Под Красным Крестом (Полонский)
| ← У окна | Под Красным Крестом | Как скорлупу топчет птица… → |
| См. Стихотворения 1870—1885. Источник: Я. П. Полонский. Полное собрание стихотворений. — СПб.: Издание А. Ф. Маркса, 1896. — Т. 2. — С. 222—226. |
- Википроекты
Семь дней, семь ночей я дрался на Балканах,
Без памяти поднят был с мерзлой земли,
И долго, в шинели изорванной, в ранах,
Меня на скрипучей телеге везли;
Над нами кружились орлы,— ветер стонам
Внимал, да в ту ночь, как по мокрым понтонам
Стучали копыта измученных кляч,
В плесканьях Дуная мне слышался плач.
И, с этим Дунаем прощаясь навеки,
Я думал: едва ль меня родина ждет!..
И вряд ли она будет в жалком калеке
Нуждаться, когда всех на битву пошлет…
Теперь ли, когда и любовь мне изменит,
Жалеть, что могила постель мне заменит!..
— И я уж не помню, как дальше везли
Меня по ухабам румынской земли…
В каком-то бараке очнулся я, снятый
С телеги, и понял, что это — барак;
День ярко сквозил в щели кровли дощатой,
Но день безотраден был,— хуже чем мрак…
Прикрытый лишь тряпкой, пропитанной кровью,
В грязи весь, лежал я, прильнув к изголовью,
И, сам искалеченный, тупо глядел
На лица и члены истерзанных тел.
И пыльный барак наш весь день растворялся:
Вносили одних, чтоб других выносить;
С носилками бледных гостей там встречался
Завернутый труп, что несли хоронить…
То слышалось ржанье обозных лошадок,
То стоны, то жалобы на распорядок…
То резкая брань, то смешные слова…
И врач наш острил, засучив рукава…
А вот, подошла и сестра милосердья!—
Волнистой косы её свесилась прядь…
Я дрогнул… «К чему молодое усердье?
Без крика и плача могу я страдать…
Оставь ты меня умереть, ради Бога!»
Она ж поглядела так кротко и строго,
Что дал я ей волю и раны промыть,—
И раны промыть, и бинты наложить.
И вот, над собой слышу голос я нежный:
«Подайте рубашку!» — и слышу ответ,—
Ответ нерешительный, но безнадежный:
«Все вышли, и тряпки нестираной нет!»
И мыслю я: Боже! какое терпенье!.—
Я, дышащий труп,— я одно отвращенье
Внушаю; но — нет его в этих чертах
Прелестных, и нет его в этих глазах!
Не долго я был терпелив и послушен:
Настала унылая ночь,— гром гремел,
И трупами пахло, и воздух был душен…
На грязном полу кто то сонный храпел…
Кой-где ночники, догорая, чадились,
И умиравшие тихо молились
И бредили,— даже кричали «ура!»
И, молча, покойники ждали утра…
То грезил я, то у меня дыбом волос
Вставал; то, в холодном поту, я кричал:
«Рубашку — рубашку!..» и долго мой голос
В ту ночь истомленных покой нарушал…
В туманном мозгу у меня разгорался
Какой-то злой умысел, и порывался
Бежать я,— как вдруг, слышу, катится гром,
И ветер к нам в щели бьет крупным дождем…
Притих я, смотрю,— среди призраков ночи
Сидит, в красноватом мерцанье огня,
Знакомая тень, и бессонные очи,
Как звезды, сквозь сумрак, глядят на меня.
Вот встала, идет и лицо наклоняет
К огню, и одну из лампад задувает…
И чудится, будто одежда шуршит,
По белому темное что-то скользит…
И странно, в тот миг, как она замелькала
Как дух, над которым два белых крыла
Взвились,— я подумал: бедняжка устала,
И если б не крик мой, давно бы легла!..
Но вот, снова шорох, и — снова в одежде
Простой (в той, в которой ходила и прежде),
Она из укромного вышла угла
И светлым виденьем ко мне подошла,—
И с дрожью стыдливой любви мне сказала:
«Привстань! Я рубашку тебе принесла»…
Я понял: она на меня надевала
Белье, что с себя потихоньку сняла…
И плакал я.— Детское что-то, родное
Проснулось в душе, и мое ретивое
Так билось в груди, что пророчило мне
Надежду на счастье в родной стороне…
..............
И вот, я на родине!— Те же невзгоды,
Тщеславие бедности, праздный застой,
И старые сплетни, и новые моды…
Но нет! не забыть мне сестрицы святой!
Рубашку её сохраню я до гроба…
И пусть наших недругов тешится злоба!—
Я верю, что зло отзовется добром:—
Любовь мне сказалась под Красным Крестом.