читься... Почему со мной говорятъ только послѣ того, какъ я совершилъ убійство, — сказалъ я въ раздумьи.
— «Вы должно быть много страдали, что вы рѣшились....» заговорила она, но тутъ я прервалъ ее, вскочилъ и въ большомъ возбуждении отъ ея слезъ громко произнесъ:
— Что изъ того, страдалъ ли я, или нѣтъ. Да, я страдалъ, но мои страданія я слилъ со страданіями милліоновъ людей. Слишкомъ много вокругъ насъ льется крови, и у насъ нѣтъ другого средства протестовать противъ жестокостей правительства, противъ этой ужаснѣйшей войны...
— Но почему со мной разговариваютъ только послѣ того, какъ я совершилъ убійство, — повторилъ я, прервавъ свое размышленье. — Знаете, великая княгиня, когда то, еще мальчикомъ, я часто думалъ о томъ, что такъ много слезъ на свѣтѣ, что столько неправды творится вокругъ, и мнѣ иногда казалось, что вотъ, стоитъ пойти, выплакать свои слезы за всѣхъ — и зло будетъ уничтожено. Но... — тутъ я махнулъ рукою. Я продолжалъ свою мысль, желая испытать княгиню. — Вѣдь если бы я пришелъ и теперь къ великому князю и указалъ ему на всѣ его дѣйствія, вредныя народу, вѣдь меня посадили бы въ сумасшедшій домъ или — что вѣрнѣе — бросили бы въ тюрьму, какъ бросаютъ тысячи людей, страдающихъ за свои убѣжденія. Почему народу не даютъ говорить?
— «Да, очень жалко, что вы къ намъ не пришли и что мы не знали васъ раньше». Великая княгиня произнесла эти слова, я думаю, безъ задней мысли и, повидимому, она искренно пожалѣла, что у насъ убиваютъ только потому, что народу сковали уста.
— Но вѣдь вы знаете, что сдѣлали съ рабочими 9-го января, когда они шли къ царю? Неужели вы думали, это можетъ пройти безнаказанно? Эта ужасная война, которая ведется съ такою ненавистью къ народу.... Вы объявили войну народу, мы приняли вызовъ. Я отдалъ бы тысячу жизней, а не одну. Россія должна быть свободной.
— «Но честь, честь родины», — замѣтила она. — Я былъ, повторяю, въ большомъ возбужденіи, такъ что не далъ ей говорить по настоящему.
— Честь родины, — отвѣтилъ я сарказмомъ.
— «Развѣ вы думаете, что и мы не страдаемъ? Развѣ вы думаете, что и мы не желаемъ добра народу?»
— Да‚ вы теперь страдаете... замѣтилъ я, — а добро... оставимъ въ покоѣ добро. Тѣ, кто, какъ вы говорите, творятъ его одной рукой, а въ другой держатъ за спиной ножъ. Мы оба замолчали, и я сѣлъ. Великая княгиня также успокоилась немного и начала причитывать о великомъ князѣ: что онъ де ждалъ смерти, что изъ за этого онъ покинулъ постъ генералъ-губернатора, что онъ былъ такой хорошій человѣкъ.
читься... Почему со мной говорят только после того, как я совершил убийство, — сказал я в раздумьи.
— Вы должно быть много страдали, что вы решились.... — заговорила она, но тут я прервал ее, вскочил и в большом возбуждении от ее слез громко произнес:
— Что из того, страдал ли я, или нет. Да, я страдал, но мои страдания я слил со страданиями миллионов людей. Слишком много вокруг нас льется крови, и у нас нет другого средства протестовать против жестокостей правительства, против этой ужаснейшей войны...
— Но почему со мной разговаривают только после того, как я совершил убийство, — повторил я, прервав свое размышленье. — Знаете, великая княгиня, когда-то, еще мальчиком, я часто думал о том, что так много слез на свете, что столько неправды творится вокруг, и мне иногда казалось, что вот, стоит пойти, выплакать свои слезы за всех — и зло будет уничтожено. Но... — тут я махнул рукою. Я продолжал свою мысль, желая испытать княгиню. — Ведь если бы я пришел и теперь к великому князю и указал ему на все его действия, вредные народу, ведь меня посадили бы в сумасшедший дом или — что вернее — бросили бы в тюрьму, как бросают тысячи людей, страдающих за свои убеждения. Почему народу не дают говорить?
— Да, очень жалко, что вы к нам не пришли и что мы не знали вас раньше. — Великая княгиня произнесла эти слова, я думаю, без задней мысли и, по-видимому, она искренне пожалела, что у нас убивают только потому, что народу сковали уста.
— Но ведь вы знаете, что сделали с рабочими 9-го января, когда они шли к царю? Неужели вы думали, это может пройти безнаказанно? Эта ужасная война, которая ведется с такою ненавистью к народу.... Вы объявили войну народу, мы приняли вызов. Я отдал бы тысячу жизней, а не одну. Россия должна быть свободной.
— Но честь, честь родины, — заметила она. — Я был, повторяю, в большом возбуждении, так что не дал ей говорить по-настоящему.
— Честь родины, — ответил я сарказмом.
— Разве вы думаете, что и мы не страдаем? Разве вы думаете, что и мы не желаем добра народу?
— Да‚ вы теперь страдаете... заметил я, — а добро... оставим в покое добро. Те, кто, как вы говорите, творят его одной рукой, а в другой — держат за спиной нож. — Мы оба замолчали, и я сел. Великая княгиня также успокоилась немного и начала причитывать о великом князе: что он-де ждал смерти, что из-за этого он покинул пост генерал-губернатора, что он был такой хороший человек.
