Поэмы Оссиана (Балобанова)/Ойна-Моруль, Кольна-Дона и Ойтона/ДО

Ойна-Моруль, Кольна-Дона и Ойтона
Пер. Екатерина Вячеславовна Балобанова

Оригинал: англ. Oina-Morul, Colna-Dona, Oithona. — Изъ цикла «Поэмы Оссіана». Перевод опубл.: 1762-3 года, перев. — 1890 годъ. Источникъ: Поэмы Оссіана Джеймса Макферсона. Изслѣдованіе, переводъ и примѣч. Е. В. Балобановой, изд. журн. «Пантеонъ литературы», СПБ, 1890

Ойна-Моруль, Кольна-Дона и Ойтона

Изъ цикла «Поэмы Оссіана»

Предисловіе.

Эти три поэмы любви, нѣчто въ родѣ стихотвореній въ прозѣ, несомнѣнно литературно обработанныхъ, но тѣмъ не менѣе сохранившихъ свою первовачальную основу, такъ какъ напоминають по стилю пѣсню Лесморскаго сборника, приведенную въ предисловіи, a по содержанію — нѣкоторыя лирическія пѣсни сборника Кларке, напр., Cri-mora, Morni и др.

Содержаніе всѣхъ трехъ поэмъ весьма несложное: Въ первой, Ойна Моруль, Оссіанъ разсказываетъ объ одной изъ своихъ экспедицій въ дни молодости на островъ Фуарфэдъ для освобожденія своего союзника Маль-Орхола, дочь котораго, Ойна-Моруль, понравилась исконному врагу ихъ рода, Тормоду. Тормодъ, получивъ отказъ, напалъ на Фуарфэдъ и побѣдилъ Маль-Орхола, но въ свою очередь былъ побѣжденъ и даже взятъ въ плѣнъ Оссіаномъ, въ награду за что послѣднему была обѣщана Ойна-Моруль, во онъ подслушалъ ночью ея пѣсню, въ которой она изливаетъ свою любовь къ врагу своего рода Тормоду и прощается съ ввмъ. Подслушавъ это признаніе, Оссіанъ примиряетъ первобытныхъ Монтеки и Капулетти, выдаеть Ойну-Моруль замужъ за своего плѣнника, возвращаетъ ему свободу и благополучно возвращается домой.

Вторая поэма, Кольна-Дона, есть собственно очень поэтическое стихотвореніе въ прозѣ почти безъ содержавнія: Оссіанъ и его другъ Тоскаръ приглашены на пиръ сосѣднимъ вождемъ Каруломъ; на пиру Тоскаръ увидалъ дочь своего амфітріона, Кольну-Дону, и они влюбляются другъ въ друга. Послѣ пира дѣвушка переодѣвается воиномъ и идетъ за гостями, Тоскаръ ее узнаетъ и все кончается счастливымъ бракомъ.

He менѣе поэтична, но очень печальна послѣдная изъ этихъ поэмъ — "Ойтона». Невѣста Голя и сестра Латмова, Ойтона, остается одна во время экспедиціи своего клана противъ скандинавовъ, и вождь сосѣдняго острова Дунраммотъ, воспользовавшись отсутствіемъ всего мужского населенія, похищаѳтъ Ойтону и женится на ней насильно. Голь, узнавъ о похищеніи, нападаетъ на Дунраммота, убиваетъ его, но освобожденная Ойтона все-таки умираетъ, не переживши своего позора.

Ойна-Моруль^[1].

Какъ непостоянное солнце проносится надъ травянистымъ холмомъ Лармона, такъ точно въ душѣ моей смѣняются разсказы старины; когда барды разошлись по своимъ мѣстамъ, а арфы повѣшены на стѣнахъ Сельмы, тогда приходитъ къ Оссіану одинъ голосъ и пробуждаетъ его душу: это голосъ минувшихъ годовъ, они развертываются передо мной со всѣми ихъ дѣяніями; я ловлю смѣняющіяся сказанія и передаю ихъ въ пѣснѣ. He взволнованный потокъ пѣснь короля, она какъ музыка со струнъ Луты. Лута «многихъ струнъ»^[2], не безмолвны твои богатыя потоками скалы, когда бѣлыя руки Мальвины двигаются по арфѣ. Свѣтъ моей души, разсѣивающій сумрачныя мысли, дочь Тоскара «шлемовъ», не послушаешь-ли моей пѣсни? Мы вернемъ, дѣва Луты, мивувшіе годы. Еще въ дни короля, когда мои кудри были молоды, примѣтилъ я съ ночныхъ волнъ океана на верху Конъ-Катлинъ^[3]. Мой путь былъ къ острову Фуарфэду^[4], къ лѣсистому жителю морей. Фингалъ послалъ меня на помощь Маль-Орхолу^[5], королю Фуарфэда, потому что война окружила его, а наши отцы встрѣчались на пиру.

Въ Колъ-Койлэдъ^[6] я убралъ мои паруса, я послалъ мой мечъ Маль-Орхолу «раковинъ». Онъ узналъ знакъ Альбіона и обрадовался^[7]. Онъ пришелъ съ своего высокаго холма и сь горемъ взялъ меня за руку. «Зачѣмъ пришелъ ты, «родъ героевъ», къ побѣжденному королю? Тонъ-Тормодъ^[8] «многихъ копій», вождь бурной Сардронлы^[9], увидалъ и полюбилъ мою дочь, бѣлогрудую Ойна-Моруль. Онъ сватался, я отказалъ ему въ дѣвушкѣ, потому что наши отцы были врагами. Онъ пришелъ съ битвой къ Фуарфэду, мой народъ отступилъ. Зачѣмъ пришелъ, «родъ героевъ», къ побѣжденному королю?»

«Я пришелъ», сказалъ я, «не для того, чтобы, какъ мальчикъ, издали смотрѣть на бой. Фингалъ помнитъ Маль-Орхола и его жилище для странниковъ: воинъ со своихъ волнъ сошелъ на лѣсистый островъ, ты не былъ тучей передъ нимъ, твой пиръ былъ готовъ съ пѣснями, за это поднимется мой мечъ, и, можетъ быть, враги твои падутъ. Мы не забываемъ нашихъ друзей въ опасности, хотя и далека наша страна».

«Потомокъ отважнаго Тренмора, твои слова, какъ голосъ Крутъ-Лоды, когда онъ говоригь изъ разорванной тучи, могучій житель неба. Многіе веселились на моемъ пиру, но всѣ они забыли Маль-Орхола. Я смотрѣлъ во всѣ стороны, но бѣлыхъ парусовъ не было видно. Теперь сталь звенитъ въ моемъ жилищѣ, а не радостныя раковины. Приди въ мой домъ, «родъ героевъ», ночь съ темнымъ покрываломъ близка. Послушай пѣсенъ дѣвушевъ дикаго Фуарфэда».

Мы вошли. Арфа зазвучала подъ бѣлыми руками Ойны-Моруль. Она вызывала печальный разсказъ изъ каждой дрожащей струны. Я стоялъ въ безмолвіи, потому что прекрасна была въ своихъ кудряхъ дочь многихъ острововъ. Ея глаза были двѣ звѣзды, блестѣвшія сквозь шумный ливень; морякъ замѣчаетъ ихъ наверху и привѣтствуетъ милые лучи. Съ утромъ мы устремились въ битву къ шумящему потоку Тормулу^[10]. Врагъ подвигался по звуку горбатаго щита Тонъ-Тормода. Отъ крыла въ крылу разгорѣлся бой. Я встрѣтилъ Тонъ-Тормода въ битвѣ, далеко разлетѣлась его разбитая сталь. Я взялъ короля во время боя, я передалъ его Маль-Орхолу, крѣпко связаннаго ремнями. Радостенъ былъ пиръ въ Фуарфэдѣ, потому что врагъ палъ. Тонъ-Тормодъ отвернулся отъ Ойны-Моруль «острововъ».

«Сынъ Фингала», началъ Маль-Орхолъ, не забуду я тебя, когда ты уйдешь отъ меня; въ твоемъ кораблѣ будетъ свѣтъ — Ойна-Моруль, она зажжетъ радость въ могучей душѣ. He будетъ она покинута въ Сельмѣ, жилищѣ королей».

Въ залѣ я лежалъ ночью. Мои глаза были полузакрыты сномъ. Сладкая музыка дошла до моего уха, она была, какъ подымающійся вѣтерокъ, что кружитъ сначала бороду волчеца, а потомъ летитъ темной тѣнью надъ травой. Это была дѣвушка дикаго Фуарфэда, она запѣла ночную пѣсню, она знала, что моя душа была текущій потокъ къ пріятнымъ звукамъ. «Кто смотритъ», пѣла она, «съ своей скалы надъ смыкающимся туманомъ океана? Его длинные кудри чернѣе крыла ворона развѣваются по вѣтру, величавы его шаги въ горѣ, слезы въ его глазахъ. Его мужественная грудь подымается надъ его бурвой душой. Уходи, я далеко, я странница въ невѣдомыхъ странахъ. Хотя родъ королей окружаетъ меня, но моя душа мрачна. Зачѣмъ наши отцы были врагами, Тонъ-Тормодъ, любимый дѣвами»!

«Сладкій голосъ богатаго потоками острова», я сказалъ, «зачѣмъ горюешь ты ночью? He черна душа потомковъ отважнаго Тренмора. Ты не будешь странствовать по неизвѣстнымъ потокамъ, голубоокая Ойна-Моруль. Въ этой груди есть голосъ, онъ не слышенъ другимъ ушамъ, онъ повелѣваеть Оссіану слушать несчастныхъ въ часы ихъ страданій. Уйдв, сладкій пѣвецъ ночи! Товъ-Тормодъ не будетъ горевать на своей скалѣ".

Съ утромъ я освободилъ короля. Я отдалъ ему длинноволосую дѣву. Маль-Орхолъ услышалъ мои слова среди своихъ звучащихъ эхомъ залъ. Королъ дякаго Фуарфэда, зачѣмъ-бы плакать Тонъ-Тормоду? Онъ изъ рода героевъ и какъ пламя въ битвѣ. Ваши отцы были врагами, но теперь ихъ облачныя тѣни радуются въ смерти. Они протягиваютъ свои туманныя руки къ одной раковинѣ въ Лодѣ. Забудьте ихъ вражду, герои. Это была туча былыхъ врененъ!

Таковы были дѣла Оссіана, пока еще его кудри не были бѣлы, хотя сіяла красотой «дочь многихъ острововъ». Дочь Луты, мы возвращаемъ минувшіе годы.

Кольна-Дана^[11].

Коль-амонъ^[12] «бурныхъ потоковъ», мрачный странникъ по отдаленнымъ долинамъ, я смотрю на твой путь среди деревьевъ близъ звучвыхъ холмовъ Кар-ула^[13]. Тамъ живетъ свѣтлая Кольна-Дова, дочь короля. Ея глаза — мелькающія звѣзды, ея руки — бѣлая пѣна потоковъ. Ея грудь подвимается медленно отъ вздоха, какъ высокія волны океана. Ея душа была потокъ свѣта. Кто среди дѣвъ былъ подобенъ «любви героевъ?» По повелѣнію короля, мы шли къ Кронѣ^[14] «потоковъ»: Тоскаръ «травявистой Луты" и Оссіанъ, еще юный въ битвахъ. Три барда сопровождаютъ насъ съ пѣснями, три горбатыхъ щита явились передъ нами, потому что мы должны были поставить каменъ въ памятъ прошлаго^[15]. У мшистаго потока Кроны Фингалъ разсѣялъ своихъ враговъ, онъ заставилъ чужеземцевъ отхлынуть, какъ взволнованное море. Мы пришли къ мѣсту славы; съ горъ спускалась ночь. Я срубилъ дубъ съ его холма и высоко зажегъ пламя. Я просилъ моихъ отцовъ взглявуть внизъ съ ихъ облачныхъ жилищъ, потому что они радуются славѣ ихъ потомковъ. Я взялъ камень съ потока при пѣснѣ бардовъ; струи крови враговъ Фингала повисли на тинѣ, покрывавшей его; подъ нимъ положилъ я недалеко друго отъ друга три горба вражьихъ щитовъ^[16]. При усиливающемся или затихающемъ звукѣ ночвой пѣсни Уллина Тоскаръ положилъ въ землю и кольчугу изъ зѳучной стали^[16]. Мы свяли тину съ камня и поручили ему говорвть будущимъ годамъ. "Тинистый сынъ потоковъ, теперь поднятый высоко^[17], говори слабымъ, о камень, послѣ того, какъ родъ Сельмы падетъ! Въ бурную ночь путникъ ляжетъ около тебя, твой свистящій мохъ будетъ звучатъ въ его снахъ, и года, что прошли, вернутся^[18]. Битвы предстанутъ передъ нимъ; короли съ лазоревыми щитами сойдутъ въ бой и темнѣющая луна посмотритъ съ неба на взволнованное поле. Онъ проснется утромъ и увидетъ могилы воиновъ вокругъ; онъ будетъ разспрашивать о камнѣ, и старики отвѣтять: «Этотъ сѣрый канень воздвигнутъ Оссіанонъ, вождемъ былыхъ временъ».

Съ Колъ-амоны отъ Кар-ула пришелъ бардъ, «другъ странниковъ»; онъ просилъ насъ на пиръ королей въ жилище прекрасной Кольна-Доны. Мы пришли въ залъ арфъ. Тамъ Карулъ просіялъ въ своихъ престарѣлыхъ кудряхъ, когда онъ увидалъ передъ собой сыновей своихъ друзей, какъ двѣ молодыя вѣтви любимаго дерева.

«Сына могучаго», онъ сказалъ, «вы возвращаете дни старины, когда я впервые сошелъ съ волнъ въ богатую потоками долину Сельмы. Я преслѣдовалъ Дутмагарглосса^[19], жителя вѣтра океана. Наши отцы были врагами, мы встрѣтились у вѣтряныхъ водъ Клуты^[20], онъ бѣжалъ моремъ, и мои паруса раздувались за нимъ. Ночь обманула меня въ пучинѣ. Я пришелъ къ жилищу королей, къ высокогрудымъ дѣвамъ Сельмы. Фингалъ вышелъ къ намъ со своими бардами и Конлохъ^[21], „рука смерти“. Я пировалъ тря дня въ залѣ и видѣлъ голубые глаза Эрина, Роскрану^[22], дочь героевъ, свѣтъ рода Кормака. Я ушелъ незабытый: короли дали щиты Карулу, они висятъ высоко въ Коль-амовѣ въ память прошлаго. Сывы отважныхъ королей, вы возвращаете дни старины». Кар-улъ зажегъ дубъ пировъ. Онъ сорвалъ два горба съ нашихъ щитовъ, онъ положилъ ихъ на землю подъ камнемъ, чтобы они говорили роду героевъ: когда наши сыны должны будутъ встрѣтиться въ гнѣвѣ, мой родъ, можетъ быть, взглянетъ на этотъ камень, приготовляя копье: "Развѣ наши отцы не встрѣчались въ мирѣ», скажутъ они и отложатъ щиты.

Ночь сошла. Пришла дочь Кар-ула съ длинными волосами. Смѣшавшись съ арфой, зазвучалъ голосъ бѣлорукой Кольна-Доны. Тоскаръ омрачился при видѣ любимой героями. Она пришла для его взволнованной души, какъ лучъ на мрачномъ бурномъ океанѣ, когда онъ прорвется сквозь тучу и освѣтитъ пѣнистый гребень волны.

Съ наступленіемъ утра мы пробудили лѣса своими криками и продолжали идти по слѣдамъ лавей и настигли ихъ у потока, въ которому онѣ всегда ходили. Мы возвращались долиною Кроны. Изъ лѣса выcтупилъ юноша со щитомъ и обломаннымъ копьемъ. «Откуда ты, бѣгущій молодой отпрыскъ? сказалъ Тоскаръ изъ Луты. Все-ли смирно въ Коль-амонѣ, вокругъ жилища прекрасной Кольна-Доны „арфъ“?»

«Прекрасная Кольна-Дона жила въ богатомъ потоками Коль-амонѣ», сказалъ юноша, «она жила тамъ, но теперь она странствуетъ въ пустыняхъ съ сыномъ короля, съ тѣмъ, кто, находясъ въ дому ея, вызвалъ любовь въ ея душѣ».

«Чужестранецъ разсказовъ», сказалъ Тоскаръ, «замѣтилъ-ли ты путь воина? Онъ долженъ пасть, отдай мнѣ твой горбатый щитъ». Въ гнѣвѣ схватыъ онъ щитъ. За нимъ открылась грудь дѣвушки, бѣлая, какъ грудь лебедя, красиво качающагося на легкихъ волнахъ. Это была Кольна-Дона «арфъ», дочь короля! Ея голубые глаза обратились на Тоскара и любовь ея зародилась.

Ойтона^[23].

Мракъ живетъ кругомъ Дунлатмона^[24], хотя луна и показываетъ половину своего лица надъ холмомъ. Дочь ночи отворачивается, она видитъ приближающееся горе. Сынъ Морни на равнинѣ, но не слышно тамъ ни звука въ залахъ, ни одинъ длинный дрожащій лучъ свѣта не разсѣкаетъ мрака. Голосъ Ойтоны не слышенъ среди шума потоковъ Дувранны^[25].

«Куда ушла ты въ своей красѣ, темноволосая дочь Нуата^[26]? Латмонъ^[27] въ полѣ храбрыхъ, но ты обѣщала оставаться въ жилищѣ, пока не вернется сынъ Морни^[28], пока не вернется онъ изъ Струмона^[29] къ дѣвѣ своей любвв. Слезы были ва твоихъ глазахъ, когда онъ уходилъ, тайный вздохъ подымался въ груди. Но ты не выходишь къ нему съ пѣснями, съ легко дрожащими звуками арфы».

Таковы были слова Голя^[30], когда онъ пришелъ къ башнямъ Дунлатмона. Вороты были открыты и мрачны, вѣтры бушеѳали въ жилищѣ, деревья засыпали порогъ своими листьями, ропотъ ночи окружалъ его^[31]. Печаленъ и безмолвенъ сидѣлъ у скалы сынъ Морни, его душа дрожала за дѣвушку, но онъ не зналъ, куда ему идти ее искать. Сынъ Лета^[32] стоялъ въ отдаленіи и слушалъ вѣтры въ его густыхъ волосахъ, но онъ не рѣшался заговорить, потому что видѣлъ печаль Голя. Сонъ сошелъ на вождей. Видѣнія ночи возстали. Ойтона стояла во свѣ передъ глазани сына Морви. Ея волосы были распущены въ безпорядкѣ, ея милые глаза были полны слезъ, кровь окрашивала ея бѣлоснѣжныя руки, одежда на половиву скрывала раву на ея груди. Она стояла передъ вождемъ, но ея голосъ былъ слабъ.

«Спитъ-ли сынъ Морни, тотъ, кто былъ милъ глазамъ Ойтоны? Спитъ ли Голь на отдаленной скалѣ въ то время, когда дочь Нуата умираетъ? Mope катится вокругъ мрачнаго острова Троматона^[33]. Я сидѣла въ слезахъ въ пещерѣ, но я сидѣла не одна, о Голь, — мрачный вождь Кутхалы^[34] былъ тамъ; онъ былъ тамъ въ ярости своей любви, что могла сдѣ-лать Ойтона?»

Болѣе сильный порывъ вѣтра проносится надъ дубомъ. Сонъ ночи исчезъ. Голь схватилъ свое острое копье, онъ стоялъ съ душой, полной гнѣва, его глаза обращались къ востоку, онъ обвинялъ запоздалый свѣтъ. Наконецъ, утро наступило, подвялся ревущій вѣтеръ съ холма. Герой поднялъ парусъ и понесся по волнамъ пучины. На третій день показался Трокатонъ, какъ голубой щитъ среди моря; бѣлыя волны ревѣли, ударяясь въ его скалы. Печально сидѣла Ойтона на берегу, она смотрѣла на катящіяся воды и ея слезы текли; но когда она увидѣла Голя, вскочила и отвратила свои глаза: ея милое склонившееся лицо покраснѣло, ея бѣлыя опущенныя руки задрожали. Три раза порывалась она бѣжать его присутствія и три раза ея шаги ей изнѣняли.

«Дочь Нуата», сказалъ герой, «зачѣмъ бѣжишь ты отъ Голя? Развѣ глаза мои несутъ пламя смерти? Развѣ ненависть омрачаетъ мою душу? Ты для меня лучъ востока, встающій надъ незнакомой страной. Но ты печально покрываешь свое лицо, дочь рожденнаго на колесницѣ Нуата. Развѣ врагъ Ойтоны блязко? Моя душа стремится встрѣтиться съ нимъ въ бою. Мечъ дрожитъ у бока Голя и желаетъ блестѣть въ его рукѣ. Говори, дочь Нуата, развѣ ты не видишь моихъ слезъ»?

«Юный вождь Струмона», возразила дѣва, «зачѣмъ пришелъ ты по темно-голубымъ волнамъ къ печальной дочери Нуата? Зачѣмъ не исчезла я безвѣстно, какъ цвѣтокъ на скалѣ, который, невидимый никѣмъ, поднимаетъ свою красивую голову и подставляетъ свои увядшіе листья вѣтру? Зачѣмъ ты пришелъ, Голь, слушать мой предсмертный вздохъ? Я увядаю въ моей юности, мое имя не услышатъ болѣе или услышатъ со скорбью. Слезы Нуата должны катиться и ты должевъ печалиться, сынъ Морни, о погибшей славѣ Ойтовы. Но она будетъ спать въ узкой могилѣ, далеко отъ голосовъ огорченныхъ друзей. Зачѣмъ пришелъ ты, вождь Струмона, къ скаламъ Троматона, омываемымъ морской волной?»

«Я пришелъ встрѣтить твоихъ враговъ, дочь рожденнаго на колесницѣ Нуата: или передо мной ставетъ темвый обликъ смерти вождя Кутхалы, или сынъ Морни падеть! Ойтона, когда Голь ляжетъ, воздвигни его могилу на этой тинистой скалѣ и, когда темно-качающійся корабль пройдетъ, позови сыновъ моря, позови ихъ и отдай имъ этотъ мечъ, чтобы они отвезли его въ жилище Морни: тогда сѣдовласый вождь перестанетъ смотрѣть въ пустыню и ждать возвращенія своего сына». «Будетъ-ли жива дочь Нуата», возразила она съ глубокимъ вздохомъ, «буду-ли я жить въ Троматонѣ, когда сынъ Морни падетъ? Мое сердце не изъ этой скалы и душа моя не беззаботна, какъ это море, которое подымаетъ свои голубыя волны навстрѣчу каждому вѣтру и катитъ ихъ при бурѣ. Порывъ вѣтра, который повергнетъ тебя, разсѣетъ вѣтви Ойтоны по землѣ. Мы погибнемъ вмѣстѣ, сынъ рожденнаго на колесницѣ Морни. Пріятвы мнѣ и узкое жилище, и сѣрый камень смерти, потому что никогда не покивуть мнѣ твоихъ скалъ, о Троматонъ, окруженный моремъ!»

«Ночь сошла со своими облаками послѣ ухода Латмона, когда онъ пошелъ въ битву своихъ отцовъ къ покрытой мхомъ Дутормотѣ. Ночь пришла. Я сидѣла въ залѣ при лучѣ горящаго дуба. Вѣтеръ сваружи шумѣлъ на деревьяхъ, я слышала звуки оружія. Радость освѣщала мое лицо, я думала о твоемь возвращеніи. Но не ты былъ это — пришелъ вождь Крутхалы, красноволосая сила Дунроммота^[35].

Его глаза ярко горѣли, кровь моего народа была на его мечѣ. Тѣ, кто защищалъ Ойтону отъ мрачнаго вождя, пали. Что могла я сдѣлать? Моя рука была слаба, я не могла поднять копья. Онъ схватилъ меня въ моей печали, среди моихъ слезъ и поднялъ паруса, боясь возвращенія Латмона, брата несчастной Ойтоны. Посмотри, онъ идеть съ своимъ народомъ, темныя волны раздѣляютея передъ нимъ. Куда пойдешь ты, сынъ Морни? Многочисленны воины твоего врага!»

«Мои шаги никогда не отвращались отъ битвы», сказалъ Голь, обваживъ мечъ. «Развѣ начну я бояться, когда враги близко, Ойтова? Иди въ свою пещеру, моя милая, пока наша битва не кончится въ полѣ. Сынъ Лета, принеси луки нашахъ отцовъ, звучный колчавъ Морни. Пусть наши трое воиновъ натянутъ тетиву, мы сами поднимемъ копья. Ихъ цѣлое войско на скалѣ, но наши души сильны въ битвѣ».

Ойтова пошла въ пещеру. Смутная радость озарила ея душу, какъ красвый путь молніи бурную тучу. Она рѣшилась. Слезы высохли въ ея одичалыхъ глазахъ. Дунроммотъ медленно приближался, онъ увидалъ сына Морни. Презрѣніе выражало его лицо, улыбка была на его красныхъ губахъ, его глаза блуждали, полузакрытые мохнатыми бровями. «Откуда пришли сыны моря?» началъ мрачный вождь: «или вѣтры занесли васъ на скалы Троматона? или пришли вы, ища бѣлорукую дѣвушку? Сыны несчастныхъ, вы слабые люди. Неужели вы не боитесь Дунроммота? Его глаза не щадятъ слабыхъ, онъ любитъ проливать кровь чужестравцевъ. Ойхона — лучъ свѣта, и вождь Кутхала наслаждается имъ втайнѣ. He хочешь-ли ты, какъ туча, закрыть отъ меня ея милый образъ, сынъ слабой руки? Ты могъ придти сюда, но вернешься-ли ты въ залы твоихъ отцовъ»? — «Развѣ не знаешь ты меня, красвоволосый вождь Кутхала?» сказалъ Голь. — «Твои ноги были очень быстры въ верескѣ, когда въ битвѣ съ рожденнымъ на колестицѣ Латмономъ ты убѣгалъ, а мечъ сына Морни преслѣдовалъ твое войско въ лѣсистой странѣ Морвена. Дунроммотъ, твои слова грозны, потому что твои воины стоятъ за тобой, но я не боюсь ихъ, сынъ гордости: я не изъ племени слабыхъ».

Голь подходитъ въ оружіи. Донроммотъ спрятался за свое войско, но копье Голя пронзило мрачваго вождя, а мечъ отрубилъ его голову, когда онъ склонялся, умирая. Сынъ Морни трижды потрясъ ее за волосы. Воины Дувроммота бѣжали. Стрѣлы Морвена пресіѣдовали вхъ; десятеро изъ нихъ пали ва мшистыхъ скалахъ, остальные подняли звучные паруса и понеслись по взволвованной пучинѣ. Голь возвращается въ пещерѣ Ойтоны в видитъ юношу, присловившагося въ скалѣ; стрѣла пронзила егѳ бокъ, его глаза помутились подъ его шлемомъ. Душа Морни была печальна, и онъ сказалъ слова мира.

«Можетъ-ли рука Голя излѣчить тебя, юноша съ печальнымъ чѳломъ? Я искалъ травъ горъ, я собралъ ихъ на сокровеннихъ берегахъ ихъ потоковъ. Моя рука перевязывала раны храбрыхъ, ихъ глаза благославляли сына Морни^[36]. Гдѣ жили твои отцы, воинъ? Были-ли они сынами могучаго? Печаль, какъ ночь, сойдетъ на твоя родные потоки. Ты палъ въ юности".

«Мои отцы», возразилъ чужестранецъ, «были изъ могучаго рода, но они не будутъ опечалены — моя слава исчезла, какъ туманъ утра. Высоко поднимаютса стѣны на берегахъ Дувранны и видятъ свои мшистыя башни въ потокѣ; позади ннхъ подымаются скалы съ наклоненными соснами. Ты можешь видѣть это издали. Тамъ живетъ мой брать. Онъ славеяъ въ битвахъ. Отдай ему этотъ свѣтящійся шлемъ». Шлемъ выпалъ изъ рукъ Голя: это была раненая Ойтона. Она вооружилась въ пещерѣ и вышла, ища смерти^[37]. Ея отяжелѣвшія вѣки полузакрыты; кровь струится изъ раны.

«Сынъ Морни», сказала она, «приготовь тѣсную могилу: сонъ разростаясь, какъ мракъ, овладѣваетъ моей душой. Глаза Ойтоны туманны. О, еслибъ я оставалась въ Дувраннѣ! Въ прекрасномъ сіяніи моей славы годы мои текли-бы въ радости. Дѣвы привѣтствовали-бы мои шаги. Но я пала въ юности, сынъ Морни. Мой отецъ застыдится въ своемъ жилищѣ». Она упала блѣдная на утесъ Троматона. Печальный воинъ воздвигъ ея могилу. Онъ вервулся въ Морвенъ, и мы видѣли сумрачность его души. Оссіанъ взялъ арфу въ честь Ойтоны. Свѣтъ вервулся на лицо Голя, но онъ вздыхалъ иногда среди своихъ друзей, какъ вѣтеръ проносится рѣдкими взмахами крыльевъ послѣ затихшей бури.

Примѣчанія.

1. Oina-Morul.
2. Lutha, т. е. круглая арфа, по-ирландски crutá.
3. Con-cathlin, одна изъ звѣздъ семизвѣздія — т. е. большой Медвѣдицы.
4. Füarfed — одинъ изъ Оркадскихъ острововъ.
5. Mal-orchol — благородный огонь.
6. Col-coiled.
7. Шотландскій терминъ.
8. Ton-thormod.
9. Sordronlo — очень странное названіе и, помоему, не кельтское.
10. Tormul.
11. Colna-Dona — любимая героями.
12. Col-amon — узкая рѣка.
13. Carul — мрачный взоръ.
14. Crona — шумный ручей со множествомъ водопадовъ, впадающій въ Каррону.
15. На обязанности бардовъ лѳжала постановка камней съ огамической надписью въ память того или другого событія.
16. Обыкновенно подъ памятникомъ, поставленнымъ въ чѳсть какого-нибудь событія, зарывали или части щита, такъ называѳмые горбы, или вооруженіе, отнятое у врага въ борьбѣ.
17. Камень обыквовенно ставили вертиеально.
18. Очень поэтическое представленіе.
19. Duthmocarglos.
20. Clutha.
21. Conloch.
22. Roscrana.
23. Oithona — бѣлоснѣжная волна.
24. Dunlathmon — дуна, т. е жилище рода Латмона.
25. Duvranna.
26. Nuath, отецъ Ойтоны и Латмона, былъ друидомъ пра Конхобарѣ Велмкомъ.
27. Lathmon; существуетъ цѣлая поэма о его экспедиціи въ Тару.
28. Gaul, сынъ Морни, сначала врагъ Латмона, а потомъ союзникъ и женихъ его сестры.
29. Strumona.
30. Gaul — слѣпой.
31. Красивая картина.
32. Leth — оруженосецъ Латмона и Нуата, а здѣсь онъ яыяется другомъ Голя; Морло сынъ Лета, одинъ изъ феніевъ при Фингалѣ.
33. Thomo-thon — тихо-звучащая волна.
34. Cuthal.
35. Dunrommoth.
36. Каждый феній долженъ былъ умѣть собирать лѣкаретвенныя травы и ими лѣчить.
37. Опять мотивъ переодѣвавія дѣвушки въ воина.