Весьма вѣроятно, что мои мысли «наивны», я уже говорилъ, что считаю себя плохимъ публицистомъ, но все-таки съ упрямствомъ, достойнымъ, быть можетъ, лучшаго примѣненія, «я буду продолжать свою линію», не смущаясь тѣмъ, что «гласъ» мой останется «гласомъ вопіющаго въ пустынѣ», увы! — не безлюдной.
Съ книжнаго рынка почти совершенно исчезла хорошая, честная книга, — лучшее орудіе культуры. Почему исчезла, — объ этомъ въ другой разъ. Нѣтъ толковой, объективно-поучающей книги и расплодилось множество газетъ, которыя изо-дня въ день поучаютъ людей враждѣ и ненависти другъ ко другу, клевещутъ, возятся въ пошлѣйшей грязи, ревутъ и скрежещутъ зубами, яко бы работая надъ рѣшеніемъ вопроса о томъ — кто виноватъ въ разрухѣ Россіи?
Разумѣется, каждый изъ спорщиковъ искреннѣйше убѣжденъ, что виноваты всѣ его противники, а правъ только онъ, имъ поймана, въ его рукахъ трепещетъ та чудесная птица, которую зовутъ истиной.
Сцѣпившись другъ съ другомъ, газеты катаются по улицамъ клубкомъ ядовитыхъ змѣй, отравляя и пугая обывателя злобнымъ шипѣніемъ своимъ, обучая его «свободѣ слова» — точнѣе говоря, свободѣ искаженія правды, свободѣ клеветы.
«Свободное слово» постепенно становится неприличнымъ словомъ. Конечно, — «въ борьбѣ каждый имѣетъ право бить чѣмъ попало и куда попало»: конечно, — «политика — дѣло безстыдное» и «наилучшій политикъ — наиболѣе безсовѣстный человѣкъ», — но, признавая гнусную правду этой зулусской морали, — какую, все-таки, чувствуешь тоску, какъ мучительна тревога за молодую Русь, только что причастившуюся даровъ свободы!
Какая отрава течетъ и брызжетъ со страницъ той скверной бумаги, на которой печатаютъ газеты!
Долго молился русскій человѣкъ Богу своему: «Отверзи уста моя!» Отверзлись уста и безудержно изрыгаютъ глаголы ненависти, лжи, лицемѣрія, глаголы зависти и жадности. Хоть бы страсть кипѣла въ этомъ, страсть и любовь, но — не чувствуется ни любви, ни страсти. Чувствуется только одно — упорное и — надо сказать — успѣшное стремленіе цензовыхъ классовъ изолировать демократію, свалить на ея голову всѣ ошибки прошлаго, всѣ грѣхи, поставить ее въ условія, которыя неизбѣжно заставили бы демократію еще болѣе увеличить ошибки и грѣхи.
Это ловко задумано и не плохо выполняется. Уже вполнѣ ясно, что когда пишутъ «большевикъ», то подразумѣваютъ, — демократъ, и не менѣе ясно то, если сегодня травятъ большевиковъ за ихъ теоретическій максимализмъ, завтра будутъ травить меньшевиковъ, потому что они соціалисты, а послѣ-завтра начнутъ грызть «Единство» за то, что оно все-таки не достаточно «лойально» относится къ священнымъ интересамъ «здравомыслящихъ людей». Демократія не является святыней неприкосновенной, — право критики, право порицанія должно быть распространяемо и на нее, это — внѣ спора. Но, хотя критика и клевета начинаются съ одной буквы, — между этими двумя понятіями есть существенное различіе, — какъ странно, что это различіе для многихъ грамотныхъ людей совершенно неуловимо! О, конечно, нѣкоторые вожди демократіи «бухаютъ въ колоколъ, не посмотрѣвъ въ святцы», — но не забудемъ, что вожди цензовыхъ классовъ отвѣчаютъ на эти ошибки пагубной для страны «итальянской» забастовкой бездѣйствія и запугиваніемъ обывателя, запугиваніемъ, которое уже даетъ такіе результаты, какъ напр. слѣдующее «Письмо къ Временному Правительству», полученное мною:
«Революція погубила Россію, потому что всѣмъ волю дали; у насъ вездѣ анархія. Радуются евреи, которые получили равноправіе; они погубили и погубятъ русскій народъ. Надо для спасенія страны самодержавіе».
Не первое письмо такого тона получаю я, и надо ожидать, что количество людей, обезумѣвшихъ со страха, будетъ расти все быстрѣй, — пресса усердно заботится объ этомъ.
Но именно теперь, въ эти трагически запутанные дни, ей слѣдовало бы помнить о томъ, какъ слабо развито въ русскомъ народѣ чувство личной отвѣтственности и какъ привыкли мы карать за свои грѣхи нашихъ сосѣдей.
Свободное слово! Казалось, что именно оно-то и послужитъ развитію у насъ, на Руси, чувства уваженія къ личности ближняго, къ его человѣческимъ правамъ. Но, переживая эпидемію политическаго импрессіонизма, подчиняясь впечатлѣніямъ «злобы дня», мы употребляемъ «свободное слово» только въ бѣшеномъ спорѣ на тему о томъ, кто виноватъ въ разрухѣ Россіи. А тутъ и спора нѣтъ, ибо — всѣ виноваты.
И всѣ — болѣе или менѣе лицемѣрно — обвиняютъ другъ друга, и никто ничего не дѣлаетъ, чтобъ противопоставить бурѣ эмоціи силу разума, силу доброй воли.
