Ранние годы моей жизни (Фет)/1893 (ДО)/61
| ← Глава LX | Ранніе годы моей жизни — Глава LXI | Глава LXII → |
| Источникъ: Аѳанасій Аѳанасьевичъ Фетъ. Ранніе годы моей жизни. — Москва: Товарищество типографіи А. И. Мамонтова, 1893. — С. 487—494. |
Вѣроятно, въ частыхъ разговорахъ съ Карломъ Ѳедоровичемъ я проговорился о томившемъ меня желаніи издать накопившіяся въ разныхъ журналахъ мои стихотворенія отдѣльнымъ выпускомъ, для чего мнѣ нужно бы недѣльки двѣ пробыть въ Москвѣ.
— Вотъ кстати, сказалъ полковникъ, я вамъ дамъ порученіе принять отъ поставщика черныя кожи для крышекъ на потники. Вы получите отъ меня формальное порученіе и подорожную по казенной надобности.
Я и понынѣ убѣжденъ, что эту командировку придумалъ баронъ, желая мнѣ помочь.
Пробывъ проѣздомъ въ Новоселкахъ самое короткое время, я прямо проѣхалъ въ Москву къ Григорьевымъ, у которыхъ помѣстился наверху на старомъ мѣстѣ, какъ будто бы ничто со времени нашей послѣдней встрѣчи и не случилось. Аполлонъ послѣ странствованій вернулся изъ Петербурга и занималъ попрежнему комнатки налѣво, а я занялъ свои по правую сторону мезонина. Съ обычной чуткостью и симпатіей принялся Аполлонъ за редакцію стиховъ моихъ. При скудныхъ матеріальныхъ средствахъ я не могъ тратить большихъ денегъ на переписку стихотвореній, подлежавшихъ предварительной цензурѣ. Услыхавъ о моемъ затрудненіи, старикъ Григорьевъ сказалъ: „да чего вамъ искать? возьмите бывшаго своего учителя П. П. Хилкова. Вы ему этой работой окажете великую помощь, такъ какъ онъ въ страшной бѣдности“.
— Какъ? великій франтъ Павелъ Павловичъ?
— Онъ пьетъ запоемъ и потому потерялъ мѣсто въ гимназіи и частные уроки.
Отыскавъ недалеко на Большой Полянкѣ небольшую квартиру Хилкова, проживавшаго попрежнему съ сестрой, я передалъ послѣдней за его отсутствіемъ мое предложение о перепискѣ.
— Покорно васъ благодаримъ, сказала она: завтра въ 9 часовъ утра Павелъ Павловичъ будетъ у васъ.
На другой день въ назначенный часъ Павелъ Павловичъ съ той же женственной застѣнчивостью пришелъ къ намъ. Но Боже, въ какомъ видѣ! Изъ прорванныхъ сапоговъ выглядывали босыя ноги. Этому соотвѣтствовала и остальная одежда. Переписывалъ онъ необыкновенно четко, проворно, грамотно и толково. Черезъ недѣлю рукопись была уже у бывшаго моего профессора В. Н. Лешкова, давшаго слово по старому знакомству не задерживать меня.
— Василій Никол., говорилъ я, вамъ тѣмъ легче исполнить слово, что все въ сборникѣ было уже напечатано.
Между тѣмъ образчикомъ тогдашней цензуры можетъ послужить слѣдующее.
Въ стихотвореніи „Гаданье на зеркало“ находятся стихи:
Вижу, вижу! потянулись:
Разъ, два, три, четыре, пять...
И далѣе:
Шесть, семь, восемь, девять, десять—
Чешуя какъ чешуя...
— Василій Никол.! воскликнулъ я, почему же вы „Разъ, два, три, четыре, пять“ пропустили, а
„Шесть, семь, восемь"....
— замарали чернилами?
— Не могу, отвѣчалъ Лешковъ; можетъ быть туть скрывается что либо непозволительное.
— Почему же непозволительное не скрывается въ первомъ пяткѣ, а забралось во второй?
— Я и первый со страхомъ оставляю, а ужь втораго, извините, пропустить не могу.
— Но вѣдь это уже напечатано въ Москвитянинѣ и слѣдовательно пропущено цензурой.
— Покажите, тогда я пропущу.
Волей неволей пришлось изъ за этого стиха ѣхать изъ Лефортова, гдѣ жилъ Лешковъ, къ Погодину на Дѣвичье поле.
— Вотъ чудаки то! воскликнулъ Мих. Петр.: возьмите табуретку и посмотрите вонъ на той полкѣ: тамъ старый Москвитянинъ. Да привозите книгу назадъ.
Прочитавъ страшные стихи въ Москвитянинѣ, цензоръ пропустилъ ихъ.
Не помню, гдѣ судьба наткнула меня на моего К. К. Гофмана, оставшагося навсегда типомъ нѣмецкаго бурша. Кто повѣритъ, что Гофманъ приглашалъ меня бывать у него для того, чтобы онъ могъ давать мнѣ греческіе уроки.
Въ скорости я узналъ, что до правительства дошла его переписка съ французскими либералами 48 года, и ему было сказано выѣхать изъ Россіи, чтобы лично подавать совѣты единомышленникамъ.
Между прочимъ я нашелъ время забѣжать къ давно знакомому Вас. Петр. Боткину, литературнымъ судомъ котораго дорожилъ.
Хотя дѣло было въ дообѣденную пору, я засталъ у него на креслѣ въ поношенномъ фракѣ кудряваго съ легкой просѣдью человѣка средняго роста.
— Вас. Петр., сказалъ я, я пришелъ къ вамъ съ корыстною цѣлью воспользоваться часомъ вашего времени, чтобы подвергнуть мой стихотворный переводъ Шиллеровской Семелы вашему суду, если это не стѣснитъ васъ и вашего гостя.
И хозяинъ, и гость любезно приняли мое предложеніе, и, доставь тетрадку изъ кармана, я прочелъ переводъ. Когда я, окончивъ текстъ, прочелъ: „Симфонія, занавѣсъ падаетъ“ — посѣтитель во фракѣ всталъ и сказалъ: „конца то нѣтъ, но я понимаю, предоставляется актеру сдѣлать отъ себя надлежащее заключеніе“.
Съ этимъ онъ пожалъ хозяину руку и раскланявшись со мною вышелъ.
— Кто этотъ чудакъ? спросилъ я Боткина.
— Это нашъ знаменитый Мочаловъ, не безъ ироніи заключилъ Боткинъ.
Устроившись насчетъ печати съ типографіей Степанова и упросивъ Аполлона продержать корректуру, я принялъ кожи и черезъ Новоселки и Кіевъ вернулся въ полкъ.
Между тѣмъ выпала глубокая, рѣдкая въ Новороссіи снѣжная зима, и съ приближеніемъ святокъ въ Александріи назначенъ былъ рядъ баловъ въ собраніи. Хотя Карлъ Ѳедор. собирался на нѣкоторое время уѣхать изъ полка, я тѣмъ не менѣе испросилъ позволенія отлучиться дня на три въ Александрію. Изъ Новоселокъ во время побывки тамъ послѣ назначенія полковымъ адъютантомъ я привезъ крытую рогоженную кибитку, и теперь стоило ее только изготовить, и можно будетъ не морозясь на вѣтру благодушно докатить на своихъ до Александріи.
Но такъ какъ въ то время у меня была только пара караковыхъ, то я взялъ на лѣвую пристяжку прекрасную лошадь изъ подъемныхъ.
— Возьмите меня съ собою, сказалъ Вейнбергъ, услыхавъ о моихъ сборахъ; — мѣста у васъ въ повозкѣ много, тройка исправная, а со мною только небольшой чемоданчикъ, который мы поставимъ въ ноги.
— Съ удовольствіемъ, сказалъ я, вдвоемъ веселѣе будетъ ѣхать, а тутъ какъ хотите болѣе 60 верстъ.
И вотъ запасшись необходимымъ платьемъ и одѣвшись потеплѣе, мы предались искусству Каленика, доставившаго насъ часамъ къ тремъ въ Александрію. Зная навѣрное, что чѣмъ дальше въ городъ, тѣмъ болѣе риску не найти свободной квартиры, мы почти у въѣзда остановились на довольно крутомъ пригоркѣ, съ котораго спускалась улица къ центру города. Слуги я съ собою не взялъ и потому приходилось самому вылѣзать изъ повозки и спрашивать, нѣтъ ли свободной квартиры.
Снѣгъ на пригоркѣ сдуло и перебѣгая отъ калитки къ калиткѣ въ валенкахъ, я безпрестанно скользилъ и падалъ на гололедицѣ.
— Нѣтъ квартиры, отвѣчаютъ мнѣ; трогаюсь далѣе и падаю. Подбѣгаю къ другой калиткѣ и падаю. Каленинъ потихоньку трогаетъ тройку за мною вослѣдъ, а Вейнбергъ, завалясь на мягкое сидѣнье, и ухомъ не ведетъ, какъ будто бы ему квартиры не нужно.
— Вейнбергъ, воскликнулъ я наконецъ, раздраженный болью ушибовъ: слѣдовало и вамъ бы потрудиться при розыскѣ общей квартиры.
Вылѣзъ и Вейнбергъ изъ кибитки, но не крѣпче меня оказался на ногахъ.
Наконецъ мы отыскали за дощатою перегородкой отвратительнѣйшее помѣщеніе, въ которомъ принуждены были ночевать по крайней мѣрѣ двѣ ночи.
Два или три послѣдовательныхъ бала, въ томъ числѣ и маскарадъ, оказались одними изъ самыхъ удачныхъ и веселыхъ. Сама Красовская, красивая брюнетка среднихъ лѣтъ, появлялась на балахъ, и прекрасные музыканты ея превзошли самихъ себя игривымъ задоромъ Штраусовскихъ вальсовъ и вызывающихъ мазурокъ. Шампаньеръ галопъ они сопровождали оттычками деревянныхъ дудокъ, изумительно подражавшихъ хлопанью пробокъ.
Въ промежутокъ между танцами я услыхалъ голоса: „пойдемте къ роялю, Бржесскіе поютъ“; и конечно отправился въ залу, гдѣ дѣйствительно засталъ Алексѣя Ѳедоровича, сидящимъ за роялемъ и распѣвающимъ симпатичнымъ, хотя и слабымъ теноромъ:
„Только узналъ я тебя“...
— а затѣмъ вдвоемъ съ женою они пропѣли только что появившуюся цыганскую пѣсню:
„Мы двѣ дѣвицы“...
Восторженные слушатели тѣснымъ кругомъ обступали поющихъ.
Танцуя то съ той, то съ другой знакомой дамой, я въ свободныя минуты навѣдывался въ игральную залу, гдѣ Бржесскій сидѣлъ за зеленымъ столомъ, держа на маленькомъ столѣ около себя подносъ съ холоднымъ шампанскимъ. Распрашивая о происходящемъ въ танцовальной залѣ, онъ не упускалъ случая влить въ меня полный стаканъ, такъ что къ мазуркѣ я почувствовалъ себя весьма хмѣльнымъ. Когда загремѣли стулья и всѣ бросились занимать съ своими дамами мѣста, я увидѣлъ,что жена полковаго командира Баумгартенъ, красивая и дебелая дама въ бѣломъ кружевномъ платьѣ съ великолѣпнымъ бюстомъ, — встала и пошла въ пріемную, гдѣ въ растворенныя двери я видѣлъ какъ мужъ ея, знакомый мнѣ по службѣ, командиръ 3-го полка, сталъ подавать ей бѣлую атласную, лебяжьимъ пухомъ опушенную, мантилью. Эка, подумалъ я, какіе увальни офицеры 3-го полка! вонъ стоятъ опершись на палаши, и ни одинъ не пригласилъ своей красивой полковницы на мазурку. Право, хоть я ей и не представленъ, но по свободѣ, допускаемой въ Александрійскомъ кругу, пойду и приглашу ее.
Съ этими словами я побѣжалъ, чтобы захватить отъѣзжающую и она, ласково кивнувъ мнѣ, подала руку. Карлъ Ѳед. часто говорилъ мнѣ объ ихъ домѣ и объ ней какъ о пѣвицѣ, владѣющей прекраснымъ голосомъ.
Стараясь не круто поворачивать къ ней голову, чтобы не обдавать ее виннымъ запахомъ, я сталъ разговаривать о музыкѣ. А такъ какъ она пѣла большею частію изъ оперъ хорошо мнѣ знакомыхъ, то мнѣ легко было поддерживать разговоръ. Главнымъ стараніемъ моимъ было произносить какъ можно чище слова, такъ какъ безъ усилія рѣчь ежеминутно готова была сойти на косноязычіе.
Боже, съ ужасомъ думалъ я: ну какъ она замѣтитъ и пожалуется Карлу Ѳедор.? Этого онъ не проститъ своему адъютанту.
Завтракать я въ эти дни ходилъ къ Бржесскимъ, пріютившимся у исправника Золотницкаго. А Вейнбергъ съ утра уходилъ къ офицерамъ играть въ карты, и мы видались съ нимъ, только одѣваясь на балъ.
Наканунѣ возвращенія нашего въ полкъ, онъ, ссылаясь на неудачу, выпросилъ у меня 50 руб. на счастье. У меня не хватило духу отказать, но и эти деньги счастья ему не принесли. Такъ мы и уѣхали на другой день въ полкъ.
Не успѣли мы проѣхать Березовку, въ которую владѣльцы еще не вернулись, какъ между усадьбой и ближайшими кашарами [1] наѣхали на огромнаго, по самой серединѣ дороги стоящаго волка. Въ воздухѣ было такъ тихо, что до лошадей, вѣроятно, не дошелъ запахъ звѣря, всегда внушающаго имъ страхъ. Волкъ повернулъ къ намъ свой широкій лобъ, флегматичнымъ шагомъ сошелъ съ дороги и сначала остановился шагахъ въ десяти отъ послѣдней вправо, а затѣмъ не спѣша сталъ забирать къ кашарамъ по глубокому снѣгу. Вейнбергъ заметался по кибиткѣ.
— Дайте мнѣ отпречь лѣвую пристяжную, восклицалъ онъ, я сейчасъ же погонюсь за волкомъ, а у кашаръ заулюлюкаю, и овчарныя собаки переймутъ его и поймаютъ.
— Нѣтъ, отвѣчалъ я, пристяжная фурштадтская, и я не могу давать на такую скачку чужую лошадь.
— Ну, сказалъ Вейнбергъ, при первомъ свиданіи я разскажу обо всемъ Карлу Ѳедоровичу, и онъ, самъ будучи охотникомъ, конечно васъ не похвалитъ.
На первомъ обѣдѣ у возвратившагося въ полкъ Бюлера, Вейнбергъ, описавъ нашу встрѣчу съ волкомъ, не безъ ироніи выставилъ мой отказъ дать пристяжную.
— Ну знаете ли, сказалъ не безъ ударенія полковникъ: я нахожу, что адъютантъ не совсѣмъ дурно поступилъ. На его мѣстѣ я сдѣлалъ бы то же.
Я забылъ сказать, что болѣе году уже велъ формальную переписку объ утвержденіи за Бюлеромъ титула барона Россійской имперіи. При этомъ приходилось разыскивать всякаго рода бумаги, ради которыхъ Карлъ Ѳед. даже самъ ѣздилъ къ бывшему своему начальнику кіевскому коменданту генералу Пенхержевскому.
- ↑ овчарнями.