Похождения Тома Соуера (Твен; Воскресенская)/СС 1896—1899 (ДО)/Глава XVIII

[98]
ГЛАВА XVIII.

Вотъ въ чемъ и состояла великая тайна Тома: пираты должны были воротиться на родину и выслушать надъ собою надгробную рѣчь. Они переплыли черезъ рѣку на бревнѣ, въ субботу, когда стемнѣло, вышли на берегъ въ пяти или шести миляхъ отъ поселка, переночевали въ сосѣднемъ съ нимъ лѣсу, а на разсвѣтѣ, пробрались разными закоулками въ церковный притворъ и поспали тамъ еще среди нагроможденныхъ въ немъ старыхъ скамеекъ.

Утромъ въ понедѣльникъ, за завтракомъ, тетя Полли и Мэри были очень ласковы съ Томомъ, предупреждали всѣ его желанія. Разговоръ не прекращался. Между прочимъ, тетя Полли сказала:

— Я не скажу, Томъ, чтобы это была уже такая дурная выходка съ вашей стороны, пропадать цѣлую недѣлю и заставлять всѣхъ тревожиться, если уже вамъ самимъ было весело… Но мнѣ больно, что ты такой жестокосердный и не жалѣлъ меня… Если ты съумѣешь переплыть на бревнѣ, чтобы послушать свою надгробную рѣчь, то могъ бы тоже подать мнѣ какую-нибудь вѣсточку о себѣ, чтобы я знала, что ты не погибъ, а только сбѣжалъ.

— Да, тебѣ не помѣшало бы сдѣлать это, Томъ, — прибавила Мэри. — И я знаю, что ты сдѣлалъ бы это, если бы тебѣ только пришло на умъ.

— Такъ-ли, Томъ? — спросила тетя Полли и все лицо ея оживилось вниманіемъ. — Скажи, готовъ-ли былъ бы ты сдѣлать это, если бы тебѣ пришло на умъ?..

— Я… не знаю. Это испортило бы всю штуку.

— А я надѣялась, что ты любишь меня немножко, Томъ, — произнесла тетя Полли печальнымъ голосомъ, который смутилъ мальчика. — Мнѣ было бы пріятно хотя только то, что ты желалъ бы меня утѣшить… если даже и не сдѣлалъ самъ этого.

— Ну, тетя, — заступилась Мэри, — вы знаете, какой Томъ вѣтрогонъ. Онъ вѣчно такъ мечется, что ему некогда о чемъ-нибудь и подумать.

— Тѣмъ хуже. Сидъ подумалъ бы, навѣрное. И подумалъ бы, и сдѣлалъ. Да, Томъ, оглянешься когда-нибудь, да поздно уже будетъ, и тогда пожалѣешь, что не относился ко мнѣ съ большей любовью, и когда это тебѣ стоило бы такъ мало!

— Тетя, вы знаете, что я васъ люблю, — отвѣчалъ Томъ.

— По твоимъ дѣламъ не замѣтно. [99] 

— Ну, я теперь очень жалѣю, что не подумалъ, — сказалъ Томъ кающимся голосомъ. — Но, какъ бы тамъ ни было, а я видалъ васъ во снѣ. Вѣдь и это что-нибудь значитъ?

— Немного… Кошки тоже видятъ сны… Но все же это лучше, чѣмъ ничего. Что же тебѣ снилось?

— Вотъ, въ среду ночью, вижу я, что вы сидите по ту сторону кровати, и Сидъ у ящика съ дровами, и Мэри возлѣ него.

— Да, мы такъ сидѣли. Да и всегда сидимъ. Я рада, что хотя твои сны потрудились напомнитъ тебѣ о насъ.

— И еще, сидитъ у васъ мать Джо Гарпера.

— Она была у насъ, въ самомъ дѣлѣ! Снилось еще что-нибудь?

— О, много… Только все уже такъ смутно теперь.

— Попытайся припомнить… Можешь?

— Кажется мнѣ, что вѣтеръ сталъ задувать…

— Постарайся хорошенько, Томъ! вѣтеръ сталъ задувать… Задувать, что?..

Томъ прижалъ пальцы ко лбу, напрягая память въ теченіе минуты и воскликнулъ:

— Припомнилъ! Припомнилъ! Онъ задувалъ свѣчку!

— Господи помилуй!.. Дальше, Томъ!

— Дайте мнѣ собраться съ мыслями… минуточку только… одну минуту. Мнѣ кажется, вы сказали: «Что это, какъ будто дверь»…

— Говори дальше, Томъ!

— Да, вы сказали: какъ будто дверь не заперта.

— Такъ вѣрно, какъ я здѣсь сижу, я это сказала! Не такъ-ли, Мэри?.. Говори дальше, Томъ!

— И тогда… тогда… не помню въ точности, но вы какъ будто приказали Сиду пойти и… и…

— Что же?.. Что же?.. Что я ему приказала?.. Говори. Томъ, что я велѣла сдѣлать?..

— Велѣли… да, да! — велѣли ему запереть дверь.

— Ну, что вы скажете! Во всю жизнь мою не слыхивала я подобнаго! И говорите, послѣ этого, что вѣщихъ сновъ не бываетъ! Побѣгу сообщить это тотчасъ же Сиринѣ Гарперъ. Посмотрю, понесетъ-ли она теперь свою чепуху о суевѣріяхъ! Говори еще, Томъ.

— О, теперь я ясно припоминаю все остальное. Вы стали говорить, что я не злой, только шалить люблю и готовъ на головѣ ходить; только взыскивать съ меня, все равно что… что… кажется, все равно, что съ жеребенка… или что-то въ этомъ родѣ.

— Именно такъ. Господи, милостивый!.. Еще что, Томъ? [100] 

— И вы стали плакать.

— Да, заплакала. Заплакала, это точно. И не въ первый разъ!.. А потомъ?..

— А потомъ и мистриссъ Гарперъ начала плакать и говорить, что и ея Джо такой же, и она жалѣетъ, что выдрала его за сливки, тогда какъ сама выплеснула ихъ…

— Томъ, это духъ сошелъ на тебя! Ты пророчествовалъ, вотъ, что ты дѣлалъ!.. Господи!.. Разсказывай еще, Томъ!

— Потомъ, Сидъ сказалъ… онъ сказалъ…

— Я ничего не говорилъ, кажется, — перебилъ Сидъ.

— Нѣтъ, Сидъ, ты сказалъ… — начала Мэри.

— Заткните себѣ ротъ и дайте разсказывать Тому! Что онъ сказалъ, Томъ?

— Онъ сказалъ, помнится, что мнѣ теперь лучше тамъ, гдѣ я, но если бы я велъ себя получше…

— Слышите, слышите? Вѣдь это слово въ слово, что онъ говорилъ!

— И вы его перебили очень строго…

— Вѣрно это!.. О, какой-то ангелъ былъ тутъ!.. Ангелъ передалъ ему!..

— И мистриссъ Гарперъ говорила, какъ Джо испугалъ ее хлопушкой, а вы разсказали про Питера и лекарство…

— Вѣрно, какъ то, что я живой человѣкъ!

— А потомъ, всѣ вы много толковали о томъ, какъ надо искать насъ въ рѣкѣ… и какъ будутъ читать намъ надгробное слово въ воскресенье… А потомъ вы съ мистриссъ Гарперъ обнялись и она пошла домой.

— Какъ разъ, какъ разъ, все совершенно какъ было!.. Вѣрно какъ то, что я здѣсь на мѣстѣ! Томъ, ты не могъ бы разсказать этого лучше, если бы присутствовалъ здѣсь! Но послѣ что, Томъ? Разсказывай!

— Потомъ, вы стали молиться… И я могъ видѣть васъ и слышать каждое ваше слово. Вы легли въ постель и миѣ стало такъ грустно, что я написалъ на кусочкѣ коры: «Мы не умерли, мы только убѣжали, чтобы сдѣлаться пиратами», и я положилъ эту кору подлѣ вашей свѣчи… И вы мнѣ показались такою добренькою, когда лежали и спали, что я подошелъ, нагнулся къ вамъ и поцѣловалъ васъ въ губы.

— Въ самомъ дѣлѣ, Томъ? Въ самомъ дѣлѣ? Прощаю тебѣ все за это одно! — Она схватила Тома и стиснула его въ своихъ объятіяхъ, что заставило его почувствовать себя презрѣннѣйшимъ негодяемъ.

— Это было очень добропорядочно… хотя только во снѣ… — сказалъ Сидъ вполголоса, какъ бы разсуждая съ собою. [101] 

— Молчи, Сидъ! Человѣкъ совершаетъ во снѣ то, что хотѣлъ бы сдѣлать на яву. Вотъ большое душистое яблоко, которое я отложила для тебя, Томъ, на случай, если найдешься. А теперь, пора въ школу!.. Я благодарна Отцу Небесному за то, что ты возвращенъ мнѣ опять, Томъ. Онъ посылаетъ намъ страданія, но и милостивъ къ тѣмъ, кто вѣруетъ въ Него и живетъ по Его слову… хотя я, грѣшная, и мало достойна Его благости… Но если бы милость Божія простиралась на однихъ праведныхъ и ихъ однихъ защищала бы Его десница, то очень не велико было бы число утѣшенныхъ здѣсь и почивающихъ на лонѣ Его, тамъ, послѣ того какъ долгая ночь смежитъ имъ очи!.. Ну, Сидъ, Мэри, Томъ! убирайтесь же!.. Довольно мнѣ надоѣли!

Дѣти пошли въ школу, а тетя Полли бросилась къ мистриссъ Гарперъ, въ надеждѣ сломить ея реализмъ чудеснымъ сномъ, привидившимся Тому. Сидъ былъ слишкомъ разсудителенъ, для того чтобы высказать свою мысль объ этомъ предметѣ. Но онъ думалъ, выходя изъ дома:

— Отличная штука… Такой длинный сонъ и безъ малѣйшей ошибочки!

Въ какого героя обратился теперь Томъ! Онъ теперь не кривлялся, не прыгалъ, но шелъ съ гордою осанкой, какъ приличествовало пирату, на котораго были обращены взоры всего общества. И, дѣйствительно, было такъ, только онъ представлялся, что не замѣчаетъ, какъ всѣ на него смотрятъ, и не слышитъ, что про него говорятъ. На дѣлѣ, однако, онъ упивался этими взглядами и этими толками. Мальчики, которые были поменьше его, такъ и слѣдовали за нимъ, гордясь тѣмъ, что онъ терпитъ ихъ и всѣ видятъ ихъ въ такой близости съ нимъ; имъ это было такъ же лестно, какъ если бы онъ былъ барабанщикомъ при какой-нибудь процессіи, или слономъ во главѣ звѣринца, въѣзжающаго въ городъ. Мальчики одного роста съ нимъ притворялись, что и не знали, будто онъ такъ пропадалъ, но, въ сущности, умирали отъ зависти. Чего не дали бы они за такую загорѣлую, черноватую кожу, какъ у него, и за его громкую извѣстность! И самъ Томъ не отдалъ бы ни того, ни другого, даже за циркъ.

Въ школѣ ученики до того ухаживали за нимъ и за Джо, и поглядывали на нихъ съ такимъ краснорѣчивымъ восхищеніемъ, что оба героя скоро нестерпимо «зазнались». Они принялись разсказывать свои похожденія жаднымъ слушателямъ, но не шли дальше начала, потому что разсказы эти конца имѣть не могли, въ виду неисчерпаемаго воображенія обоихъ повѣствователей. А когда они довершили эффектность своего изложенія, вытащивъ трубки и принявшись равнодушно курить, слава ихъ достигла своего апогея. [102] 

Томъ рѣшилъ, что можетъ обойтись теперь и безъ Бекки Татшеръ. Ему было достаточно славы. Для нея одной будетъ онъ жить! Можетъ быть, видя его отличіе, Бекки сама захочетъ передъ нимъ «выставляться». Пусть! Увидитъ, что и онъ можетъ оставаться равнодушнымъ, какъ другіе. Бекки вошла въ это время. Онъ притворился, что не замѣчаетъ ее, подошелъ къ кучкѣ мальчиковъ и дѣвочекъ и сталъ разговаривать; между тѣмъ, онъ видѣлъ, что она скоро принялась бѣгать взадъ и впередъ, вся раскраснѣвшись и съ блестящими глазками, «дѣлала видъ», что ей весело ловить подругъ и взвизгивала отъ хохота, когда ей удавалось кого-нибудь поймать. Онъ замѣчалъ, что и эти поимки происходили всегда у него по сосѣдству, причемъ она бросала въ его сторону увѣренный взглядъ. Это льстило всему его мелкому тщеславію, но не только не трогало его, а, напротивъ, лишь заставляло больше «задирать носъ» и представляться совершенно не замѣчавшимъ ея присутствія. Тогда она прекратила свою возню и стала ходитъ нерѣшительно, вздыхая, по временамъ, и поглядывая исподтишка на Тома, но примѣтила, что онъ обращается съ своимъ разговоромъ къ Эми Лауренсъ, чаще, чѣмъ къ кому-нибудь другому. Сердце у нея сжалось, она сразу почувствовала тоску и тревогу, попыталась уйти прочь, но ноги ей не повиновались и сдвинули ее, напротивъ того, опять къ той же группѣ. Она обратилась, съ поддѣльною живостью, къ одной дѣвочкѣ, стоявшей почти о локоть съ Томомъ:

— Ахъ, Мэри Аустинъ, дрянь ты такая! — зачѣмъ ты не была въ воскресной школѣ?

— Я была… Развѣ ты не видала?

— Нѣтъ! Неужели ты была? Гдѣ же ты сидѣла?

— Да въ классѣ миссъ Петерсъ, какъ и всегда. Я тебя видѣла.

— Въ самомъ дѣлѣ? Забавно, что я тебя не замѣтила. А мнѣ хотѣлось поговорить съ тобою о пикникѣ.

— Это весело, пикникъ! Но кто же его затѣваетъ?

— Мама собирается мнѣ устроить.

— Вотъ хорошо-то! Надѣюсь, она позволитъ мнѣ быть?

— Разумѣется. Вѣдь пикникъ для меня. Она позволяетъ всѣмъ, кого я захочу. А я тебя хочу.

— Это мило съ твоей стороны. А когда будетъ?

— Еще не назначено. Вѣрно во время каникулъ.

— Весело-то будетъ! Ты всѣхъ мальчиковъ и дѣвочекъ позовешь?

— Да, всѣхъ, кто со мной друженъ… или захочетъ быть… Она взглянула украдкой на Тома, но онъ разсказывалъ Эми Лауренсъ очень пространно о страшной бурѣ на островѣ и о томъ, какъ молніей сразило большую смоковницу, которая такъ и «разлетѣлась [103]на щепки», въ то самое время, когда онъ стоялъ въ трехъ шагахъ отъ нея.

— О, могу и я быть? — спрашивала Грэсъ Миллеръ.

— Разумѣется.

— А я? — спрашивала Салли Роджэрсъ.

— Да.

— А я? — приставала Сюзи Гарперъ. — И Джо?

— Да.

И такъ продолжали всѣ, хлопая въ ладоши отъ радости, пока не напросилась такъ вся кучка, за исключеніемъ Тома и Эми. Но Томъ хладнокровно ушелъ, все разговаривая, и уводя Эми съ собою. У Бекки дрогнули губы и глаза застлались слезами, но она скрыла свое волненіе подъ притворной веселостью и продолжала болтать; только пикникъ потерялъ для нея всякую прелесть, да и все другое померкло. Она скрылась отъ подругъ, какъ могла скорѣе, забилась куда-то и тамъ «хорошенько выплакалась», какъ выражаются особы ея пола. Она просидѣла тамъ въ уныніи, съ уязвленнымъ самолюбіемъ, до самаго звонка; тутъ, она встала съ мщеніемъ въ глазахъ, отбросила назадъ свои заплетенныя косы и сказала себѣ, что знаетъ теперь, что ей дѣлать.

Во время перерыва уроковъ Томъ продолжалъ свой флиртъ съ Эми, ликуя отъ удовольствія, и пошелъ нарочно отыскивать Бекки, чтобы пронзить душу ей этимъ зрѣлищемъ. Онъ скоро увидѣлъ ее, но тутъ барометръ его опустился внезапно. Она примостилась уютно на скамеечкѣ за школой и разглядывала книжку съ картинками вмѣстѣ съ Альфредомъ Тэмпль; и оба они были такъ заняты этимъ, такъ тѣсно склоняли свои головы надъ книгой, что, повидимому оставались безучастны ко всему остальному въ мірѣ. Ревность пронеслась раскаленною стрѣлою по жиламъ Тома. Онъ возненавидѣлъ самого себя за то, что отвергъ возможность помириться съ Бекки, когда она сама давала ему случай къ тому: называлъ себя дуракомъ и другими бранными именами, какія только могъ придумать; ему хотѣлось даже плакать съ досады. Эми весело продолжала болтать, потому что сердечко у нея такъ и пѣло, но у Тома языкъ отказывался служить. Онъ и не слушалъ, что Эми говорила, а когда она умолкала, ожидая, что онъ скажетъ, онъ бормоталъ, что попало въ отвѣтъ, иной разъ совсѣмъ невпопадъ. И онъ все поворачивалъ за уголъ школы, чтобы терзать свои взоры ненавистною сценой; его такъ и тянуло туда, хотя онъ приходилъ въ ярость, видя, что Бекки какъ будто даже не подозрѣваетъ его существованія въ этомъ мірѣ! Такъ казалось ему, по крайней, мѣрѣ, но она видѣла его и торжествовала, сознавая, что побѣда за нею и что онъ страдаетъ теперь, какъ она страдала. Беззаботная [104]болтовня Эми становилась Тому невыносимой; онъ сталъ намекать на неотложныя дѣла; время было ему дорого… Но это не дѣйствовало; дѣвочка продолжала стрекотать. Томъ думалъ про себя: «О, чтобъ ее!.. Неужели никогда не отвяжется?» Наконецъ, онъ заявилъ, что ему нельзя болѣе мѣшкать съ тѣми дѣлами, прибавивъ коварно, что онъ будетъ «поджидать» ее послѣ школы. Вслѣдъ за этимъ онъ убѣжалъ, ненавидя ее за все.

— Пусть бы еще другого мальчишку выбрала! — размышлялъ онъ, скрежеща зубами. — Всякаго другого, лишь бы не этого фигляра изъ Сентъ-Льюиса, который воображаетъ о себѣ, что онъ щеголь и аристократъ!.. Прекрасно!.. Я отдулъ васъ, сэръ, въ первый же день, когда вы здѣсь показались, и отдую опять!.. Подождите только, я уже васъ поймаю и тогда… Вотъ!

И онъ стадъ облегчать себѣ душу, колотя воображаемаго мальчика, размахивая по воздуху кулакомъ, топча и подбрасывая кого-то.

— Вотъ тебѣ, вотъ тебѣ!.. Будетъ съ тебя?.. Знай впередъ!

Воображаемая расправа кончилась къ его удовольствію, но онъ убѣжалъ домой въ полдень. Совѣсть не дозволяла ему выносить болѣе выраженія счастія и признательности со стороны Эми, а ревность гнала прочь отъ другого нестерпимаго зрѣлища. Бекки принялась снова за разсматриваніе картинокъ съ Альфредомъ, но, по мѣрѣ того, какъ минуты проходили, а Томъ не являлся на муку, торжество дѣвочки стало блекнуть и картинки перестали ее занимать; она стала задумчива, разсѣянна и тосклива; два или три раза настораживала уши, заслышавъ чьи-то шаги, но Томъ не показывался; она почувствовала себя, наконецъ, совершенно несчастной и сожалѣла, что зашла слишкомъ далеко. И когда бѣдный Альфредъ, видя, что она ему измѣняетъ по неизвѣстной причинѣ, попытался сказать: — О, вотъ прелестная картинка! Взгляните… — она вышла изъ терпѣнія и воскликнула:

— Ахъ, не надоѣдайте! Что мнѣ въ картинкахъ! — залилась слезами, вскочила и пошла прочь.

Альфредъ зашагалъ возлѣ нея и началъ было ее утѣшать, но она крикнула:

— Убирайтесь и оставьте меня въ покоѣ! Я васъ ненавижу!

Мальчикъ остановился, не понимая, чѣмъ онъ могъ ее разсердить. Сама она говорила, что будетъ смотрѣть картинки все время въ продолженіи рекреаціи. Между тѣмъ, она шла прочь, все плача… Альфредъ вошелъ въ пустую школу, раздумывая. Онъ былъ раздосадованъ, оскорбленъ и скоро догадался, въ чемъ было дѣло: дѣвочка выбрала его просто какъ средство для отмщенія Тому Соуеру. Ненависть его къ Тому нисколько не уменьшилась при этомъ [105]открытіи и онъ сталъ придумывать, какъ бы насолить врагу, безъ риска для самого себя. Взглядъ его упалъ на учебникъ Тома; вотъ было кстати! Онъ открылъ книгу съ радостью на заданномъ къ вечернему классу урокѣ, и залилъ эту страницу чернилами. Бекки, заглянувшая въ окно въ эту минуту, видѣла эту продѣлку, но отбѣжала, не выдавъ себя. Она пошла домой съ намѣреніемъ найти Тома и разсказать ему все: онъ будетъ благодаренъ ей и всѣ недоразумѣнія кончатся. Но она передумала еще на полдорогѣ. Ей вспомнилось, какъ велъ себя Томъ во время ея рѣчи о пикникѣ, ей стадо стыдно и она рѣшила, что допуститъ высѣчь его за испорченную книгу и будетъ еще ненавидѣть его во всю жизнь, сверхъ того!