Письма из Африки (Сенкевич; Лавров)/XIX/ДО
Текст содержит фрагменты на иностранных языках. |
| ← XVIII | Письма изъ Африки — XIX | XX → |
| Оригинал: польск. Listy z Afryki. — Источникъ: Сенкевичъ Г. Путевые очерки. — М.: Редакція журнала «Русская мысль», 1894. — С. 324. |
Во второй разъ мы перешли Вами въ другомъ мѣстѣ, но также лѣсистомъ и одинаково красивомъ. Приближалась ночь, и поэтому мы разбили нашу палатку тутъ же у берега, на маленькой полянкѣ, окруженной деревьями. Въ травѣ гнѣздились скорпіоны, — мы приказали вырвать траву съ корнемъ на пространствѣ нѣсколькихъ квадратныхъ метровъ и такимъ образомъ застраховали себя отъ посѣщенія непріятныхъ гостей. Ночь прошла у насъ спокойно; гиппопотамовъ мы не слыхали вовсе, потому что въ быстрой Вами ихъ вообще меньше, чѣмъ въ Кингани. Идя по берегу, мы иногда встрѣчали слѣды гиппопотамовъ, — можетъ-быть, тамъ, гдѣ Вами разливается ниже и течетъ спокойнѣе, ихъ и больше. Въ окрестности Мандеры эти огромныя животныя стали рѣдкостью еще и отъ того, что миссія часто устраивала на нихъ охоты, свидѣтельствомъ чему служитъ множество череповъ въ складѣ брата Александра. Ловили ихъ по большей части въ ямы, — это почти единственный способъ заполучить звѣря, потому что подстрѣленный онъ исчезаетъ неизвѣстно куда.
На разсвѣтѣ мы покинули Вами. Главною цѣлью мы поставили охоту, и потому, оставивъ всѣ проторенныя тропинки, пошли напрямикъ черезъ горы по направленію къ М’Понгве. Насъ сопровождалъ отецъ Корманъ и царекъ, который вчера прибылъ въ Мандеру. Этотъ послѣдній представлялъ великолѣпный типъ негра-охотника. Сухой, небольшаго роста, съ выдающимися мускулами и дикими глазами, онъ напоминалъ отчасти рысь, отчасти пантеру. Въ окрестности онъ считался неутомимымъ охотникомъ и, что очень рѣдко среди негровъ, хорошимъ стрѣлкомъ. И дѣйствительно, должно-быть, хорошо стрѣлялъ онъ, если попадалъ въ цѣль изъ своего карабина, которому насчитывалось, по крайней мѣрѣ, пятьдесятъ лѣтъ.
Въ шесть часовъ, едва солнце взошло, наступила страшная жара. Чтобъ охватить большее пространство, мы растянулись какъ можно шире, одинъ отъ другаго метровъ на двѣсти. Долго буду помнить я этотъ переходъ, потому что во всю свою жизнь не видалъ человѣка, который ходилъ бы такъ же, какъ отецъ Корманъ. Мнѣ казалось, что у него выросли крылья за плечами. Едва увидишь его у подножія пригорка, какъ онъ очутится на вершинѣ. Дикій царекъ летѣлъ также, точно гонимый вѣтромъ. Отчасти изъ самолюбія, отчасти для того, чтобы не порывать цѣпи, мы старались идти на одной линіи съ ними, но это удавалось намъ съ большимъ трудомъ. Поступательное движеніе представляло огромныя трудности. По временамъ дорогу преграждали ущелья, правда, не глубокія, но съ отвѣсными стѣнами, на которыя нужно было вскарабкиваться, или долины, заросшія аиромъ въ нѣсколько метровъ вышиной, — на вершинахъ за ноги хватались цѣпкія травы или, что еще хуже, колючія мимозы. А бѣжать все-таки было нужно.
Пришла мнѣ въ голову мысль утомить отца Кормана и его дикаго друга, и я помчался впередъ еще быстрѣе ихъ. Когда прошелъ часъ, потомъ другой, и мои усилія, казалось, только подбодряли ихъ, я счелъ себя побѣжденнымъ и, сойдясь съ ними на открытомъ мѣстѣ, категорически заявилъ, что, не обладая ни ихъ филиграновой корпуленціей, ни крыльями, я не могу дальше идти такимъ аллюромъ.
Наконецъ, такой головоломный походъ былъ прямо неудобенъ для охоты, потому что человѣкъ, еле переводящій духъ отъ усталости, неминуемо промахнется по всякой дичинѣ, хотя бы стрѣлялъ на небольшомъ разстояніи. И самъ отецъ Корманъ убѣдился въ этомъ, пропуделявъ по чудесной антилопѣ-скакуньѣ. Положимъ, онъ утверждалъ, что подстрѣлилъ ее, но крови не было видно. Вскорѣ я увидалъ, какъ мой товарищъ поднимаетъ свой тяжелый карабинъ. Раздался выстрѣлъ, какъ изъ пушки, — мимо меня промелькнула полнымъ бѣгомъ огромная антилопа-куду и тотчасъ же скрылась въ мимозахъ. Стоя въ какихъ-нибудь трехстахъ метрахъ, я видѣлъ все какъ на ладони, а такъ какъ выстрѣлъ былъ сдѣланъ на небольшомъ разстояніи, то я былъ увѣренъ, что онъ неминовалъ цѣли. И дѣйствительно, приблизившись, я самъ видѣлъ капли крови на травѣ и на листьяхъ мимозъ. Мы послали нашихъ людей по слѣду, а сами бросились впередъ — на дальнихъ пригоркахъ появилось цѣлое стадо антилопъ, штукъ пять.
Но вскорѣ мы убѣдились, что безъ облавы охотиться совсѣмъ невозможно, въ особенности, если чутье животнаго насторожено. Входимъ мы на какой-нибудь пригорокъ, и видимъ за триста или четыреста метровъ, что наши антилопы, которыя до сихъ поръ паслись какъ будто спокойно, поднимаютъ головы, прядутъ ушами, точно поясняютъ, что видятъ и чуютъ насъ, потомъ все стадо легкими прыжками удаляется впередъ и опять останавливается въ двухъ или трехъ выстрѣлахъ отъ насъ. Видъ этихъ великолѣпныхъ животныхъ на фонѣ горъ, покрытыхъ зеленью и деревьями, былъ очарователенъ. Палевыя спины и бѣлыя брюшки ихъ то ярко свѣтились на солнцѣ, то угасали въ тѣни. Мнѣ все казалось, что я вижу стадо оленей въ какомъ-нибудь роскошномъ англійскомъ паркѣ.
Старый самецъ всегда останавливался первый, обращалъ къ намъ голову, вооруженную могучими, винтообразными рогами, смотрѣлъ съ минуту, словно хотѣлъ убѣдиться, раздѣляетъ ли насъ приличное пространство, и потомъ спокойно принимался щипать траву. Слухъ у антилопъ долженъ быть превосходный, потому что насъ не разъ укрывали отъ нихъ то кусты, то неровности почвы, а стадо всегда успѣвало уйти во-время. Пробовали мы обойти его, но и это не помогало. Не знаю, долго ли бы продолжалось это неудачное преслѣдованіе, еслибъ антилопамъ, наконецъ, не надоѣла эта забава и еслибъ онѣ вскорѣ не исчезли совсѣмъ изъ вида.
А солнце тѣмъ временемъ взобралось еще выше и жара стала уже совсѣмъ невыносимою. Нужно было какъ можно скорѣе укрыться въ палатку, чтобъ избѣжать солнечнаго удара: съ нимъ въ Африкѣ нельзя шутить. Мы вошли въ ближайшій лѣсъ, а вскорѣ подоспѣли и наши носильщики съ палаткой и багажомъ.
Къ счастію, тутъ же, въ лѣсномъ ущельи, оказалась вода, значитъ, можно было остановиться. Изъ охоты нынѣшняго дня мы извлекли только ту выгоду, что видѣли антилопъ, безъ которыхъ африканскій пейзажъ не можетъ представиться въ надлежащемъ видѣ, а во-вторыхъ, идя напрямикъ къ М’Понгве, да еще такимъ сумасшедшимъ шагомъ, мы сдѣлали огромный переходъ, равняющійся, по крайней мѣрѣ, двумъ обыкновеннымъ переходамъ.
Хорошо бы теперь отдохнуть, но, увы, нужно было вспомнить о нашихъ хозяйственныхъ обязанностяхъ! Людямъ, не испытавшимъ этого, такое слово можетъ показаться пустымъ, но хозяйство составляетъ самую скверную часть путешествія. Иные сундуки заперты, — изволь-ка, подбирай къ нимъ ключи. Консервы, правда, зашиты въ рогожѣ, но ярлыки отъ влажности и отъ жара отклеились отъ жестяныхъ коробокъ, — поди, угадывай, что въ какой коробкѣ. Открывать коробки нужно самому, потому что если это довѣрить негру, то онъ вывалитъ на́земь все содержимое, вмѣстѣ съ соусомъ. Переводчика чортъ унесъ въ лѣсъ, поваръ не понимаетъ тебя, а ты повара, и если хочешь ѣсть что-нибудь хоть немного сносное, если не желаешь, чтобъ онъ всыпалъ чаю въ зелень, сахару въ сардели, соли въ кофе, то долженъ наблюдать за всѣмъ самъ и сидѣть при огнѣ, когда температура и безъ того перешла 40°. Во время нашего послѣобѣденнаго сна возвратились люди, ходившіе за антилопой, подстрѣленной моимъ товарищемъ. Нашли они ее въ лужѣ крови; но при видѣ ихъ антилопа вскочила и убѣжала, несмотря на то, что одинъ негръ выстрѣлилъ въ нее изъ карабина. Дальнѣйшіе поиски не привели ни къ чему. Разсчитывая, что далеко она уйти не могла ни въ какомъ случаѣ, я рѣшилъ послать за нею еще разъ передъ разсвѣтомъ. Если пантеры и придушатъ ее, то намъ все-таки останется кусокъ хорошаго мяса. Утромъ царекъ-охотникъ пошелъ съ нѣсколькими нашими «пагази»[1] и снова повторилась вчерашняя исторія: антилопу опять нашли въ лужѣ крови, и опять она поднялась съ мѣста и ушла. Это даетъ охотникамъ надлежащее понятіе о необыкновенной живучести большихъ африканскихъ животныхъ. Антилопа могла получить слабую рану, но въ ней все-таки сидѣла пуля изъ штуцера крупнаго калибра; я видѣлъ самъ, какъ сильно текла изъ нея кровь, и все-таки черезъ сутки она не только не ослабѣла, но могла даже спастись бѣгствомъ.
Въ лѣсу, на опушкѣ котораго мы разбили палатку, а въ особенности на полянкѣ передъ палаткой, было множество цесарокъ. Поохотились мы за ними, улеглись спать, и на утро подъ проливнымъ дождемъ добрались до М’Понгве. Формой она напоминаетъ лежащій на землѣ выпуклый щитъ. Непрерывная цѣпь такихъ горъ, но только различной величины, тянется въ западномъ направленіи до горъ У-Загара. Чудный край, волнистый, покрытый группами деревьевъ, иногда доходящихъ до огромныхъ размѣровъ, но однообразный на своемъ необъятномъ пространствѣ.
Деревень въ этой сторонѣ почти нѣтъ. Пустыня здѣсь совершенная; тишина такая, что, когда вѣтеръ не колышетъ травъ, можно слышать дыханіе собственной измученной груди. Въ этомъ кроется какое-то особое очарованіе. Земля, деревья, пространство, воздухъ, солнечный свѣтъ, — словомъ, всѣ стихіи сливаются въ одно однообразное, но великое и словно погруженное въ сонъ. Тѣ, которые хоть разъ въ жизни испытали тоску по безконечности и безстрастномъ покоѣ, могутъ въ этой странѣ найти то, чего напрасно искали въ другихъ странахъ.
Нужно было проводить отца Кормана въ Мандеру. Мы простояли еще ночь на берегу Вами, переправились черезъ нее въ третій разъ, и пришли въ Мандеру въ два часа дня. Жара стояла такая, какую я и не запомню. Въ нашихъ широтахъ трудно и вообразить, до какой степени доходитъ зной на этихъ пригоркахъ, открытыхъ для вертикальныхъ лучей солнца. Грудь наша вдыхала положительно какой-то банный воздухъ. Пока мы шли лѣсомъ, еще можно было кое-какъ терпѣть, но когда достигли до возвышенностей, на которыхъ негры имѣютъ обычай выжигать траву передъ наступленіемъ «массики»[2], мнѣ казалось, что вотъ-вотъ кто-нибудь изъ насъ свалится. Стекловидная, черная земля была раскалена, какъ подъ печки. Въ добавокъ ко всему, какъ обыкновенно въ полуденное время, въ воздухѣ не было ни малѣйшаго движенія; листья на деревьяхъ висѣли неподвижно, эвфорбіи, казалось, освобождались отъ своего оцѣпенѣнія и таяли подъ палящими лучами солнца. Еслибы не влажность воздуха, то никакое растеніе не вынесло бы этой страшной температуры, но для человѣка эта влажность дѣлаетъ зной еще болѣе невыносимымъ.
Золъ я былъ и на себя, и на отца Кормана, потому что, въ сущности, ни мнѣ, ни ему не было ни малѣйшей надобности спѣшить. Но въ дорогѣ часто случается такъ, что идешь, хотя бы даже подъ страхомъ смерти, только потому, что разъ двинулся съ мѣста, или просто изъ самолюбія никто первый не хочетъ сказать: «я не пойду дальше!» — а между тѣмъ еще шагъ — и человѣкъ можетъ упасть, какъ пораженный громомъ.
Напрягая остатокъ силъ, мы добрались до Мандеры. Конецъ дороги, когда миссія была видна какъ на ладони, былъ ужасенъ. Товарищъ мой пришелъ съ сильною головною болью, которая, впрочемъ, скоро прошла въ закрытыхъ и сквозныхъ помѣщеніяхъ миссіи. Только къ 4 часамъ, послѣ хорошаго отдыха и обѣда, къ намъ вернулась прежняя бодрость. Подъ вечеръ на небо нашли тучи и закрыли солнце, — подулъ вѣтерокъ и жара спала.
Братъ Александръ говоритъ, что такіе дождливые вечера и утра при необыкновенно жаркихъ дняхъ — предвѣстники «массики»[2]. Она должна была придти со дня на день, а съ ея приходомъ неизбѣжно кончалось и наше путешествіе. До сихъ поръ ни одинъ изъ насъ, несмотря на утомленіе и отсутствіе предосторожностей, не хворалъ серьезно и мы даже начали хвастаться другъ передъ другомъ и считать себя одаренными исключительною способностью къ африканскимъ путешествіямъ.
Мандеру мы оставили на другой день послѣ полудня, при чемъ добрые миссіонеры надарили намъ безчисленное количество птичьихъ чучелъ. Забрать ихъ съ собою для насъ не представляло ни малѣйшей трудности, потому что наши запасы значительно уменьшились. Вино и содовую воду мы выпили почти до капли, такъ что многимъ носильщикамъ нечего было нести. Теперь мы намѣтили себѣ добраться большими и спѣшными переходами къ сѣверной части теченія Кингани, къ Гугуруму, лежащему въ одномъ днѣ пути до Багамойо, и добраться туда до тѣхъ поръ, пока проливные дожди не сдѣлаютъ нашего пребыванія подъ кровомъ палатки невозможнымъ.