Эдгар По
правитьРазговор Эйроса и Хармионы
правитьЕврипид. "Андромаха"
Эйрос. Почему ты называешь меня Эйросом?
Хармиона. Так будешь ты называться отныне. Ты должен забыть мое земное имя и звать меня Хармионой.
Эйрос. Это не сон?
Хармиона. Для нас нет более снов; — но об этих тайнах мы сейчас поговорим. Я радуюсь, что ты выглядишь живым и разумным. Повязка тьмы уже спала с твоих глаз. Развеселись и ничего не бойся. Определенные тебе дни оцепенения миновали, и завтра я сама открою тебе радости и чудеса твоего нового существования.
Эйрос. Правда — я не испытываю оцепенения. Странная дурнота и ужасная тьма оставили меня, и я давно уже не слышу монотонного, успокоительного звука, подобного «шуму многих вод». Но я совершенно ошеломлен, Хармиона, остротой восприятия нового, которую так внезапно приобрели мои чувства.
Хармиона. Через несколько дней это пройдет; но я вполне понимаю тебя и представляю себе твои чувства. Прошло уже десять земных лет с тех пор, как я испытала то, что пришлось испытать тебе; но воспоминание об этом еще со мною. Теперь ты претерпел все страдания, которые тебе суждено было претерпеть в Эдеме.
Эйрос. В Эдеме?
Хармиона. В Эдеме!
Эйрос. О, Боже! Пощади, Хармиона! — Я подавлен величием всего этого. Непознаваемым, ныне познанным — идеальным Будущим, скрывающимся в возвышенном и несомненном Настоящем.
Хармиона. Не думай об этом. Завтра мы поговорим. Твой дух волнуется, пусть он ограничится простыми воспоминаниями; они успокоят его тревогу. Не оглядывайся кругом, не смотри вперед — оглянись назад. Я сгораю от нетерпения узнать обстоятельства потрясающего события, которое привело тебя к нам. Расскажи мне о нем. Будем говорить о знакомых вещах старым родным языком мира, погибшего так ужасно.
Эйрос. О, как ужасно! — Да, это уж не сон.
Хармиона. Снов больше нет. Очень горевали обо мне, милый Эйрос?
Эйрос. Горевали, Хармиона! — О, страшно! До последней минуты облако скорби и глубокого сожаления окутывало твой дом.
Хармиона. Расскажи мне об этой последней минуте. Я ведь знаю только самый факт катастрофы, и ничего больше. В то время, когда, расставшись с человечеством, я перешла через Гроб в царство Ночи, — в то время, если память не изменяет мне, постигшее вас бедствие никем не предвиделось. Впрочем, я не знакома с умозрительной наукой того времени.
Эйрос. Бедствия, о котором ты говоришь, действительно никто не предвидел; но подобные же катастрофы давно занимали астрономов. Вряд ли нужно говорить тебе, друг мой, что даже в то время, когда ты покидала нас, люди относили к Земле те места Священного Писания, в которых говорится о конечной гибели мира в огне. Но непосредственные причины разрушения не могли быть разгаданы в эпоху, когда астрономия рассеяла ужасы, связанные с представлением о кометах. Доказано было, что эти тела представляют крайне незначительную плотность. Прохождение кометы среди спутников Юпитера не вызвало сколько-нибудь заметных изменений в массе или орбитах этих второстепенных планеток. Установилось мнение, что эти странствующие тела представляют из себя парообразные скопления необычайно тонких частиц, совершенно неспособные причинить какой-либо вред нашему плотному шару даже в случае столкновения. И столкновения не опасались, так как элементы всех комет были вычислены самым тщательным образом.
Мысль, что среди них может оказаться виновник предстоящего огненного разрушения, в течение многих лет считалась совершенно несостоятельной. Но в последнее время среди человечества распространились странные, дикие, причудливые фантазии; и, хотя только кучка профанов высказывала явные опасения, однако все отнеслись с неизъяснимым волнением и недовольством к сообщению астрономов о появлении новой кометы.
Элементы этого странного тела были тотчас вычислены, и все наблюдатели согласились, что на своем пути, в перигелии, она пройдет очень близко от Земли. Двое или трое второстепенных астрономов решительно утверждали, что столкновение неизбежно. Ты не можешь себе представить, какое впечатление произвела эта новость на умы народа. Сначала, в течение нескольких дней, никто не хотел ей верить; рассудок, поглощенный житейскими делами, отказывался воспринимать ее смысл. Но истина, раз она имеет жизненное значение, скоро прокладывает себе дорогу в умы, даже наиболее упорные. В конце концов все согласились, что астрономы говорят правду, и стали ожидать комету. По-видимому, она приближалась не особенно быстро, и внешний вид ее не представлял сначала ничего необычайного. Она была красноватого цвета, с едва заметным хвостом. В течение семи или восьми дней ее видимый диаметр не увеличился сколько-нибудь заметно, и окраска почти не изменилась. Между тем, обычные дела людей пришли в расстройство; общее внимание поглощено было рассуждениями ученых о комете. Даже грубые невежды напрягали свои тяжелые мозги, стараясь понять, в чем дело. Теперь ученые отдавали свой ум, свою душу исследованию не ради успокоения пугливых или оправдания любимой теории. Они стремились — они жаждали правильного разъяснения вопроса. Они изнывали в жажде совершенного знания. Истина восстала во всей своей чистоте и величии, и мудрые преклонились перед нею.
Мысль о возможности материального вреда для Земли и ее обитателей вследствие столкновения с каждым днем теряла почву среди мудрецов; а мудрецы теперь владычествовали над умом и воображением толпы. Было доказано, что плотность ядра кометы далеко уступает плотности самого легкого газа. Прохождение подобного же тела среди спутников Юпитера без вреда для последних также значительно ослабляло опасения. Теологи с ревностью, подстрекаемой страхом, толковали о библейских пророчествах и объясняли их народу так ясно и просто, как никогда не объясняли раньше. Они доказывали, что конечное истребление Земли должно последовать от огня; а кометы (как всем известно) не состоят из огненного вещества. Это обстоятельство тоже уменьшало страхи, вызванные предсказанием великой катастрофы. Надо заметить, что обычные бредни толпы насчет связи комет с войнами и эпидемиями, — на этот раз вовсе не возникали, как будто внезапным судорожным усилием Разума суеверие было свергнуто с престола.
Самый слабый рассудок приобретал силу вследствие глубокого интереса.
Возможность возможных незначительных повреждений служила предметом всестороннего обсуждения. Ученые говорили о легких геологических сдвигах, о вероятных изменениях климата и, следовательно, растительности, о возможности магнетических электрических влияний. Многие утверждали, что не произойдет никакого видимого или ощутимого изменения после встречи Земли с кометой.
Пока судили да рядили, объект этих препирательств постепенно приближался, при чем его диаметр увеличивался и блеск усиливался. Страх овладевал людьми по мере приближения кометы. Все житейские дела приостановились.
Перелом в общем настроении совершился, когда комета превзошла, наконец, объемом все известные до сих пор.
Всякая надежда на возможность ошибки астрономов исчезла, неизбежность столкновения стала очевидной для всех. Химерические страхи пропали, боязнь приняла определенную форму. Сердца храбрейших бились усиленно. Но через несколько дней эти чувства были поглощены другим, еще более невыносимым. Странное тело не возбуждало в нас никаких привычных мыслей. Его исторические атрибуты исчезли. Оно подавляло нас зловещей новизной возбуждаемого им волнения. Оно было для нас не астрономическим явлением в небесах, а камнем, давившим наши сердца, тенью, заполонившей наши души. Разрастаясь с невероятной быстротой, оно приняло вид огненной завесы, охватывавшей половину горизонта.
Но еще день, и люди вздохнули вольнее. Ясно было, что мы уже находимся в сфере действия кометы, однако, мы были еще живы.
Мы даже испытывали необычайную бодрость, телесную и душевную. Крайняя разреженность кометы была теперь очевидна, потому что сквозь нее были ясно видны все небесные тела. Тем временем земная растительность существенно изменилась, укрепив нашу веру в проницательность ученых. Роскошная листва одела каждый побег.
Но еще день, и мы убедились, что бедствие не миновало нас. Теперь сделалось очевидным, что мы столкнемся неминуемо с ядром кометы. Странная перемена произошла с людьми, и первые же симптомы страдания послужили сигналом к общему отчаянию и ужасу. Это страдание выразилось чувством крайнего стеснения в груди и легких и невыносимой сухости кожи. Невозможно было сомневаться, что наша атмосфера радикально изменилась; эти изменения сделались теперь предметом исследования. Результат исследования возбудил трепет сильнейшего ужаса в сердцах всех людей.
Давно уже было известно, что окружавшая нас атмосфера представляла смесь кислорода и азота, причем на сто частей воздуха приходится двадцать одна часть кислорода и семьдесят девять частей азота. Кислород, начало горения и источник теплоты, был безусловно необходим для поддержания животной жизни и являлся самым могучим и деятельным агентом в природе. Напротив, азот был неспособен поддерживать животную жизнь или горение. Ненормальный избыток кислорода должен был вызвать именно такое повышение жизненной деятельности, какое мы только что испытали. Мысль об этом и возбудила страх. Что произойдет в случае полного исчезновения азота из атмосферы? Неизбежное, всепожирающее, всеразрушающее, немедленное горение; осуществление, во всех ужасных подробностях, пламенных и потрясающих пророчеств Священного Писания.
К чему рассказывать, Хармиона, о безумном отчаянии человечества? Разреженность кометы, вначале окрылившая нас надеждой, теперь явилась источником горького разочарования. В ее неосязаемой газообразной структуре мы ясно усматривали кончину мира. Прошел еще день, и перед нами мелькнула последняя тень надежды. Мы задыхались от быстрого изменения атмосферы. Алая кровь бешено билась в своих тесных сосудах. Безумное бешенство овладело людьми; они дрожали и с воплями простирали руки к грозящим небесам. Но ядро разрушителя было уже над нами… даже здесь, в Эдеме, я не могу без дрожи вспоминать об этом. Буду краток, как бедствие, погубившее нас. На мгновение нас озарил странный бледный свет, проникавший всюду. Затем, — преклонимся, Хармиона, перед величием Всевышнего Бога, — затем раздался громовой и повсеместно пронесшийся звук, точно исходивший из Его уст, и масса окружавшего нас эфира вспыхнула ярким пламенем такого невыразимого блеска и всепожирающей температуры, для которых даже ангелы не найдут названия. Так кончилось все.
Edgar Allan Poe.
The Conversation of Eiros and Charmion (1839).
Перевод М. А. Энгельгардта (1896).
Текстовая версия: verslib.com
По Э. Собрание сочинений в 2 тт. Т. 2. — СПб.: Изд. Г. Ф. Пантелеева, 1896