РЮККЕРТЪ.
правитьПѣвецъ, когда на голосъ свой… — И. Крешева
Александръ Великій. — В. Жуковскаго
Кубъ-Алрумія. — Ѳ. Миллера
Бухарское посольство. — Ѳ. Миллера
Хидгеръ. — М. М.
Фридрихъ Рюккертъ былъ родомъ изъ Швейнфурта, гдѣ родился 10-го мая 1789 года и, проведя тамъ первую молодость, слушалъ затѣмъ курсъ наукъ въ Іенскомъ университетѣ. Любовь къ литературѣ помѣшала однако ему кончить изученіе правъ. Уже въ 1809 году онъ оставилъ университетъ, и, увлечённый общимъ воодушевленіемъ тогдашней молодёжи, думалъ поступить въ военную службу, отчего однако былъ удержанъ заключённымъ въ томъ году миромъ. Въ 1815 году получилъ онъ мѣсто редактора журнала «Morgenblatt» въ Штутгартѣ, а затѣмъ, спустя три года, совершилъ путешествіе въ Италію, ревностно изучая памятники искусства и, въ особенности, народную поэзію. Возвратясь на родину, Рюккертъ поселился въ Кобургѣ, гдѣ занялся изученіемъ арабскаго и персидскаго языковъ. Учоные труды по этой отрасли знанія доставили Рюккерту мѣсто профессора восточной литературы въ Эрлангенѣ, а затѣмъ онъ былъ переведёнъ на профессорскую же каѳедру въ Берлинъ.
Литературную карьеру Рюккертъ началъ въ 1814 году изданіемъ «Нѣмецкихъ Стихотвореній», подъ псевдонимомъ Фрейнунда Райнара. Уже въ этихъ первыхъ опытахъ обнаружился замѣчательный талантъ молодого человѣка; послѣдующее же затѣмъ изданіе «Сонетовъ» окончательно упрочило за Рюккертомъ славу одного изъ замѣчательнѣйшихъ поэтовъ его родины. Эти сонеты, въ которыхъ Рюккертъ, по собственнымъ словамъ, хотѣлъ выразить огненными буквами «сначала — позоръ, а затѣмъ побѣдную славу своего народа», дѣйствительно прекрасно изображаютъ національную борьбу Германіи съ Франціей отъ начала ея до конца. Съ замѣчательною правдою относился онъ одинаково какъ къ хорошимъ, такъ и къ дурнымъ сторонамъ тогдашняго нѣмецкаго общества и силою высказываемыхъ мыслей иного способствовалъ сплоченію разнородныхъ элементовъ тогдашней Германіи къ общему возстанію противъ общаго врага. Многіе изъ его пѣсень отличаются юмористическимъ направленіемъ, всегда мѣтко попадавшемъ въ цѣль для осмѣянія какого-либо общественнаго порока; но несравненно выше тѣ изъ нихъ, въ которыхъ онъ высказываетъ богіе глубокіе и серьёзные взгляды на положеніе своего отечества.
По окончаніи войны за освобожденіе, муза Рюккерта покинула политическую сферу Дѣятельности. Но могъ ли подобный талантъ успокоиться и задремать въ бездѣйствіи? Выше уже сказано было, что, въ бытность свою въ Италіи, онъ съ особенной любовью занимался народной поэзіей. Плодомъ этого изученія былъ рядъ стихотвореній, написанныхъ размѣромъ въ духѣ италіанскихъ поэтическихъ произведеній. Это были «Ритурнели», «Октавы» и «Секстины», выполненныя съ неменьшимъ искусствомъ, чѣмъ прежде сонеты. Въ произведеніяхъ этихъ являются тэмой любовь и картины природы. Каждое изъ этихъ стихотвореній въ отдѣльности крайне коротко, но тѣнь болѣе слѣдуетъ удивляться искусству, съ какимъ Рюккери, ограниченный размѣровъ и числомъ стиховъ, умѣлъ выразить многое въ каждомъ отдѣльномъ отрывкѣ. Впрочемъ, занимаясь этимъ новымъ трудомъ, Рюккертъ позабывать и сонета; но внутреннимъ содержаніемъ уже явились у него теперь не военные подвиги и слава родины, а, напротивъ, тихія и нѣжныя чувства любви и дружбы. Таковы, напримѣръ, сборникъ сонетовъ, озаглавленные имъ общимъ именемъ: «Амариллисъ» и «Смерть Анисы». Нѣкоторыя пѣсни написаны имъ терцинами, которыхъ суровый и строгій характеръ онъ также въ замѣчательнымъ искусствомъ съумѣлъ передать на литературномъ языкѣ своей родины.
Знакомство съ восточными зыками, а частью и удивленіе, возбуждённое въ Рюккертѣ появившимся извѣстнымъ сочиненіемъ Гёте: «Westöstlicher Divan», побудили его издать два сборника, подъ заглавіемъ: «Восточныя Розы» и «Газели», въ которыхъ онъ съ рѣдкимъ искусствомъ съумѣлъ поддѣлаться подъ ладъ и характеръ восточныхъ стихотворцевъ. Наконецъ, вѣнцомъ поэтическихъ произведеній Рюккери является его сборникъ, озаглавленный «Весы любви» и посвящённый преимущественно изображенію любви. Къ числу особенностей таланта Рюккерта принадлежитъ между-прочимъ замѣчательное его умѣнье передавать одинаково-увлекательно въ поэтической формѣ, какъ возвышеннѣйшія чувства, такъ равно и самыя обыдённыя событія будничной жизни. Эта черта, очень рѣдкая въ писателѣ, служитъ лучшимъ доказательствомъ силы таланта, умѣющаго обращать въ чистое золото всё, до чего онъ ни коснётся. Поэзію Рюккерта, какъ можно видѣть изъ перечисленныхъ выше разнообразнѣйшихъ отдѣловъ его стихотвореній, трудно охарактеризовать, тѣмъ болѣе, что, независимо отъ вышеприведённыхъ категорій, онъ написалъ ещё множество стихотвореній, не подходящихъ подъ отмѣченныя рубрики; но можно сказать безошибочно, что всѣ они отличаются необыкновенной широтой и ясностью воззрѣнія, мѣткостью мысли и прелестью подходящей въ содержанію формы, то-есть всѣми тѣми качествами, которыми должны отличаться произведенія всякаго первокласснаго поэта. Доказательствомъ чуткости его пониманія, по двумъ-трёмъ намёкамъ, существа и характера произведеній даже чужихъ народовъ, можетъ служить изданный имъ въ нѣмецкой переработкѣ сборникъ китайскихъ народныхъ пѣсень, подъ заглавіемъ «Шикингъ». Рюккертъ ни слова во зналъ по-китайски и могъ пользоваться для своего труда только плохимъ латинскимъ переводомъ китайскаго подлинника, тѣмъ не менѣе подъ перомъ Рюккерта произведенія эти получили силу и жизнь, невольно переносящія читателя въ серединное царство, на сколько намъ извѣстны его нравы и характеръ. То же можно сказать и о прелестной, переведённой имъ съ индійскаго поэмѣ «Налъ и Дамаянти». Хотя индійская литература была ему знакома, тѣмъ не менѣе для подобной передачи характера чужого народа и страны необходимо владѣть огромнымъ поэтическимъ талантомъ, независимо отъ сухого знанія литературы. Въ дидактическихъ произведеніяхъ Рюккертъ держался одинаковой системы какъ и въ лирическихъ, то-есть точно также издавалъ сборники множества, по большей части короткихъ, стихотвореній, изъ которыхъ каждое имѣло самостоятельное значеніе, а между-тѣмъ всѣ вмѣстѣ они связывались въ одно стройное цѣлое. Къ такого рода изданіямъ принадлежитъ его «Мудрость Браминовъ», состоящая изъ множества притчъ, эпиграммъ и моральныхъ сентенцій, связанныхъ однако однимъ общимъ характеромъ. Большинство этихъ мелкихъ стихотвореній написано хотя и гладкимъ, но неизмѣнно-александрійскимъ стихомъ, почему, относительно формы и по отсутствію риѳмы, сборникъ этотъ уступаетъ его лирическимъ стихотвореніямъ. Можетъ-быть, будучи поэтомъ по природѣ, Рюккертъ тяготился сухой дидактикой и писалъ на этотъ разъ свои произведенія съ меньшей любовью и жаромъ. Относительно внутренняго содержанія слѣдуетъ замѣтить, что въ «Мудрости Браминовъ» порой замѣчается отсутствіе и той ясности мысли, которая преобладаетъ въ прочихъ сочиненіяхъ поэта. Такъ, напримѣръ, мысли о Богѣ и нравственности часто проникнуты мистическимъ взглядомъ восточныхъ мудрецовъ. Вообще можно сказать, что Рюккертъ ничего бы не отнялъ у своей славы, если бы вовсе не издавалъ этого сборника, и ничего къ ней не прибавилъ его изданіемъ.
Пѣвецъ, когда на голосъ свой
Въ сердцахъ людей ты ждёшь созвучья —
Пой не весну любви живой,
Но тёмной жизни злополучья.
Затѣмъ-что многимъ не дано
Извѣдать въ мірѣ наслажденья,
Но въ каждой груди есть зерно
Тяжолой скорби и сомнѣнья.
И. Крешевъ.
АЛЕКСАНДРЪ ВЕЛИКІЙ.
правитьЧерезъ песчаную пустыню шолъ
Съ своею ратью Александръ въ страну,
Лежавшую за рубежомъ пустыни:
Онъ нёсъ войну. И вотъ пришолъ къ рѣкѣ
Широкой онъ. Излученный путёмъ
По знойнону песку, на тучномъ брегѣ
Рѣки онъ рать остановилъ — и скоро вся
Она заснула въ глубинѣ долины,
Прохладою потока освѣжонной.
Но Александръ заснуть не могъ. И въ зной,
И посреди спокойствія долины,
Гдѣ не было слѣда тревогъ житейскихъ,
Нетерпѣливой онъ кипѣлъ душою:
Её и мигъ покоя раздражалъ.
Погибель войскъ, разрушенные троны,
Побѣда, власть, вселенной рабство, слава
Носилися предъ ней, какъ привидѣнья.
Онъ подошолъ къ потоку, наклонился,
Рукою зачерпнулъ воды студёной
И напился — и чудно освѣжила
Божественно-цѣлительная влага
Его всѣ члены, въ грудь его проникла
Удвоенная жизнь. И понялъ онъ,
Что изъ страны, благословенной небомъ,
Такой потокъ былъ долженъ вытекать,
Что близь его истоковъ надлежало
Цвѣсти земному счастію; что вѣрно
Тамъ въ благоденствіи, въ богатствѣ, въ мирѣ
Свободные народы ликовали.
«Туда! туда! съ мечёмъ, съ огнёмъ войны!
Моей они должны поддаться власти
И отъ меня удѣлъ счастливый свой
Принять, какъ даръ моей щедроты царской.»
И онъ велѣлъ гремѣть трубѣ военной —
И раздалась труба — и пробудилась,
Минутный сонъ вкусивши, рать — и быстро
Ея потокъ, кипящій истребленьемъ,
Вдоль мирныхъ береговъ рѣки прекрасной
Къ ея истокамъ свѣтлымъ побѣжалъ.
И много дней, не достигая цѣли,
Вёлъ Александръ свои полки. Куда же
Онъ наконецъ привёлъ ихъ? Ко вратамъ
Эдема. Но предъ нимъ не отворился
Эдемъ: былъ стражъ у вратъ съ такимъ ужасно
Пылающимъ мечёмъ, что задрожала
И Александрова душа, его
Увидя. «Стой!» сказалъ привратникъ чудный:
«Кто бъ ни былъ ты, сюда дороги нѣтъ.»
— «Я царь земли», воскликнулъ Александръ,
Прогнѣванный нежданнымъ запрещеньемъ.
— «Царемъ земныхъ царей я здѣсь поставленъ.»
— «Я Александръ!» — «Ты самъ свой приговоръ,
Назвавшись, произнёсъ. Одни страстей
Мятежныхъ обуздатели, одни
Душой смиренные вратами жизни
Вступаютъ въ рай; тебѣ жь подобнымъ, міра
Грабителямъ, ненасытимо жаднымъ,
Рай затворёнъ.» На это Александръ:
«И такъ назадъ мнѣ должно обратиться,
Тогда-какъ я уже стоялъ ногой
На этихъ ступеняхъ, туда проникнувъ,
Гдѣ отъ созданья міра ни одинъ
Изъ смертныхъ не бывалъ. По-крайней-мѣрѣ
Дай знаменіе мнѣ, чтобы могла
Провѣдать вся земля, что Александръ
У вратъ Эдема былъ.» На это стражъ:
«Вотъ знаменье Да просвѣтитъ оно
Твой тёмный умъ высокимъ разумѣньемъ!
Возьми.» Онъ взялъ — и въ путь пошолъ обратный;
А на пути, созвавши мудрецовъ,
Передъ собою знаменье велѣлъ
Имъ изъяснить."Мнѣ!" повторилъ онъ въ гнѣвѣ,
«Мнѣ, Александру, даръ такой презрѣнный:
Кусокъ истлѣвшей кости!» — «Сынъ Филинповъ»,
На то сказалъ одинъ изъ мудрецовъ:
«Не презирай истлѣвшей этой кости:
Умѣй спросить — и дастъ тебѣ отвѣтъ.»
Тутъ принести велѣлъ мудрецъ вѣсы.
Одну изъ чашъ онъ золотомъ наполнилъ,
Въ другую чашу кость онъ положилъ,
И — чудо! золото перетянула
Кость. Изумился Александръ. Онъ вдвое
Велѣлъ насыпать золота; онъ самъ
Свой скипетръ золотой, свою корону
И съ ними тяжкій мечъ свой бросилъ въ чашу —
Ни на волосъ она не опустилась.
Затрепеталъ на тронѣ царь могучій;
И онъ спросилъ: «Какою тайной силой
Нарушенъ здѣсь законъ природы? Чѣмъ
Ей власть ея возможно возвратить?»
— «Щепоткою земли», сказалъ мудрецъ.
И бросилъ онъ на кость земли щепотку —
И чаша съ костью быстро поднялася,
И быстро чаша съ золотомъ упала.
Мудрецъ сказалъ: «Великій государь,
Былъ нѣкогда подобный твоему
Разрушенъ черепъ; въ нёмъ же эта кость
Была частицей впадины, въ которой
Глазъ, твоему подобный, заключался.
Глазъ человѣческій въ объёмѣ малъ;
Но съ ненасытной жадностью объемлетъ
Онъ всё, что насъ здѣсь въ области видѣній
Такъ увлекательно плѣняетъ; цѣлый
Онъ міръ готовъ пожрать голоднымъ взоромъ.
Всё золото земное всыпьте въ чашу,
Всѣ скипетры и всѣ короны бросьте
На золото — всё будетъ мало; но
Покрой его щепоткою земли —
И пропадётъ его ненасытимость:
Сквозь лёгкій праха грузъ ужь не пробьётся
Онъ жаднымъ взоромъ. Ты жъ, великій царь,
Въ сёмъ знаменьи уразумѣй прямое
Значеніе и времени и жизни.
Ненасытимости передъ тобою
Лежитъ символъ въ истлѣвшей этой кости.»
Но царь внималъ съ поникшей головой,
Съ челомъ нахмуреннымъ. Вдругъ онъ вскочилъ,
Сверкнулъ на всѣхъ могучимъ окомъ льва
И возгласилъ такъ громко, что скалы
Окрестныя ужасный дали голосъ:
«Греми труба! вперёдъ, мои дружины!
Жизнь коротка; уходитъ время; стыдъ
Тому, кто жизнь и время праздно тратитъ!»
И вихрями взвился песокъ пустыни —
И рать великая, какъ змѣй съ отверстымъ
Голоднымъ зѣвомъ, шумно побѣжала
Къ предѣламъ Индіи. Завоеватель
Потоками лилъ кровь и побѣждалъ,
И съ каждою побѣдой разгорался
Сильнѣйшей жаждою побѣды новой —
И наконецъ они ему щепоткой
Земли глаза покрыли — онъ утихъ.
В. Жуковскій.
КУБЪ-АЛРУМІЯ.
правитьСъ давнихъ лѣтъ, въ странѣ Гаджутовъ,
Кубъ-Алрумія стоитъ
На горѣ, а подъ горою
Море плещетъ и шумитъ.
То вѣковъ минувшихъ зданье;
Кѣмъ построено оно —
Неизвѣстно; лишь преданье
Къ намъ дошло о нёмъ одно.
Бенъ-Кассимъ былъ поселянинъ,
Но и въ хижинѣ своей
Онъ считалъ себя счастливѣй
Всѣхъ на свѣтѣ королей.
Онъ ласкалъ малютку-сына,
Онъ любилъ свою жену —
Вдругъ отвага въ нёмъ вскипѣла
И ушолъ онъ на войну.
Подъ знамёнами Ислама
Тамъ сражался храбро онъ;
Но, плѣнённый, былъ въ неволю
Къ христіанамъ отведёнъ.
Разъ, трудами утомлённый,
Онъ на камнѣ отдыхалъ
И, тоскуя объ отчизнѣ,
Дни былые вспоминалъ.
«Долго ль мнѣ чужое поле
Жаркимъ потомъ орошать
И въ постыдной здѣсь неволѣ
Дни и ночи тосковать?
„Ахъ, увижу ль свой далёкій
Кровъ и сына, и жену,
Иль умру здѣсь одинокій,
Неоплаканный, въ плѣну?“
Такъ, вздыхая, онъ слезами
Горе сердца облегчалъ.
Вдругъ, предъ нимъ, въ одеждѣ мага,
Мужъ таинственный предсталъ.
— Плѣнникъ! ты откуда родомъ? —
Бенъ-Кассиму онъ сказалъ.
„Я изъ племени гаджутовъ“,
Тотъ печально отвѣчалъ.
— Такъ тебѣ извѣстно мѣсто,
Гдѣ стоитъ Алрумія? —
„О, Аллахъ! у тѣхъ развалинъ
И живётъ семья моя!“
— Не къ своимъ ли на свиданье
Ты летишь теперь мечтой? —
„Ахъ, мечтать о томъ напрасно,
Въ чёмъ отказано судьбой!“
— Я мечту твою исполню:
Ты родной увидишь край;
Лишь одно моё велѣнье
Мнѣ исполнить обѣщай. —
„Я готовъ на всѣ лишенья,
Чтобъ увидѣть милый край;
Лишь души моей спасенье
У меня не отнимай.“
— Мнѣ души твоей не надо! —
Магъ съ улыбкой отвѣчалъ:
— Я куплю тебѣ свободу
За хорошій капиталъ —
— И въ Алжиръ, въ твою отчизну,
Съ кораблёмъ тебя пошлю;
Вотъ возьми туда съ собою
Эту рукопись мою.
— И, прибывъ въ родную землю,
Къ Кубъ-Алруміи ступай
И у стѣнъ ея пергаментъ
Въ жертву пламени предай,
— Чтобъ высоко дымъ поднялся
И проникъ подъ древній сводъ
Въ ту минуту, какъ надъ міромъ
Солнце первый лучъ прольётъ.
— Если ты мнѣ поклянёшься
Всё исполнить, Бенъ-Кассимъ,
Завтра будешь ты свободенъ
И отправишься къ своимъ.»
Плѣнникъ, полный восхищенья,
Поклялся ему во всёмъ —
И на утро въ край родимый
Поплылъ съ первымъ кораблёмъ.
Тамъ увидѣлъ милыхъ сердцу,
Три дня съ ними онъ провёлъ,
На четвёртый, на разсвѣтѣ,
Къ Кубъ-Алруміи пошолъ.
Непонятными чертами
Былъ исписанъ листъ кругомъ.
Бенъ-Кассимъ по обѣщанью
Сжёгъ его на мѣстѣ томъ.
И лишь только дымъ поднялся
Къ сводамъ башни вѣковымъ,
Треснулъ сводъ — и съ удивленьемъ
Видитъ чудо Бенъ-Кассимъ:
Тамъ, какъ-будто чанъ огромный,
Полонъ златомъ, серебромъ,
И оно, кипя, сверкая,
Бьётъ изъ трещины ключёмъ.
Какъ порою рой пчелиный
Вылетаетъ изъ улья,
Такъ по воздуху несётся
Драгоцѣнная струя,
Золотистою рѣкою,
Недоступной въ вышину,
Черезъ поле, черезъ море,
Въ христіанскую страну.
Бенъ-Кассимъ стоитъ подъ нею,
Удивленіемъ объятъ,
И глазами пожираетъ
Удаляющійся кладъ
Тщетно воздухъ онъ хватаетъ —
Не даётся кладъ ему;
Вотъ онъ вверхъ къ нему бросаетъ
Съ головы своей чалму.
И десятка два червонцевъ,
На добычу бѣдняка,
Съ вышины къ нему упало
Отъ удачнаго швырка.
Но отъ этого пресѣкся
Вдругъ таинственный потокъ,
Бенъ-Кассиму лишь осталось,
Что ему доставилъ рокъ.
И мгновенно затворилась
Снова трещина въ стѣнѣ.
Скоро вѣсть объ этомъ чудѣ
Разнеслась по всей странѣ.
И паша, про кладъ провѣдавъ,
Пожелалъ его достать,
И послалъ туда рабочихъ
Стѣны башни подрывать.
Но лишь только приступили,
Какъ раздался страшный вой:
«О, спѣши, спѣши, Алула!
Гибнетъ кладъ завѣтный твой!»
И Алула вдругъ явился
Чорной тучею шмелей —
И они свирѣпымъ жаломъ
Разогнали всѣхъ людей.
Съ той поры не удавалось
Никому изъ мусульманъ
Овладѣть имъ: онъ хранится,
Говорятъ, для христіанъ.
Ѳ. Миллеръ.
БУХАРСКОЕ ПОСОЛЬСТВО.
правитьЕщё въ развалинахъ Бухара
Отъ грозныхъ Чингисхана рукъ,
Какъ новая грозитъ ей кара:
Идётъ его ужасный внукъ.
И нѣтъ въ Бухарѣ гражданина
Замолвить слово за народъ:
Лишь отрокъ смѣлый къ властелину
Посломъ отъ города идётъ.
Но отрокъ умный и прекрасный —
Онъ не одинъ къ нему пошолъ:
Съ собой на подвигъ свой опасный
Верблюда и козла повёлъ.
Передъ властителемъ суровымъ
Съ такою свитой онъ предсталъ.
Ханъ, изумлённый этимъ новымъ
Посольствомъ, такъ ему сказалъ:
«Ужель Бухара не имѣла
Кого получше мнѣ прислать?»
Но властелину отрокъ смѣло
Спѣшитъ отвѣтъ разумный дать:
"Когда ты ростъ предпочитаешь,
Такъ вотъ — верблюдъ передъ тобой;
Коль умъ ты въ бородѣ считаешь,
То я козла привёлъ съ собой.
«По если рѣчью откровенной
Не презришь ты, могучій ханъ,
Я здѣсь, колѣнопреклоненный,
Посломъ отъ имени гражданъ.
„Ты зла не могъ бы сдѣлать болѣ,
Чѣмъ сдѣлалъ дѣдъ великій твой;
За-то въ твоей осталось волѣ —
Стать выше дѣда добротой.“
— „Разумный отрокъ, будь спокоенъ!“
Монархъ съ улыбкой возразилъ:
Ступай въ Бухару: ты достоинъ,
Чтобъ я твой городъ пощадилъ.»
Ѳ. Миллеръ.
ХИДГЕРЪ.
правитьНеумирающій и вѣчно юный
Хидгеръ разсказывалъ: Я проѣзжалъ
Однажды шумнымъ городомъ. Въ саду
Я увидалъ тамъ человѣка
Съ корзиною и у него спросилъ —
Давно ль стоитъ тутъ городъ? Продолжая
Сбирать плоды, онъ отвѣчалъ мнѣ: «Вѣчно
Стоялъ онъ тутъ и вѣчно простоитъ.»
Чрезъ пять столѣтій тою же дорогой
Я проѣзжалъ. Отъ города того
Ни одного слѣда не оставалось:
Гдѣ онъ стоялъ — была пустыня. Тутъ
Сидѣлъ пастухъ и одиноко пѣсню
Наигрывалъ на дудкѣ; вкругъ него
Паслося стадо на зелёномъ лугѣ.
И я его спросилъ: «давно ль не стало
Тутъ города?» Онъ продолжалъ играть
Въ свою свирѣль и мнѣ одно промолвилъ:
«Одно ростётъ, другое увядаетъ.
Я вѣчно здѣсь пасу свои стада!»
Опять чрезъ пять столѣтій тою жъ самой
Дорогой проѣзжалъ я. Предъ собою
Я увидалъ тутъ море: волны
Катились и шумѣли. Въ челнокѣ,
У берега привязанномъ, рыбакъ
Сидѣлъ, свои закидывая сѣти.
Я у него спросилъ, давно ль тутъ море?
И моему вопросу засмѣявшись,
Онъ мнѣ сказалъ: «Какъ эти волны вѣчно
Гуляютъ и клубятся на просторѣ,
Такъ вѣчно здѣсь закидываютъ сѣти.»
Чрезъ пять столѣтій тою же дорогой
Я снова ѣхалъ и нашолъ тутъ лѣсъ,
И въ чащѣ лѣса встрѣтилъ дровосѣка.
Подъ корень онъ рубилъ могучій дубъ,
И я спросилъ его: «давно ль явился
Тутъ лѣсъ?» Онъ отвѣчалъ мнѣ: «Лѣсъ
Стоитъ здѣсь вѣчно, вѣчно въ нёмъ растутъ
Деревья и дрова мы вѣчно рубимъ.»
Ещё чрезъ пять столѣтій той дорогой
Поѣхалъ я, и вновь передо мною
Тамъ очутился городъ. Громкій гулъ,
Народный говоръ, стукъ колёсъ повсюду
На улицахъ и площадяхъ. У встрѣчныхъ
Я спрашивалъ: «давно ль построенъ городъ?
Куда дѣвались тёмный лѣсъ и море,
И пастбище?» Но словъ моихъ никто
И слушать не хотѣлъ, и всѣ кричали:
«Такъ вѣчно шло на этомъ мѣстѣ, вѣчно —
И вѣчно такъ пойдётъ.» Чрезъ пять столѣтій
Поѣду снова этою дорогой.
М. М.