Ранние годы моей жизни (Фет)/1893 (ДО)/29
| ← Глава XXVIII | Ранніе годы моей жизни — Глава XXIX | Глава XXX → |
| Источникъ: Аѳанасій Аѳанасьевичъ Фетъ. Ранніе годы моей жизни. — Москва: Товарищество типографіи А. И. Мамонтова, 1893. — С. 249—257. |
Приличіе требовало, чтобы я съѣздилъ въ Дибургъ къ другому дядѣ своему гессенъ-дармштадтскому ферстмейстеру Карлу Беккеру, съ особенной нѣжностью относившемуся къ сестрѣ моей Линѣ. Уговорившись съ сестрою, я заказалъ парную коляску туда и обратно, такъ какъ въ то время въ Дармштадтѣ не было ни одного извощичьяго экипажа на улицахъ. Конечно и въ Дибургъ пришлось запастись приличными подарками, и дядя Карлъ и жена его приняли насъ съ живѣйшимъ радушіемъ. Дядя очень сожалѣлъ, что мы не захватили сына его Карла, уѣхавшаго на сѣнокосъ за сѣномъ для пары дядиныхъ лошадей. Но пріятнѣе всего въ этомъ тихомъ домѣ поражала меньшая дочь дяди Каролина. Это была, можно прямо сказать, 16-ти лѣтняя красавица; стройная черноглазая брюнетка съ пышными рѣсницами, волосами и бровями. Во всемъ ея существѣ было что то привлекательно мягкое, вродѣ анютиныхъ глазокъ, носящихъ названіе доктора Фауста. За обѣдомъ, на которомъ краснѣя прислуживала хорошенькая кузина, дядя, услыхавъ о полученномъ мною отъ отца порученіи привести въ ясность счеты съ адвокатомъ по общему Беккерскому наслѣдству, въ которомъ участвовала и мать моя, высказалъ явное осужденіе брату своему Эрнсту во время завѣдыванія его этимъ наслѣдствомъ.
Когда мы послѣ обѣда съ чашками кофе подсѣли къ окошку, на улицѣ показалась громадная фура, высоко навитая сѣномъ и легко провозимая парою рослыхъ, хорошо подобранныхъ, темно-гнѣдыхъ лошадей. Наверху воза сидѣлъ въ сѣрой блузѣ молодой брюнетъ.
— А, вотъ и Карлъ вернулся, воскликнулъ дядя, — какъ я радъ, что онъ познакомится съ вами, любезный племянникъ. Съ вашей Линой они давнишніе друзья.
Черезъ нѣсколько минутъ въ комнату вошелъ красивый брюнетъ, въ которомъ легко было угадать брата красавицы сестры.
Такъ какъ до Дармштадта нужно было проѣхать не менѣе двухъ часовъ, то на закатѣ солнца мы простились съ дядею, котораго мнѣ удалось видѣть только разъ въ жизни.
Какъ бы то ни было, независимо отъ всяческихъ иногда весьма пріятныхъ знакомствъ, приходилось отправлять значительную поклажу сестры Лины впередъ черезъ контору транспортовъ прямо въ Штетинъ, по крайней мѣрѣ за двѣ недѣли до нашего отъѣзда, чтобы дать время вещамъ попасть на пароходъ. Надо было воспользоваться этимъ временемъ для окончанія счетовъ съ повѣреннымъ. Послѣдній принялъ меня съ изысканной вѣжливостью и угостилъ великолѣпными сигарами. Но когда мнѣ пришлось выслушивать его подробныя объясненія, то не взирая на хорошее знакомство съ нѣмецкимъ языкомъ, я ничего не могъ понять изъ этихъ объясненій. Мнѣ казалось, что со мною бесѣдуютъ древніе Мемфисскіе жрецы на священномъ языкѣ, и въ ушахъ моихъ разда раздавались слова, вродѣ: Stadts-Schuld-Tilgun’s-Casse вмѣсто: государственный банкъ.
Напрасно я умолялъ адвоката прекратить свои объясненія, въ которыхъ все равно я ничего измѣнить не могъ. Я просилъ его выдать мнѣ полностью всѣ деньги, приходившіяся на долю моей матери. Черезъ нѣсколько дней онъ мнѣ вручилъ около 4 тысячъ рублей на наши деньги и счетъ за два моихъ съ нимъ совѣщанія. Тамъ сверхъ гонорара за каждый сеансъ выставленъ былъ и талеръ за двѣ дорогихъ сигары.
Въ домѣ дяди я познакомился съ весьма образованнымъ и оживленнымъ оберъ-форстратомъ Бауэромъ. Несмотря на сильную просѣдь, это былъ еще очень бодрый человѣкъ, полюбившій меня какъ охотника. Этому пріятному человѣку я былъ обязанъ не токмо знакомствомъ съ нѣмецкой охотой, о какой у насъ въ Россіи не можетъ быть и помину, но и съ характеромъ нѣмецкой сельской жизни.
Уже въ первый день, какъ мы встрѣтились въ домѣ дяди Эрнста, Бауэръ предложилъ мнѣ участвовать въ охотѣ, арендуемой имъ за 20 верстъ отъ Дармштадта, разумѣется по шоссейной дорогѣ, такъ какъ въ Германіи нѣтъ простыхъ грунтовыхъ дорогъ.
— Я завтра вечеромъ, сказалъ онъ, отправлюсь, по своему обыкновенію пѣшкомъ и переночую въ охотничьемъ домѣ; а вы закажите себѣ крытую коляску въ одну лошадь и выѣзжайте въ 6 часовъ утра, взявши съ собою моего сына, мальчика лѣтъ 13-ти, который съ своимъ ружьемъ придетъ къ вамъ, а себѣ ружье вы выпросите у дяди.
Послѣдній снабдилъ меня ружьемъ и всѣми къ нему принадлежностями съ величайшимъ удовольствіемъ.
Черезъ день послѣ нашего уговора я съ мальчикомъ Бауэромъ ѣхалъ въ седьмомъ часу по хорошо знакомому ему шоссе, а въ 7 часовъ извощикъ предложилъ намъ остановиться передъ каменнымъ двухъэтажнымъ трактиромъ на четверть-часовой отдыхъ. Чтобы не сидѣть праздно въ коляскѣ, мы поднялись по лѣстницѣ въ большую комнату бельэтажа, и я изумился примѣрной чистотѣ, чтобы не сказать роскоши этого помѣщенія. Свѣже отполированная мебель краснаго дерева украшала комнату вмѣстѣ съ такою же большихъ размѣровъ кроватью, покрытой, по нѣмецкому обычаю, пуховымъ одѣяломъ изъ блестящаго шелковаго муара. Когда мы спросили кофею, сама хозяйка принесла намъ изъ нижняго этажа кофею и горячаго молока въ прекрасномъ фарфоровомъ приборѣ и къ этому булокъ только что изъ печки. Оказалось, что нашъ завтракъ вмѣстѣ со свѣжимъ сливочнымъ масломъ стоитъ нѣсколько копѣекъ; тѣмъ стыднѣе было мнѣ, что увлеченный стремленіемъ къ охотѣ я забылъ кошелекъ, а денегъ у мальчика Бауэра конечно не было. Но хозяйка положила моему смущенію конецъ любезнымъ замѣчаніемъ, что этотъ случай даетъ ей надежду увидать насъ снова.
Когда въ 8 часовъ мы подъѣхали къ двухъэтажному охотничьему дому, то услыхали отъ собравшихся лѣсничихъ, что оберъ-форстратъ уже проснулся и допиваетъ свой кофе, а слѣдовательно сейчасъ же сойдетъ къ намъ. Противъ двери дома на лужайкѣ лежалъ только что застрѣленный громадный олень съ вѣтвистыми рогами. Покуда мы, выйдя изъ коляски, ходили вокругъ и любовались красивымъ животнымъ, сошелъ сверху Бауэръ и сказалъ, что онъ уже побывалъ на лѣсосѣкахъ съ ружьемъ и успѣлъ немного отдохнуть послѣ своей экскурсіи, а теперь, пока еще не слишкомъ жарко, слѣдуетъ и намъ пуститься на куропатокъ. Забравши ружья и прочія охотничьи принадлежности, мы съ сыномъ Бауэра и однимъ лѣсничимъ потянулись за хозяиномъ охоты, который дорогой пояснилъ мнѣ, что не взирая на свое званіе великогерцогскаго главнаго лѣсничаго, онъ, подобно всѣмъ другимъ, покупаетъ охоту данной мѣстности, такъ какъ право охоты не составляетъ собственность землевладѣльцевъ, а достояніе казны, которая продаетъ ее съ аукціона за довольно значительную сумму, наблюдая притомъ, чтобы пріобрѣтшій право охоты не злоупотреблялъ имъ, беззавѣтно истребляя дичину. Когда я заявилъ изумленіе значительной стоимости аренды, Бауэръ сказалъ, что охотники не пойдутъ на аукціонъ выше цѣны, которую можно выручить изъ за правильной продажи дичины, строго оберегаемой наравнѣ съ самыми лѣсами присяжными лѣсничими. Даже на собственной охотѣ нельзя появляться безъ билета на право носить оружіе, и безъ позволенія владѣльца никто не имѣетъ права идти въ лѣсъ, гдѣ при малѣйшемъ посягательствѣ хотя бы на сухую вѣтку или еловую шишку каждый по оклику лѣсничаго „стой!“ долженъ остановиться, рискуя въ случаѣ неповиновенія быть остановленнымъ мѣткою пулей. Затѣмъ присяжный лѣсничій просто заявляетъ полиціи, что застрѣлилъ вора, а крестьянинъ, скосившій на своемъ полѣ нечаянно голову перепелки или куропатки, обязанъ заявить объ этомъ полевому сторожу подъ строжайшимъ въ противномъ случаѣ штрафомъ. Понятно, что собственность при такихъ порядкахъ крѣпко ограждена.
Передъ нами на извѣстномъ разстояніи носилась стройная и легкая сѣроватая лягавая собака съ коричневыми ушами и проступавшей по всему тѣлу такого же цвѣта мелкой гречкой. Раза съ два ретивый Гекторъ (такъ звали собаку) дѣлалъ стойки по картофельнымъ полямъ и бросался за вскакивавшимъ съ лежки зайцемъ. Но каждый разъ Бауэръ подзывалъ его и, глядя ему въ умные глаза, говорилъ: „стыдно, заяцъ;“ и Гекторъ стыдливо поджималъ хвостъ и болѣе не дѣлалъ стоекъ надъ зайцами.
— Вотъ здѣсь у этой опушки, сказалъ Бауэръ, держится выводокъ куропатокъ; вотъ онѣ, сказалъ онъ черезъ нѣсколько минутъ, когда Гекторъ сдѣлалъ стойку и осторожно потянулъ впередъ.
Когда собака окончательно остановилась, мы съ мальчикомъ нетерпѣливо подошли къ самому Гектору, и Бауэръ изъ за насъ приказалъ собакѣ тронуться. Затрещалъ небольшой выводокъ куропатокъ, и мы съ мальчикомъ, дрожа отъ волненія, напрасно отпустили по два заряда, а затѣмъ два раза выстрѣлилъ самъ Бауэръ, и двѣ убитыхъ куропатки покатились въ кусты. Я ревностно сталъ заряжать ружье, но мальчикъ вѣроятно еще ревностнѣе заряжалъ свое дѣтское, разсыпая порохъ и дробь по землѣ.
— Постой, воскликнулъ Бауэръ, чего ты суетишься? дай сюда ружье! Посмотри, продолжалъ онъ, что ты тутъ надѣлалъ; хорошо, что я взялъ ружье во время, его могло разорвать въ твоихъ рукахъ, такъ какъ ты успѣлъ зарядить въ оба ствола по два заряда. Довольно, сказалъ Бауэръ, стрѣлять куропатокъ изъ этого выводка, въ которомъ пары двѣ слѣдуетъ оставить на разводъ. Вонъ тамъ на площади низменнаго мозжевельника слѣдуетъ поискать новый выводокъ, который гораздо больше, и слѣдовательно будетъ надъ чѣмъ поохотиться.
Въ это время къ намъ подошелъ человѣкъ въ блузѣ съ ягдташемъ на плечѣ, но безоружный.
— Кто это? спросилъ я Бауэра.
Это Wildpretshändler (торговецъ дичью).
Когда собака нашла новый и большой выводокъ, Бауэръ совѣтовалъ намъ успокоиться и далъ обѣщаніе стрѣлять только въ томъ случаѣ, если мы дадимъ промахи. Успокоенные, мы настрѣлялись вволю и налюбовались Гекторомъ, который, когда стадо широко разсѣлось по кустамъ, доходившимъ намъ только до колѣнъ, держа въ зубахъ убитую куропатку, дѣлалъ мертвую стойку надъ другой. Отъ этого стада мы переходили постепенно къ другимъ, и къ закату солнца въ моемъ ягдташѣ набралось паръ шесть куропатокъ, которыхъ большую часть я передалъ носить лѣсничему. Но я съ гордостью предвидѣлъ мое возвращеніе въ Дармштадтъ и удовольствіе представить теткѣ Бетти пары три куропатокъ изъ моихъ трофеевъ.
— Я надѣюсь, вы позволите мнѣ взять три пары куропатокъ изъ числа убитыхъ мною, спросилъ я Бауэра.
— Очень жалѣю, что это невозможно, отвѣтилъ онъ: куропатки эти проданы торговцу дичи, и онѣ сегодня же отправятся во Франкфуртъ къ столу Ротшильда, для котораго заказаны, по гульдену (50 коп.) за штуку.
— Помилуйте, воскликнулъ я, ну чтожь бы вы продавали, если бы я не набилъ куропатокъ?
— Тогда бы мы ихъ настрѣляли, лаконически отвѣчалъ Бауэръ.
Когда мы вышли на картофельное поле, зайцы то и дѣло стали вскакивать изъ подъ моихъ ногъ, и непривычный къ такимъ сюрпризамъ, я какъ то не вытерпѣлъ, выстрѣлилъ и убилъ зайца.
— Боже мой! эти проклятые русскіе! воскликнулъ Бауэръ, вѣдь я же вамъ толковалъ, что до осенней охоты нельзя стрѣлять зайцевъ подъ большимъ штрафомъ; ну что мы теперь будемъ дѣлать съ вашимъ зайцемъ!
Къ счастію, бѣгавшіе за пивомъ мальчишки съ порожней корзиной увязались за нами.
Бауэръ приказалъ имъ уложить зайца въ корзину и отнести въ нашу коляску, посуливъ четвертакъ за ловкое исполненіе порученія.
Къ стыду моему я долженъ признаться, что, возвращаясь вечеромъ мимо гостепріимной трактирщицы, я не останавливался и не уплатилъ ей своего долга. Это не помѣшало мнѣ остаться у нея въ долгу за второй и даже третій завтракъ и, не надѣясь на новую охоту, я уже по возвращеніи съ третьей заплатилъ весь долгъ разомъ. Честной нѣмкѣ и въ голову не приходило, чтобы я могъ не заплатить ей.
На этотъ разъ, падавшій на воскресенье, я засталъ передъ окнами за столами пьющихъ крестьянъ и поющихъ весьма стройнымъ хоромъ. При этомъ не было ни одной женщины.
Черезъ 11 лѣтъ я по приглашенію Бауэра былъ на заячьей охотѣ послѣ обычнаго истребленія зайцевъ въ огромномъ количествѣ. Въ ожиданіи зайцевъ Бауэръ разставилъ насъ, стрѣлковъ, въ числѣ семи или восьми человѣкъ вдоль проселочной шоссейной дороги подъ грушевыми деревьями, шагахъ въ 150-ти одинъ отъ другаго. Такимъ образомъ заяцъ, гонимый съ поля кричаномъ, долженъ былъ неминуемо попасть подъ выстрѣлъ одного изъ смежныхъ охотниковъ. Когда цѣпь крестьянскихъ мальчиковъ, надвигаясь на насъ по полю, подняла крикъ, то, не взирая на предшествовавшія опустошительныя охоты, начало вскакивать по жнивью такое количество зайцевъ, какого, конечно, никакой кричанъ не могъ бы поднять на русскомъ полѣ. Всѣ эти зайцы, тихонько приближаясь и по временамъ ложась на нашихъ глазахъ, избирали наконецъ путь черезъ шоссе мимо того или другаго охотника, который обыкновенно стрѣлялъ, убивалъ зайца и посылалъ свою собаку принести его въ то время, когда охотникъ снова заряжалъ ружье.
Такъ мой товарищъ съ правой стороны убилъ уже трехъ зайцевъ, тогда какъ на меня не набѣжалъ ни одинъ. Но вотъ наконецъ одинъ длинноухій тихонько приковылялъ сперва было къ моему товарищу справа, а затѣмъ, не переходя нашей линіи, тихонько направился къ товарищу слѣва и какъ разъ противъ меня, шагахъ въ 80-ти, сначала сѣлъ, а потомъ и легъ. Увѣренный, что продолжая идти, онъ станетъ только удаляться отъ меня, между тѣмъ какъ если онъ допуститъ меня на 20 шаговъ ближе къ себѣ, то мнѣ будетъ въ мѣру его стрѣлять. Послѣ такого соображенія я сталъ тихонько подходить изъ подъ своей груши къ зайцу, который однако не подпустилъ меня на ружейный выстрѣлъ. Такъ судьбѣ и неугодно было побаловать меня на этотъ разъ. Когда мы снова собрались за распорядителемъ охоты Бауэромъ, то онъ, смѣясь, промолвилъ: „у насъ въ Германіи никто на охотѣ не тронется съ указаннаго ему мѣста, и повѣрьте мнѣ,что когда эти молодыя груши станутъ старыми деревьями, то наши дѣти и внуки все будутъ говорить: „вотъ это та самая груша, изъ подъ которой русскій побѣжалъ за зайцемъ“.
На послѣдней охотѣ за куропатками у прекраснаго дядинаго ружья послѣ выстрѣла отлетѣлъ лѣвый курокъ. Боясь навлечь на себя неудовольствіе, я тотчасъ же по возвращеніи съ охоты отдалъ ружье весьма искусному дармштадтскому ружейнику Дельпу, который въ два дня поддѣлалъ новый курокъ такъ, что его невозможно было отличить отъ прежняго. Тогда только я отнесъ ружье къ дядѣ и объявилъ о случившемся.
— Напрасно, сказалъ дядя, ты боялся возбужденія во мнѣ непріятныхъ чувствъ, я скорѣе могъ бы радоваться, что эта непріятность случилась въ твоихъ, а не въ моихъ рукахъ.
По поводу этого небольшаго происшествія мнѣ приходитъ на умъ мой разговоръ съ Бауэромъ въ 1856 г., когда, хвастая своимъ громаднымъ отечествомъ, я сказалъ ему: „какъ жаль, что Германія, раздробленная на мелкія владѣнія, лишена всякаго политическаго голоса“.
— Это весьма можетъ быть, отвѣчалъ Бауэръ, но это раздробленіе имѣетъ для страны великое значеніе. Разбросанные всюду дворцы властителей представляютъ многочисленные центры духовнаго развитія; возьмите, напр., нашъ Дармштадтъ, Гейдельбергскій университетъ отъ насъ въ двухъ шагахъ, въ нашемъ музеѣ прекрасные образцы всѣхъ школъ живописи, у насъ прекрасный театръ, весьма искусные живописцы, серебрянники и вообще всякаго рода выдающіеся ремесленники, тогда какъ во Франціи, напр., вся высшая жизнь сосредоточивается въ одной столицѣ, причемъ всѣ остальныя части государства коснѣютъ во мракѣ.
— Но можетъ ли, спросилъ я, представитель такого мелкаго государства возбуждать тотъ энтузіазмъ и преданность, какой свойственъ жителямъ громадной страны?
— Мнѣ кажется, замѣтилъ Бауэръ, что народы, подобно птичьимъ породамъ, приносятъ съ собою modus vivendi; скворцы летаютъ безразлично разсыпаннымъ стадомъ, тогда какъ журавли, гуси и утки инстинктивно выставляютъ одного вожака; и что это обстоятельство мало вліяетъ на привязанность мирныхъ гражданъ къ своему главѣ, можно видѣть изъ того, что когда въ 48 году наши войска ушли на усмиреніе Баденцевъ, мы, частные ружейные охотники, взяли свои штуцера и заняли карауль при велико-герцогскомъ дворцѣ.