И чѣмъ старательнѣе усиливался Томъ не думать ни о чемъ, кромѣ своего учебника, тѣмъ болѣе разсѣевались его мысли, такъ что, наконецъ, вздохнувъ и зѣвнувъ, онъ пересталъ и стараться. Ему казалось, что полуденный перерывъ никогда не настанетъ. Въ воздухѣ все какъ бы замерло; казалось, ничто и не дышетъ. Это былъ самый дремотный изъ дремотныхъ дней. Усыпительное бормотанье двадцатипяти школьниковъ убаюкивало душу, подобно чародѣйственному гудѣнію пчелъ. Склоны Кардифскаго холма зеленѣли подъ палящими солнечными лучами, подергиваясь дымкой раскаленнаго воздуха, отливавшаго багрянцемъ вдали. Нѣсколько птицъ парило лѣниво въ высотѣ; не виднѣлось болѣе ни одного живого существа, кромѣ кое-какихъ коровъ, — и тѣ спали.
Томъ рвался всѣмъ сердцемъ на свободу или къ чему-либо, что помогло бы ему пережить это скучное время. Онъ опустилъ себѣ руку въ карманъ, и лицо его озарилось признательностью, равносильною молитвѣ, хотя онъ и не сознавалъ этого. Онъ вытащилъ потихоньку свою коробку отъ хлопушки и выпустилъ оттуда клеща на ровную поверхность стола. Насѣкомое почувствовало, вѣроятно, въ эту минуту тоже приливъ молитвенной благодарности, но это было съ его стороны преждевременно, потому что лишь только оно пустилось радостно прочь, Томъ повернулъ его булавкою и заставилъ идти по новому направленію.
Рядомъ съ Томомъ сидѣлъ закадычный другъ его, изнывавшій тоже и теперь глубоко признательный ему за доставляемое развлеченіе. Звали этого закадычнаго друга: Джо Гарперъ. Они были неразлучными пріятелями въ теченіе недѣли, превращаясь по субботамъ въ предводителей двухъ вражескихъ становъ. Джо вытащилъ булавку изъ полы своей куртки и сталъ гонять плѣнника. Увлеченіе мальчиковъ этой игрою возростало съ каждой минутой, но Томъ нашелъ скоро, что они другъ другу мѣшаютъ, потому что ни одинъ изъ нихъ не пользовался клещемъ вполнѣ. Онъ положилъ аспидную доску Джо на столъ, провелъ по серединѣ ея черту сверху до низу и сказалъ:
— Вотъ, пока онъ будетъ на твоей сторонѣ, ты можешь дразнить его, какъ хочешь, и я вмѣшиваться не буду; но лишь только онъ ко мнѣ перейдетъ, ты долженъ будешь оставить его въ покоѣ до тѣхъ поръ, пока онъ снова не переползетъ за черту, къ тебѣ.
— Ладно, начинай… Выпусти его.
Клещъ убѣжалъ скоро отъ Тома и перебрался за экваторъ. Джо гонялъ его долго, пока онъ не улизнулъ отъ него снова назадъ. Поле мѣнялось, такимъ образомъ, нѣсколько разъ. И въ то время, когда одинъ изъ мальчиковъ усердно гонялъ клеща, другой слѣдилъ за дѣйствіями съ неменьшимъ вниманіемъ. Головы ихъ обоихъ тѣсно наклонялись надъ аспидною доскою и души обоихъ были нечувствительны ко всему остальному. Наконецъ, счастье какъ бы перевалило къ Джо. Клещъ метался туда и сюда, волнуясь и заботясь не менѣе самихъ мальчиковъ, но лишь только онъ, такъ сказать, хотѣлъ уже праздновать побѣду, а у Тома руки чесались, чтобы заняться имъ, булавка Джо поворачивала ловко клеща назадъ и удерживала его въ томъ же полѣ. Тому стало, наконецъ, не втерпежъ. Искушеніе было слишкомъ сильно. Онъ потянулся и помогъ клещу своею булавкой. Джо разозлился и сказалъ:
— Томъ, оставь его!
— Мнѣ только немного погонять его, Джо!
— Нѣтъ, сэръ, это нечестно. Оставьте его!
— Да я недолго буду возиться съ нимъ.
— Говорятъ: оставь!
— Не оставлю!
— Ты долженъ; онъ на моей сторонѣ.
— Послушай-ка, Джо Гарперъ, чей это клещъ?
— Дѣла мнѣ нѣтъ до того, чей онъ… Онъ на моей сторонѣ и ты его трогать не смѣй.
— Такъ нѣтъ же, знай это! Мой клещъ и я буду дѣлать съ нимъ, что хочу, умереть мнѣ!
На плечи Тома обрушился здоровенный ударъ; тоже досталось и Джо, и въ теченіе двухъ минутъ пыль не переставала летѣть изъ обѣихъ куртокъ къ вящему удовольствію всей школы. Оба мальчика были такъ поглощены своимъ занятіемъ, что не замѣтили тишины, наступившей передъ тѣмъ въ комнатѣ, въ то время какъ учитель подкрадывался къ нимъ на цыпочкахъ и остановился позади ихъ. Онъ довольно долго смотрѣлъ на представленіе, пока не внесъ въ него разнообразія съ своей стороны.
Въ полдень, когда занятія кончились, Томъ бросился къ Бекки Татшеръ и шепнулъ ей на ухо:
— Надѣньте свою шляпку и представьтесь, что идете домой, а за угломъ отстаньте отъ другихъ, спуститесь черезъ лугъ и воротитесь назадъ. Я пойду другою дорогой, обгоню всѣхъ и тоже ворочусь.
Она пошла съ одною частью учениковъ, онъ съ другою. Скоро они встрѣтились въ концѣ луга и когда воротились въ школу, то были въ ней совершенно одни. Они усѣлись рядомъ, съ аспидной доской передъ ними, Томъ далъ Бекки грифель и сталъ водить ея рукою, причемъ создалъ новый домъ еще удивительнѣе прежняго. Когда ихъ увлеченіе искусствомъ немного ослабѣло, они принялись бесѣдовать. Томъ утопалъ въ блаженствѣ. Онъ спросилъ:
— Любите вы крысъ?
— Я ихъ терпѣть не могу!
— И я тоже… то есть живыхъ. Но я спрашиваю о дохлыхъ, которыхъ можно привязать на веревку и размахивать ими вокругъ головы.
— Нѣтъ, я не расположена къ крысамъ, вообще… А что я люблю, такъ это жевать резинку.
— О, и я тоже! Мнѣ такъ хотѣлось бы добыть кусочекъ!
— Хотите? У меня есть. Вы можете пожевать немножко, но только отдайте опять мнѣ.
Это было очень занимательно и они жевали поочереди, болтая ногами по скамейкѣ отъ избытка удовольствія.
— Бывали вы въ циркѣ? — спросилъ Томъ.
— Да, и папаша обѣщалъ взять меня опять, если я буду умница.
— Я бывалъ въ циркѣ раза три или четыре… очень много разъ. Церковь нельзя сравнить съ циркомъ. Въ циркѣ представленіе идетъ все время. Когда я выросту, то поступлю въ клоуны.
— Въ самомъ дѣлѣ? Вотъ славно будетъ! Они всегда такіе пестрые, это мило!
— Да, точно. И какъ они деньги загребаютъ… по доллару въ день, Бенъ Роджерсъ разсказываетъ… А что, Бекки, вы бывали помолвлены?
— Это что же?..
— Помолвлены, чтобы жениться.
— Нѣтъ.
— А хотѣлось бы?
— Пожалуй… Не знаю, впрочемъ. На что оно походитъ?
— На что?.. Да ни на что другое… Вы только скажете мальчику, что ни за кого не хотите, кромѣ его, ни за кого и никогда, никогда; потомъ поцѣлуете его, вотъ и все. Это всякій можетъ.
— Поцѣловать… Зачѣмъ надо поцѣловать?..
— Да за тѣмъ, что… Словомъ, всегда такъ дѣлаютъ.
— Всѣ?
— Всѣ, которые влюблены другъ въ друга. Вы помните, что я написалъ на доскѣ?
— Да… да.
— Что же тамъ было?
— Я не могу сказать…
— Хотите, я скажу?
— Хо… хочу… но въ другой разъ.
— Нѣтъ, теперь.
— Нѣтъ, нѣтъ, не теперь… завтра.
— О, нѣтъ, теперь, прошу васъ, Бекки. Я только шепну это, шепну тихонько.
Бекки колебалась, Томъ принялъ молчаніе за согласіе, обвилъ рукою ея талію и нѣжно шепнулъ ей на ухо, приложивъ ротъ къ самому ея уху; потомъ онъ прибавилъ:
— А теперь шепните вы мнѣ то же самое.
Она не соглашалась сначала, потомъ сказала:
— Только вы отвернитесь такъ, чтобы не видать меня, и тогда я скажу. Но вы не должны разсказывать никому, слышите, Томъ? Вы дадите мнѣ слово?
— Никому не скажу; право, право, не скажу. Ну, Бекки! Онъ отвернулся, она робко нагнулась къ нему такъ, что ея дыханіе шевельнуло ему кудри, и прошептала:
— Я… васъ… люблю!
Потомъ она вскочила и принялась бѣгать кругомъ столовъ и скамеекъ, спасаясь отъ Тома, и забилась, наконецъ, въ уголъ, закрывъ себѣ лицо своимъ бѣлымъ передничкомъ. Томъ обнялъ ее за шейку и сталъ ее уговаривать:
— Ну, Бекки, теперь уже все покончено… только еще поцѣловать. Ты не бойся этого… Это уже пустяки. Прошу тебя, Бекки!
Онъ дергалъ ее за передникъ и за руки; она сдавалась мало по малу и опустила руки. Личико ея, раскраснѣвшееся отъ борьбы, выглянуло и не сопротивлялось болѣе. Томъ поцѣловалъ ее въ алыя губки и сказалъ:
— Теперь все, Бекки; но послѣ этого, ты знаешь, ты уже никогда не должна любить никого, кромѣ меня, и ни за кого другого не выходить замужъ, никогда, никогда, никогда. Ты готова на это?…
— Никогда не буду любить никого, кромѣ тебя, Томъ, и ни за кого другого не пойду. Но и ты не долженъ жениться ни на комъ, кромѣ меня.
— Разумѣется. Самой собой. Это уже обоюдно. И всегда, когда мы будемъ идти въ школу или домой, ты пойдешь со мной, если на насъ никто не смотритъ… И въ играхъ ты выбирай меня, а я тебя. Которые помолвлены, всегда такъ дѣлаютъ.
— Какъ это весело! А я и не слыхивала объ этомъ.
— Да, это очень весело. Мы съ Эми Лауренсъ…
Взглядъ большихъ глазокъ сказалъ ему тотчасъ, что онъ далъ маху, и онъ запнулся въ смущеніи.
— О, Томъ, Томъ! Я уже не первая, которой ты даешь слово!
Дѣвочка начала плакать; Томъ говорилъ:
— О, Бекки, не плачь! Я и знать ее болѣе не хочу!
— Нѣтъ, Томъ, нѣтъ… Ты ее любишь…
Томъ хотѣлъ обвить рукой ея шейку, но она оттолкнула его, отвернулась къ стѣнѣ и продолжала плакать. Томъ повторилъ свою попытку, произнося всякія утѣшительныя слова, но былъ снова отвергнутъ. Тогда гордость его проснулась, онъ отступилъ и вышелъ на улицу, постоялъ тутъ въ безпокойствѣ, недовольный собой, и поглядывалъ временами назадъ, на дверь, надѣясь, что Бекки раскается и выйдетъ къ нему. Но она не являлась. Ему стало совсѣмъ не по себѣ; онъ сталъ думать, что былъ виноватъ только онъ. Трудно было ему побороть себя и пойти снова упрашивать, но онъ рѣшился и пошелъ. Она все стояла въ углу и рыдала, лицомъ къ стѣнѣ. У Тома защемило сердце. Онъ подошелъ къ ней и простоялъ съ минутку, не зная, какъ приступиться. Потомъ сказалъ нерѣшительно:
— Бекки, я… я никого не люблю, кромѣ тебя.
Нѣтъ отвѣта; одни только рыданія.
— Бекки… — жалкимъ голосомъ.
— Бекки… скажи словечко!
Рыданія усиливаются.
Томъ вытащилъ свою главную драгоцѣнность, мѣдную кнопку съ каминной рѣшетки и просунулъ ее такъ, что Бекки могла видѣть ее.
— Хочешь, Бекки, я тебѣ подарю?
Она швырнула кнопку на полъ. Тогда Томъ вышелъ вонъ и отправился далеко, за холмы, съ тѣмъ, чтобы не возвращаться уже въ школу въ этотъ день. Бекки догадалась, что дѣло плохо. Она бросилась къ дверямъ, Тома не было видно, побѣжала на рекреаціонный дворъ, и тамъ нѣтъ! Она стала звать:
— Томъ!.. Вернись, Томъ!
Но какъ она ни прислушивалась, отвѣта не было. Ее окружали только одиночество и безмолвіе, она присѣла и снова расплакалась, упрекая себя; между тѣмъ школьники опять уже собирались и ей надо было скрыть свое горе, усмирить свое разбитое сердце и нести свой крестъ въ продолженіи всѣхъ послѣполуденныхъ, медленно тянувшихся, тоскливыхъ часовъ, и не имѣя никого среди этихъ чужихъ, съ кѣмъ бы раздѣлить свое огорченіе.