Блоха, кузнечик и гусёк-скакунок[1] хотели раз посмотреть, кто из них выше прыгает, и пригласили прийти полюбоваться на такое диво весь свет и — кто там ещё захочет. Да, вот так прыгуны выступили перед собранием! Настоящие прыгуны-молодцы!
— Я выдам свою дочку за того, кто прыгнет выше всех! — сказал король. — Обидно было бы таким персонам прыгать задаром!
Сначала вышла блоха; она держала себя в высшей степени мило и раскланялась на все стороны: в жилах её текла аристократическая кровь, и вообще она привыкла иметь дело с людьми, а это ведь что-нибудь да значит!
Потом вышел кузнечик; он был, конечно, потяжеловеснее, но тоже очень приличен на вид и одет в зелёный мундир, — он и родился в мундире. Кузнечик говорил, что происходит из очень древнего рода, из Египта, и поэтому в большой чести в здешних местах: его взяли прямо с поля и посадили в трёхэтажный карточный домик, который был сделан из одних фигур, обращённых лицевою стороной вовнутрь; окна же и двери в нём были прорезаны в туловище червонной дамы.
— Я пою, — прибавил кузнечик, — да так, что шестнадцать здешних сверчков, которые трещат с самого рожденья и всё-таки не удостоились карточного домика, послушав меня, с досады похудели!
И блоха и кузнечик полагали, таким образом, что достаточно зарекомендовали себя в качестве приличной партии для принцессы.
Гусёк-скакунок не сказал ничего, но о нём говорили, что он зато много думает. А придворный пёс, как только обнюхал его, так и сказал, что гусёк-скакунок — из очень хорошего семейства. Старый же придворный советник, который получил три ордена за умение молчать, уверял, что гусёк-скакунок отличается пророческим даром: по его спине можно узнать, мягкая или суровая будет зима, а этого нельзя узнать даже по спине самого составителя календарей!
— Я пока ничего не скажу! — сказал старый король. — Но у меня свои соображения!
Теперь оставалось только прыгать.
Блоха прыгнула, да так высоко, что никто и не видал — как, и потому стали говорить, что она вовсе не прыгала; но это было нечестно. Кузнечик прыгнул вдвое ниже и угодил королю прямо в лицо, и тот сказал, что это очень гадко.
Гусёк-скакунок долго стоял и думал; в конце концов все решили, что он вовсе не умеет прыгать.
— Только бы ему не сделалось дурно! — сказал придворный пёс и принялся опять обнюхивать его.
Прыг! И гусёк-скакунок маленьким косым прыжком очутился прямо на коленях у принцессы, которая сидела на низенькой золотой скамеечке.
Тогда король сказал:
— Выше всего допрыгнуть до моей дочери — в этом ведь вся суть; но чтобы додуматься до этого, нужна голова, и гусёк-скакунок доказал, что она у него есть. И притом с мозгами!
И гуську-скакунку досталась принцесса.
— Я всё-таки выше всех прыгнула! — сказала блоха. — Но всё равно, пусть остаётся при своём дурацком гуське с палочкой и смолой! Я прыгнула выше всех, но на этом свете надо иметь крупное тело, чтобы тебя заметили!
И блоха поступила волонтёром в чужеземное войско и, говорят, нашла там смерть.
Кузнечик расположился в канавке и принялся петь о том, как идут дела на белом свете. И он тоже говорил:
— Да, самое главное — крупное тело!
И он затянул песенку о своей печальной доле. Из его-то песни мы и взяли эту историю. Впрочем, она, пожалуй, выдумана, хоть и напечатана.