[48-49]Преданный другъ.
Жилъ однажды маленькій честный юноша, котораго звали Гансомъ. У него было доброе сердце и добродушное лицо. Будучи сиротой, онъ жилъ совершенно одинъ.
Каждый день съ утра до вечера онъ неустанно работалъ въ своемъ саду: копалъ гряды, ровнялъ ихъ и ухаживалъ за цвѣтами и овощами.
Нигдѣ кругомъ не было сада лучше, чѣмъ у нашего Ганса. Въ его саду росли: душистая гвоздика, левкой, бѣлоцвѣтъ, пѣтушій гребешокъ, пышныя розы, разноцвѣтные крокусы, голубыя фіалки, лиліи, васильки, ирисы, нарциссы и майорины.
Все это цвѣло въ продолженіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ; если одинъ цвѣтокъ отцвѣталъ, его смѣнялъ другой. И красота и ароматъ сада не терялись ни на минуту.
Много имѣлъ друзей маленькій Гансъ, но лучшимъ изъ всѣхъ онъ считалъ мельника Гуго. Правда, маленькаго Ганса нерѣдко смущало то обстоятельство, что мельникъ, когда бы только ни проходилъ мимо его сада, всегда нагибался черезъ изгородь и рвалъ цвѣты или фрукты. Если Гансъ заставалъ его врасплохъ, то мельникъ безъ всякаго смущенія говорилъ:
— А, здорово другъ! ты, конечно, не обижаешься?
[50-51]Вѣдь истинные друзья, какъ мы съ тобой, должны все дѣлить пополамъ.
Гансъ улыбался и, раздѣляя мысли своего преданнаго друга, утвердительно кивалъ головою.
— Удивительное дѣло,—говаривали иногда сосѣди,—мельникъ еще ничѣмъ ни разу не отплатилъ Гансу за его цвѣты и фрукты; а вѣдь у него на мельницѣ сотни мѣшковъ муки лежатъ въ запасѣ; а сколько у него молочныхъ коровъ, а какое громадное стадо кудряво-шерстныхъ овецъ.—Но Гансъ не размышлялъ объ этомъ. Онъ все забывалъ, когда мельникъ заговаривалъ краснорѣчиво о вѣрной дружбѣ искреннихъ друзей.
Работая въ своемъ саду, Гансъ былъ доволенъ своей судьбой, и вполнѣ счастливъ. Временныя неудачи не смущали его. И если онъ страдалъ зимой отъ холода и голода, то весной и лѣтомъ съ избыткомъ вознаграждалъ себя продажей цвѣтовъ и фруктовъ.
Зиму Гансъ проводилъ въ полномъ одиночествѣ. Иногда онъ раздумывалъ о томъ, почему же его не навѣститъ „преданный ему другъ“ мельникъ. Но эту мысль онъ тотчасъ же отбрасывалъ, когда вспоминалъ большое и сложное хозяйство мельника. „Надо бы мнѣ навѣстить его,—думалъ Гансъ,—да жаль, что нѣтъ теплой одежды“.
Между тѣмъ мельникъ, случайно вспомнивъ Ганса и его цвѣты, говорилъ женѣ:
— Зачѣмъ я пойду къ нему, пока не сойдетъ снѣгъ? Когда человѣкъ находится въ нуждѣ, его нужно предоставлять самому себѣ. Посѣтитель можетъ только надоѣсть ему. И даже другъ не долженъ въ это время докучать ему. Когда придетъ весна, я навѣщу Ганса и онъ, навѣрное, подаритъ мнѣ ящикъ первоцвѣта, чѣмъ доставитъ себѣ большое удовольствіе.
— Ты, мой другъ, очень заботливъ,—говорила мельнику его жена, удобно расположившаяся у камина.—Твои разсужденія о дружбѣ доставляютъ мнѣ гораздо большее наслажденіе, чѣмъ проповѣдь священника.
— Папа, а ты бы позвалъ маленькаго Ганса сюда,—говорилъ отцу его маленькій сынъ.—Если онъ, бѣдный, плохо живетъ, я удѣлю ему половину моего кушанья и поведу его въ сѣни, гдѣ находятся мои бѣлые кролики.
— Вотъ глупый мальчишка!—восклицалъ мельникъ,—а еще учишься въ школѣ; вѣдь если Гансъ явится сюда и посмотритъ на наше довольство, въ немъ можетъ возгорѣться зависть; а зависть—порокъ, который портитъ всякое сердце. Я, какъ лучшій другъ Ганса, не долженъ допускать, чтобы его сердце испортилось. А потомъ Гансъ можетъ попросить у меня въ долгъ и муки, придя сюда. Это можетъ испортить наши отношенія, потому что мука—одно, а дружба—другое.
— Ахъ, какъ ты хорошо говоришь!—одобряла мужа мельничиха.
Съ наступленіемъ весны мельникъ однажды заявилъ женѣ, что навѣститъ своего друга Ганса.
— Это хорошо, что ты думаешь о другихъ и не покидаешь друзей. Только не забудь вонъ ту длинную корзину для цвѣтовъ.
Мельникъ взялъ корзину и направился къ садику Ганса.
— Здравствуй, другъ,—привѣтливо сказалъ онъ.
— Добраго здоровья и вамъ,—отвѣтилъ Гансъ, облокачиваясь на лопату и добродушно улыбаясь.
— Ну, какъ ты высидѣлъ зиму?
— Вы, право, очень добры, справляясь объ этомъ,—отвѣтилъ Гансъ.—Да, мнѣ было тяжело, но, слава Богу, теперь это кончилось, наступила весна, и я опять съ моими цвѣтами. Вы знаете, они очень хорошо идутъ…
— Зимой мы не разъ вспоминали тебя: какъ-то ты живешь…
[52-53]
— О, вы очень, очень добры!—воскликнулъ Гансъ.—А я ужъ порѣшилъ было, что вы совсѣмъ забыли о моемъ существованіи.
— Гансъ!—вскричалъ мельникъ,—можно ли такъ думать?! Въ томъ и состоитъ дружба, что она никогда не забывается… Однако какъ красивъ твой первоцвѣтъ…
— Да, онъ, правда, хорошъ,—подтвердилъ Гансъ,—я очень доволенъ, что у меня его много. По крайней мѣрѣ я могу отнести его на рынокъ, продать и на тѣ деньги купить нужную мнѣ тачку.
— Тачку?—удивился мельникъ.—Да у тебя была хорошая тачка… Неужели ты дошелъ до такой глупости, что продалъ ее?
— Видите ли, меня вынудили къ этому тяжелыя обстоятельства. Зимой мнѣ не на что было купить хлѣба и я продалъ сперва серебряныя пуговицы моей праздничной куртки, потомъ отцову трубку—дорогое для меня наслѣдіе—и затѣмъ ужъ тачку. Но я увѣренъ, что все это я опять верну.
— Вотъ что, Гансъ,—сказалъ, подумавъ, мельникъ.—У меня есть тачка; хоть она и не совсѣмъ цѣла—у нея кое-что неисправно,—но это пустяки! я отдамъ тебѣ ее. Многіе будутъ осуждать меня за это великодушіе, но пусть,—я не таковъ, какъ прочіе. Преданный другъ долженъ быть великодушнымъ… Такъ вотъ: будь покоенъ, я подарю тебѣ мою тачку, а у меня останется новая, которую я купилъ.
— Ахъ, какъ вы великодушны!—воскликнулъ Гансъ, просіявъ отъ удовольствія.—У меня какъ разъ есть новая доска и я легко починю вашу тачку.
— У тебя есть доска?—радостно вскричалъ мельникъ.—Видишь ли, мнѣ она очень нужна для крыши, иначе дождь многое у меня попортитъ. Это хорошо: ты дашь мнѣ доску, а я отдамъ тебѣ тачку. Ты вѣдь понимаешь, что тачка дороже доски, но я не считаюсь: истинные друзья не ведутъ счеты въ мелочахъ. Такъ неси же мнѣ сейчасъ твою доску, я сегодня же починю крышу.
— О, сію минуту!—воскликнулъ Гансъ и побѣжалъ за доской.
Вернувшись съ ней, онъ передалъ ее мельнику.
— Да, она не велика,—сказалъ мельникъ,—ну, да ничего… А теперь, надѣюсь, ты не откажешь мнѣ въ цвѣтахъ. Помни: у тебя будетъ моя тачка… Бери-ка вотъ корзинку, да смотри, доверху наложи въ нее цвѣтовъ!
— Доверху?—озабоченно спросилъ Гансъ.
[54-55]
Онъ взглянулъ на громадную корзинку и сейчасъ же сообразилъ, что, наложивъ ее доверху, онъ тѣмъ самымъ лишится почти всѣхъ цвѣтовъ. А ему очень хотѣлось продать ихъ и выкупить свои пуговицы.
— Чего жъ ты думаешь?—оскорбленно сказалъ мельникъ.—Неужели за тачку я не могу попросить у тебя цвѣтовъ? Мнѣ кажется, что ты заботишься больше о себѣ. Истинные друзья не должны такъ поступать.
— О, нѣтъ, дорогой другъ!—восторженно вскричалъ Гансъ,—я всѣ, всѣ цвѣты отдамъ вамъ, лишь не думайте обо мнѣ дурно!
Съ этими словами Гансъ сталъ срѣзать цвѣты и укладывать ихъ въ корзину.
Когда онъ наложилъ корзину доверху, мельникъ положилъ на плечо доску, поднялъ корзину и, небрежно проговоривъ: „прощай, Гансъ“, пошелъ домой.
— Прощайте, до свиданья!—кланялся Гансъ и сталъ продолжать работу, думая о тачкѣ.
Подвязывая на другой день кусты жимолости, Гансъ услыхалъ вдругъ изъ загородки голосъ мельника:
— Милый Гансъ,—говорилъ онъ,—будь добръ снести вотъ этотъ мѣшокъ на рынокъ и продать.
— Простите,—отвѣчалъ Гансъ,—мнѣ некогда сегодня: я долженъ подвязать всѣ эти растенія, полить цвѣты и выполоть гряды.
— Да вѣдь это не по-дружески,—недовольно проговорилъ мельникъ.—Я же обѣщалъ ему тачку, а онъ отказываетъ мнѣ въ такихъ пустякахъ.
— О, что вы! я никогда не стану поступать не по-дружески,—отвѣтилъ Гансъ и, надѣвши фуражку, поднялъ здоровенный мѣшокъ и направился къ городу.
Было очень жарко и пыльно. Гансъ пришелъ въ городъ усталымъ и разбитымъ. Продавъ за хорошую цѣну муку, онъ вернулся только къ вечеру и, утомленный, скоро легъ.
На другой день мельникъ пришелъ къ Гансу очень рано и засталъ его въ постели.
— Вотъ такъ лѣнтяй!—сказалъ онъ.—Я вовсе не хотѣлъ бы, чтобы мой другъ лѣнтяйничалъ или же любилъ долго спать. Ты прости за откровенность, но истинный другъ всегда долженъ прямо высказываться.
— О, мнѣ очень стыдно, но я такъ утомился вчера,—сказалъ Гансъ, вскакивая съ постели.
— Ну, ладно ужъ,—сказалъ снисходительно мельникъ, потрепывая его по плечу.—Видишь ли, я пришелъ къ тебѣ за вырученными деньгами, а потомъ хотѣлъ взять тебя сейчасъ на мельницу, чтобы ты исправилъ мою крышу; я знаю—ты хорошій мастеръ.
Бѣдный Гансъ! Онъ такъ хотѣлъ поработать въ саду, гдѣ были два дня не политы его цвѣты, и вдругъ его опять отрывали… Но онъ не хотѣлъ обижать мельника отказомъ и робко спросилъ:
— Мнѣ страшный недосугъ; вы думаете, что это будетъ не по-дружески, если я откажусь?
— Послѣ того, какъ я обѣщалъ подарить тебѣ тачку, я прошу очень немногаго. Но я не настаиваю; если ты отказываешь, я и самъ хоть и плохо, но сдѣлаю то, что мнѣ нужно.
— И, что вы, я не допущу до этого!—воскликнулъ Гансъ.
Онъ быстро одѣлся и пошелъ съ мельникомъ къ его дому. Тамъ онъ проработалъ весь день. Къ вечеру мельникъ пришелъ къ нему и весело спросилъ:
— Ну, какъ?
— Я все окончилъ,—сказалъ Гансъ, слѣзая съ крыши.
Поговоривъ немного о погодѣ и о хорошемъ вечерѣ, мельникъ проговорилъ:
— Ну, до свиданья; ступай, отдохни у себя, а то ты и вправду усталъ; завтра приходи опять: ты поведешь моихъ овецъ въ горы.
Бѣдный Гансъ ни слова не сказалъ и на слѣдующее
[56-57]утро отправился съ овцами мельника въ горы. На это онъ потерялъ цѣлый день и вернулся къ вечеру очень утомленнымъ. Проснувшись рано, онъ тотчасъ принялся за работу въ саду. Но поработать какъ слѣдуетъ ему не удалось.
Въ полдень пришелъ мельникъ и уговорилъ его снести деньги къ торговцу въ сосѣднее помѣстье.
И такъ продолжалось почти изо дня въ день: мельникъ то и дѣло отрывалъ Ганса для разныхъ услугъ себѣ.
Гансъ страшно горевалъ о своемъ запущенномъ садѣ, но утѣшался лишь тѣмъ, что мельникъ—его преданный другъ. При этомъ онъ вспоминалъ и о его великодушномъ обѣщаніи подарить тачку.
Мельникъ же продолжалъ разсуждать объ истинной дружбѣ и посылать Ганса то туда, то сюда.
Какъ-то Гансъ собирался уже въ постель. Пріятно потянувшись, онъ потушилъ свѣчу и сѣлъ на кровать. Его глаза слипались отъ дремоты. Къ этому располагала и ненастная погода, бушевавшая на улицѣ. Весенній вѣтеръ вылъ и шумѣлъ. Было темно. Вдругъ раздался стукъ въ дверь… Гансъ подумалъ, что это отъ вѣтра. Но удары повторялись чаще.
— Это какой-нибудь несчастный путникъ,—сообразилъ Гансъ и пошелъ отпирать дверь.
На порогѣ стоялъ мельникъ съ фонаремъ.
— Милый Гансъ,—взволнованно произнесъ онъ,—у меня случилось большое горе. Мой сынишка нечаянно упалъ съ лѣстницы и расшибся. Я иду за докторомъ. Но ты знаешь, какъ я медленно хожу. Я вспомнилъ о тебѣ, моемъ другѣ, и пришелъ просить тебя сходить за докторомъ. Онъ живетъ далеко, и ты гораздо скорѣй сбѣгаешь за нимъ, чѣмъ я. А это очень важно. Я прошу тебя ради нашей дружбы, ты знаешь меня, и я пригожусь тебѣ: вспомни тачку…
— О, конечно, я такъ цѣню то, что вы въ этом [не]счастьи[1] обращаетесь именно ко мнѣ—къ вашему другу… Я сію же минуту отправлюсь за докторомъ. Дайте лишь вашъ фонарь. Я боюсь въ потемкахъ свалиться въ канаву.
— Ахъ, какъ жаль, что я не могу исполнить твоей просьбы, потому что фонарь новый и его можно разбить или потерять, а это—большой ущербъ. Можетъ быть, ты обойдешься безъ него?..
— Ну, ладно, я и безъ него справлюсь,—сказалъ Гансъ.
Съ этими словами онъ быстро одѣлся, надѣлъ теплую шапку, повязалъ платкомъ горло и отправился. Ночь была ужасная. Дулъ страшный порывистый вѣтеръ и было темно. Гансъ три часа боролся съ бурей и кое-какъ достигъ дома доктора.
На его стукъ вышелъ самъ докторъ и, разспросивъ о причинѣ посѣщенія, велѣлъ осѣдлать лошадь и подать фонарь. Черезъ нѣсколько минутъ докторъ верхо́мъ направился къ дому мельника, а Гансъ послѣдовалъ за нимъ.
Буря разыгралась во всю. Ударилъ дождь. Слѣдуя за лошадью, Гансъ какъ-то поскользнулся въ темнотѣ и упалъ. Пока онъ поднимался, докторъ уѣхалъ впередъ. Черезъ полчаса Гансъ сбился окончательно съ дороги. Блуждая, онъ попалъ въ топкое болото и завязъ въ немъ. Какъ онъ ни бился, но не могъ выбраться изъ него. Силы оставили его и онъ утонулъ…
Черезъ нѣсколько дней пастухи нашли его тѣло и принесли домой. На похороны Ганса пришли всѣ его сосѣди. Они страшно сожалѣли о немъ. Но больше всѣхъ плакался мельникъ. Занявъ первое мѣсто въ похоронной процессіи (шествіи), онъ говорилъ:
— Я былъ его истиннымъ и лучшимъ другомъ. Для меня это большая потеря. Вы понимаете: я обѣщалъ ему даже мою тачку. И теперь она попусту занимаетъ у меня мѣсто. За это время она попортилась и ее едва ли кто купитъ. Въ этомъ случаѣ я наказанъ за свою доброту…
Оскаръ Уайльдъ. Замѣчательные разсказы и сказки. — М.: 1908.