Мое свиданіе съ великой княгиней произошло вечеромъ 7-го февраля въ канцеляріи арестнаго дома Пятницкой части, куда меня привели нарочно. Я не былъ предупрежденъ о свиданіи, я не звалъ великую княгиню къ себѣ. Когда она вошла ко мнѣ, вся въ черномъ, медленной походкой разбитого горемъ человѣка, со слезами на глазахъ, я не узналъ ея и первоначально предположилъ, что это должно быть кто нибудь изъ арестованныхъ для опознанія. «Жена я его» — прошептала великая княгиня, приблизившись ко мнѣ. Я не всталъ передъ нею, и она безпомощно опустилась на сосѣдній стулъ и продолжала плакать, опустивъ голову на мои руки.
— Княгиня‚ — сказалъ я, — не плачьте. Это должно было случиться... Почему со мной говорятъ только послѣ того, какъ я совершилъ убійство, — сказалъ я въ раздумьи.
— «Вы должно быть много страдали, что вы рѣшились....» заговорила она, но тутъ я прервалъ ее, вскочилъ и въ большомъ возбуждении отъ ея слезъ громко произнесъ:
— Что изъ того, страдалъ ли я, или нѣтъ. Да, я страдалъ, но мои страданія я слилъ со страданіями милліоновъ людей. Слишкомъ много вокругъ насъ льется крови, и у насъ нѣтъ другого средства протестовать противъ жестокостей правительства, противъ этой ужаснѣйшей войны...
— Но почему со мной разговариваютъ только послѣ того, какъ я совершилъ убійство, — повторилъ я, прервавъ свое размышленье. — Знаете, великая княгиня, когда то, еще мальчикомъ, я часто думалъ о томъ, что такъ много слезъ на свѣтѣ, что столько неправды творится вокругъ, и мнѣ иногда казалось, что вотъ, стоитъ пойти, выплакать свои слезы за всѣхъ — и зло будетъ уничтожено. Но... — тутъ я махнулъ рукою. Я продолжалъ свою мысль, желая испытать княгиню. — Вѣдь если бы я пришелъ и теперь къ великому князю и указалъ ему на всѣ его дѣйствія, вредныя народу, вѣдь меня посадили бы въ сумасшедшій домъ или — что вѣрнѣе — бросили бы въ тюрьму, какъ бросаютъ тысячи людей, страдающихъ за свои убѣжденія. Почему народу не даютъ говорить?
— «Да, очень жалко, что вы къ намъ не пришли и что мы не знали васъ раньше». Великая княгиня произнесла эти слова, я думаю, безъ задней мысли и, повидимому, она искренно пожалѣла, что у насъ убиваютъ только потому, что народу сковали уста.
— Но вѣдь вы знаете, что сдѣлали съ рабочими 9-го января, когда они шли къ царю? Неужели вы думали, это можетъ пройти безнаказанно? Эта ужасная война, которая ведется съ такою ненавистью къ народу.... Вы объявили войну народу, мы приняли вызовъ. Я отдалъ бы тысячу жизней, а не одну. Россія должна быть свободной.
— «Но честь, честь родины», — замѣтила она. — Я былъ, повторяю, въ большомъ возбужденіи, такъ что не далъ ей говорить по настоящему.
— Честь родины, — отвѣтилъ я сарказмомъ.
— «Развѣ вы думаете, что и мы не страдаемъ? Развѣ вы думаете, что и мы не желаемъ добра народу?»
— Да‚ вы теперь страдаете... замѣтилъ я, — а добро... оставимъ въ покоѣ добро. Тѣ, кто, какъ вы говорите, творятъ его одной рукой, а въ другой держатъ за спиной ножъ. Мы оба замолчали, и я сѣлъ. Великая княгиня также успокоилась немного и начала причитывать о великомъ князѣ: что онъ де ждалъ смерти, что изъ за этого онъ покинулъ постъ генералъ-губернатора, что онъ былъ такой хорошій человѣкъ. Тутъ я опять прервалъ великую княгиню и, щадя ея чувства, заявилъ: «Не будемъ говорить о великомъ князѣ. Я не хочу съ вами говорить о немъ, я скажу все на судѣ. Вы знаете, что я совершилъ это вполнѣ сознательно. Великій князь былъ опредѣленный политическій дѣятель. Онъ зналъ, чего онъ хотѣлъ».
— «Да, я не могу вести съ вами политическихъ разговоровъ... Я хотѣла бы только, чтобы вы знали, что великій князь простилъ вамъ, что я буду молиться за васъ...»
Мы смотрѣли другъ на друга, не скрою, съ нѣкоторымъ мистическимъ чувствомъ, какъ двое смертныхъ, которые остались въ живыхъ. Я — случайно, она — по волѣ организаціи, по волѣ моей, такъ какъ организація и я обдуманно стремились избѣжать излишняго кровопролитія.
И я, глядя на великую княгиню, не могъ не видѣть на ея лицѣ выраженія благодарности, если не мнѣ, то во всякомъ случаѣ судьбѣ, за то, что она не погибла.
— «Я прошу васъ, возьмите отъ меня на память иконку. Я буду молиться за васъ». — И я взялъ иконку.
Это былъ для меня символъ признанія съ ея стороны моей побѣды, символъ ея благодарности судьбѣ за сохраненіе ея жизни и поканія ея совѣсти за преступленія великаго князя.
— Моя совѣсть чиста, — повторилъ я, — мнѣ очень больно, что я причинилъ вамъ горе, но я дѣйствовалъ сознательно, и если бы у меня была тысяча жизней, я отдалъ бы всю тысячу, не только одну.
Великая княгиня встала, чтобы уйти. Я также всталъ.
— Прощайте, сказалъ я, повторяю, мнѣ очень больно, что я причинилъ вамъ горе, но я исполнилъ свой долгъ и я его исполню до конца и вынесу все, что мнѣ предстоитъ. Прощайте, потому что мы съ вами больше не увидимся.