъ здѣсь также и скромный репейникъ, свѣжіе цвѣты котораго такъ красивы, что ихъ не грѣхъ помѣстить въ любой букетъ. Репейникъ былъ посаженъ на сухомъ мѣстѣ, а пониже, въ болѣе сыромъ грунтѣ, росъ лопухъ, также самое простое, но, благодаря своей вышинѣ и размѣру листьевъ, такое красивое декоративное растеніе. Кромѣ того росли здѣсь и осыпанные цвѣтами, похожіе на огромные канделябры, царскія кудри, взятыя съ поля, и дикій ясминникъ, и первоцвѣтъ, и лѣсные ландыши, и дикая калла, и трехлистная нѣжная заячья травка,—ну, просто заглядѣнье!
А на самомъ первомъ планѣ опирался на проволочную ограду рядъ маленькихъ грушевыхъ деревьевъ французской породы. Росли они на самомъ припекѣ, за ними заботливо ухаживали, и они скоро стали приносить большіе, сочные плоды, какіе приносятъ у себя на родинѣ.
Вмѣсто же двухъ старыхъ голыхъ деревьевъ садовникъ водрузилъ здѣсь высокій шестъ съ Данеброгомъ на вершинѣ, а рядомъ съ нимъ другой, обвитый лѣтомъ и осенью душистымъ хмѣлемъ; зимою же къ верхушкѣ его, согласно старинному обычаю, привязывался снопъ необмолоченнаго овса—на поживу птицамъ небеснымъ. Пусть и птички весело справятъ сочельникъ!
— Нашъ добрѣйшій Ларсенъ ударился на старости лѣтъ въ сентиментальность!—сказали господа.—Но намъ-то онъ очень преданъ!
Около Новаго года, въ одномъ изъ иллюстрированныхъ журналовъ появилась картинка, изображающая старое господское помѣстье. На ней были также видны и шестъ съ Данеброгомъ и шестъ съ привязаннымъ къ нему снопомъ—рождественскимъ угощеніемъ для птицъ. Къ рисунку относилась замѣтка, въ которой привѣтствовалась прекрасная мысль—воскресить старинный обычай, столь характерный для стараго господскаго помѣстья.
— Обо всемъ, что ни сдѣлаетъ этотъ Ларсенъ, вѣчно трубятъ во всѣ трубы!—сказали господа.—Вотъ счастливецъ! Право, кажется, намъ впору гордиться тѣмъ, что онъ служитъ у насъ!
Но они вовсе не гордились этимъ. Они, вѣдь, сознавали себя господами, которые могутъ и отказать Ларсену, если вздумаютъ. Но, конечно, они ему не отказывали,—они были, вѣдь,
[451]добрые господа, и такихъ добрыхъ господъ не мало—къ счастью для разныхъ Ларсеновъ.
Да, вотъ вамъ и вся исторія о „садовникѣ и господахъ“!
Поразмыслите же о ней на досугѣ!
