Черезъ проливъ, какъ шумный караванъ,
Неслися птицъ залетныхъ вереницы,
На языкѣ иныхъ, чудесныхъ странъ, 20 Казалося, болтали эти птицы.
Какъ моряки, которымъ отпускъ данъ,
Бродящіе по улицамъ столицы.
Когда народъ, глазѣющій на нихъ,
Дивятъ ихъ рѣчь и вся повадка ихъ.
25 Такъ въ Киллингсвортъ явилася весна
Лѣтъ сто назадъ до нынѣшней эпохи,
Вороній крикъ въ такія времена
У фермеровъ способенъ вызвать вздохи.
А птицами кишѣла вся страна, 30 И, ратуя о хлѣбѣ и горохѣ,
Рѣшило тутъ собранье мудрецовъ
Предать на казнь грабителей пѣвцовъ.
На головы отважныхъ мародеровъ
Давно въ тиши точилися ножи, 35 И комитетъ, безъ дальнихъ разговоровъ,
Предупредить рѣшился грабежи,
Извѣстенъ всѣмъ лукавый птичій норовъ
И подвиги въ поляхъ овса и ржи…
Не страшенъ имъ рядъ пугалъ въ огородѣ, 40 Гдѣ хитрецы пируютъ на свободѣ.
Рѣшили такъ: помѣщикъ величавый
Съ надменною осанкой и лицомъ,
А съ нимъ—деканъ всегда и всюду правый,
Среди села слывущій мудрецомъ. 45 Онъ съиздавна такой покрылся славой,
Что улицѣ, гдѣ былъ декана домъ,
Со гражданами было въ назиданье
По имени его дано названье.
„Платонъ, боясь найти судью въ поэтѣ
И критика, изгналъ ихъ изъ страны,
И вы сейчасъ рѣшили въ комитетѣ 20 Убить гонцовъ, предвѣстниковъ весны.
Пѣвцовъ полей, крылатыхъ менестрелей,
Что прелестью своихъ воздушныхъ трелей
Плѣняютъ насъ, когда нашъ духъ скорбитъ,
Какъ нѣкогда плѣнялъ царя Давидъ.
25 Ихъ умертвить! За пригоршню пшеницы,
За зернышко овса иль ячменя,
Которое ногами топчутъ жницы!
Убытокъ свой безмѣрно оцѣня,
Вы удѣлить жалѣете крупицы 30 Отъ благъ своихъ пѣвцамъ смиреннымъ дня,—
Но склеванныя ягоды не слаще
Мелодій ихъ, звучащихъ въ темной чащѣ.
Никто изъ васъ не вспоминалъ о Томъ,
Кто создалъ ихъ, кто даромъ пѣснопѣнья 35 Ихъ одарилъ, въ которомъ лишь въ одномъ,
Ихъ думъ и чувствъ—живое выраженье!
Забыли вы въ минутномъ ослѣпленьѣ,
Что гнѣзда ихъ тамъ въ вышинѣ—звеномъ,
Невидимымъ, таинственнымъ, чудеснымъ, 40 Являются межъ дольнимъ и небеснымъ!
„Несчастныхъ птицъ названіями:—воръ, 50 Клеймите вы:—и хищникъ и грабитель,
Но какъ неправъ подобный приговоръ!
Вѣдь этотъ воръ—онъ лучшій охранитель
Садовъ и жатвъ,—лишь онъ даетъ отпоръ
Ихъ недругамъ, какъ грозный истребитель 55 Всѣхъ слизняковъ, улитокъ и червей.
Губящихъ цвѣтъ и завязи вѣтвей.
„Ка̀къ проповѣдь любви и всепрощенья,
Я повторю моимъ ученикамъ,
И къ жизни имъ внушу я уваженье, 60 Что разлита во всемъ Его твореньѣ,
И какъ завѣтъ Господень передамъ
О милости къ несчастнымъ бѣднякамъ,
Когда отцы, упорно негодуя,
Идутъ въ разрѣзъ со всѣмъ, чему учу я?“
3.
Учитель смолкъ, и ропотъ межъ собранья
Въ мигъ пробѣжалъ, какъ легкій шумъ листвы,
И многіе оратора воззванье
Одобрили кивками головы; 5 Но тѣхъ, кто цѣль всего существованья
Нашелъ въ уходѣ за скотомъ—увы!
Нельзя смягчить… Всѣ слушали охотно,
Но былъ вопросъ рѣшенъ безповоротно.
Зато успѣхъ иного рода въ школѣ 10 Стяжалъ себѣ защитникъ бѣдныхъ птицъ;
Оваціи предметомъ по неволѣ
Явившійся со стороны дѣвицъ
И юношей, онъ въ новомъ ореолѣ
Предсталъ очамъ одной изъ ученицъ— 15 Красавицы Эльмиры. Такъ учитель,
Хоть побѣжденъ, былъ все-же побѣдитель!
И начались убійства безъ числа.
Сады, поля желтѣющей пшеницы
Окутала пороховая мгла, 20 И падали отъ пули вражьей птицы.
Повсюду кровь невинная текла,
Пятнавшая исторіи страницы.
Вездѣ тоска и ужасъ безъ границъ:
Варѳоломеевская ночь для птицъ!
25 Прошла весна, и наступило лѣто,
Съ небесъ лились палящіе лучи,
И ими такъ земля была нагрѣта,
Что даже камни были горячи.
На яблоняхъ погибла масса цвѣта, 30 И лугъ исчезъ подъ тучей саранчи,
А рой червей въ поляхъ и въ огородѣ
Хозяйничалъ повсюду на свободѣ.
Какъ Иродъ, ими пожираемъ былъ,
Весь городокъ зато, что избіенью, 35 Какъ этотъ царь, невинныхъ осудилъ.
Тамъ, гдѣ листва своей манила тѣнью,
Рой гусеницъ пріютъ надежный свилъ,
И, къ общему испугу и смущенью,
На головы гуляющихъ съ вѣтвей 40 Вдругъ падалъ дождь улитокъ и червей.
Нашествіемъ ужасныхъ насѣкомыхъ
Испуганный, задумался народъ,
И многіе сознали сразу промахъ;
Произошелъ въ умахъ переворотъ; 45 Кто обвинялъ начальство и знакомыхъ,
А кто искалъ желаемый исходъ,
Но каждый былъ въ смущеніи немаломъ,
Какъ ученикъ, съ дурнымъ пришедшій балломъ.
И осень къ нимъ явилась въ томъ году, 50 Не золотомъ одѣта и багрянцемъ,—
Листы, кой гдѣ висѣвшіе въ саду
И отъ стыда сгоравшіе румянцемъ,
Спѣша опасть, топилися въ пруду
И августъ имъ казался самозванцемъ. 55 А буйный вихрь на сотни голосовъ
Оплакивалъ замолкнувшихъ пѣвцовъ.
Прошла зима, и вотъ съ весною новой
Былъ пораженъ спокойный городокъ,
(Рѣшили всѣ что случая такого 60 И старожилъ запомнить бы не могъ).
Большой фургонъ, родъ ящика простого,
Въѣзжалъ туда. Онъ вдоль и поперекъ
Уставленъ былъ рядами новыхъ клѣтокъ,
Гдѣ стаи птицъ рѣзвились между вѣтокъ.
65 Сюда, со всей окрестной стороны
Собрали ихъ. Открылась дверь темницы
Ихъ временной—и отыскать вольны
Пристанище, взвилися къ небу птицы;
И по лѣсамъ тотчасъ ихъ вереницы 70 Разсѣялись, какъ вѣстники весны,
А пѣсня ихъ, скажу я между нами,
Насмѣшкою звучала надъ властями.
Но радостнѣй на слѣдующій день
Неслися ихъ серебряныя трели, 75 Когда вступалъ съ Эльмирою подъ сѣнь
Церковную—учитель. Звонко пѣли
Колокола, изъ дальнихъ деревень
Спѣшилъ народъ, и наши менестрели,
Къ безоблачнымъ взвиваясь небесамъ, 80 Ихъ пѣснею благословляли тамъ!
1893 г.
Примѣчанія
↑Каватина — небольшая лирическая оперная ария. (прим. редактора Викитеки)
См. также одноимённые страницы.
