Ѳоминъ, Иванъ, переводчикъ посольскаго приказа, владѣвшій нѣсколькими языками, началъ свою дѣятельность въ правленіе царя Василія Шуйскаго, когда ему вмѣстѣ съ Михаиломъ Юрьевымъ поручено было перевести съ иностранныхъ языковъ уставы ратныхъ дѣлъ для ознакомленія русскихъ людей съ новыми военными хитростями на западѣ. Вскорѣ затѣмъ, въ 1614 г., послѣ воцаренія Михаила Ѳеодоровича, Ѳ. былъ наскоро посланъ къ императору Матвѣю (Матьяшу), чтобы уладить дѣло о неудачномъ посольствѣ Ушакова и Заборовскаго, привезшихъ императорскую грамоту «безъ государева имени». Когда Ѳ. пріѣхалъ въ Вѣну, ему предложили явиться предварительно къ довѣренному кардиналу для изложенія дѣла, по которому онъ присланъ. Но Ѳ. къ кардиналу не поѣхалъ, заявивъ, что онъ посланъ «отъ царскаго величества къ цесарскому величеству, а не къ попу», и добился аудіенціи непосредственно у императора. Здѣсь подалъ онъ царскую грамоту, въ которой говорилось, что посланники Ушаковъ и Заборовскій привезли «листъ съ отвѣтомъ посланникамъ, — невѣдомо чьимъ невѣдому кому именемъ»... «и мы, великій государь (продолжала грамота), тому удивляемся, какимъ это образомъ у васъ, брата нашего, дѣлается не по прежнему обычаю. Прежде, кромѣ братства и любительной ссылки, недружбы никакой не бывало, государь государю честь по достоинству воздавали, и одинъ другого выславляли, и межъ себя дружбы и любви на обѣ стороны искали… Мы на посланниковъ нашихъ за то, что они нашей царской чести не остерегали, опалу свою положили и велѣли имъ казнь учинить». Когда Ѳ. правилъ эатѣмъ поклонъ отъ своего государя императору, то послѣдній, сидя на мѣстѣ, «тронулъ у себя на головѣ шляпы немного и противъ царскаго именованья не всталъ». Гонецъ усмотрѣлъ въ этомъ признакъ «нелюбья» и сказалъ объ этомъ канцлеру, который отвѣтилъ, что цесарь не помнитъ, когда-бы прежде цесари Римскіе противъ именованья царей Россійскихъ вставали. Тогда Ѳ., въ свою очередь, ратуя за честь московскаго царя, уходя отъ императора, поклонился «по-среднему, не низко». Цесаръ обидѣлся такимъ поведеніемъ Ѳ-на, прислалъ къ нему съ выговоромъ думныхъ секретарей и велѣлъ приставить стражу къ его двору. Приставъ Яковъ Бауръ угрозами и увѣщаніями старался смирить непокорнаго гонца, но послѣдній твердо стоялъ на своемъ, что ему «передъ цесаремъ до земли не кланяться, да и во всей вселенной не ведется, чтобы посланники и гонцы до земли кланялись, — подобаетъ это дѣлать подданнымъ». Наконецъ стражу сняли. «Твердость гонца, говоритъ Соловьевъ, произвела свое дѣйствіе: по поведенію Ушакова и Заборовскаго судили о слабости государя, ихъ приславшаго; по отвѣтамъ Ѳомина начали судить иначе, и, по австрійской привычкѣ, задали вопросъ гонцу: «Не изволитъ-ли царское величество у цесаря жениться?» Ѳ. отвѣчалъ, что царская мысль въ Божьей рукѣ, кромѣ Бога, кому то знать».
Болѣ полутора года въ общей сложности прожилъ Ѳ. въ Вѣнѣ; его не отпускали, очевидно дожидаясь новыхъ вѣстей о положеніи дѣлъ въ Московскомъ государствѣ. Наконецъ ему вручили отвѣтную грамоту, но не съ полнымъ титуломъ государя, и Ѳ., вѣрный своимъ принципамъ, отказался ее принять. Неизвѣстно, чѣмъ кончилось бы это посольство, если-бы на смѣну Ѳ-на въ іюнѣ 1616 г. царь Михаилъ Ѳеодоровичъ не прислалъ изъ Москвы новаго посла Лукьяна Мяснаго. Ѳ. вернулся въ Москву. О дѣятельности его въ ближайшее затѣмъ время свѣдѣній не сохранилось. Только 24 года спустя, въ 1640 г. мы встрѣчаемъ его опять въ качествѣ царскаго гонца въ Даніи, куда онъ былъ посланъ съ жалобою на герцога Голштинскаго, неисполнявшаго условій договора относительно персидской торговли. Одновременно съ тѣмъ Ѳ-ну было поручено «провѣдать допряма» про Датскаго королевича Волмера (Вальдемара), котораго прочили въ женихи для старшей дочери царя, Ирины Михайловны, и «промышлять» о томъ, чтобы королевича видѣть самому и «персону его написать подлинно на листъ или на доску, безъ приписи, прямо, подкупя писца (т. е. живописца), хотя бы для этого въ Датской землѣ и помѣшкать недѣлю или двѣ, прикинувъ на себя болѣзнь»... Вернувшись изъ Даніи, Ѳ. представилъ требовавшіяся свѣдѣнія и портреты короля и королевичей, которые удалось ему получить не безъ труда, такъ какъ при датскомъ дворѣ хотѣли знать, для чего понадобились портреты. Ѳ. и здѣсь, какъ въ Вѣнѣ, на всѣ разспросы отвѣчалъ, что «государевы мысли въ Божіихъ рукахъ».
Въ началѣ 50-хъ годовъ извѣстно, что Ѳ. сидѣлъ въ посольскомъ приказѣ, гдѣ одно время занимался англійскими переводами вмѣстѣ съ иноземцемъ Кальдерманомъ. Въ 1653 и 1657 гг. онъ два раза ѣздилъ въ Малороссію къ Богдану Хмельницкому и писарю Ивану Выговскому, которымъ отвозилъ царскую грамоту и дары и которыхъ увѣщевалъ, отъ имени государя, вѣрно елужитъ Москвѣ.
Наконецъ послѣдиее свѣдѣніе о Ѳ-нѣ ыы находимъ въ записяхъ тайнаго приказа, гдѣ значится, что въ 1659 г. онъ вмѣстѣ еъ В. Лихачевымъ ѣэдилъ «въ посланникахъ къ князю Флоренскому», но по какому дѣлу, — неизвѣстно.
С. М. Соловьевъ, «Исторія Россіи», кн. II, стр. 926, 1093—1096, 1266, 1267, 1630, 1723. — Допол. къ Ак. Ист., т. XI, етр. 211. — Дѣла Тайнаго приказа, т. I, стр. 5, 350, 357, 648.