Письма из Африки (Сенкевич; Лавров)/XVIII/ДО
Текст содержит фрагменты на иностранных языках. |
| ← XVII | Письма изъ Африки — XVIII | XIX → |
| Оригинал: польск. Listy z Afryki. — Источникъ: Сенкевичъ Г. Путевые очерки. — М.: Редакція журнала «Русская мысль», 1894. — С. 313. |
Мандера — маленькая миссія на границѣ маленькихъ странъ У-Доэ и У-Зигуа. Живутъ въ ней только три монаха: настоятель Корманъ, отецъ Эндерлинъ и братъ Александръ. Домъ у нихъ низкій, построенный изъ тѣхъ же самыхъ матеріаловъ, какъ и негритянскія хаты, и отличающійся отъ нихъ только своею величиною, съ квадратными просвѣтами, замѣняющими окна, оштукатуренный только извнутри. Около дома — маленькая пристройка, гдѣ помѣщаются столовая и кухня, дальше длинный сарай, — тамъ живутъ, учатся и молятся дѣти. Конецъ двора примыкаетъ къ негритянской деревушкѣ изъ нѣсколькихъ хатъ. Видимо, сначала было намѣреніе основать здѣсь большую миссію, въ которой черное народонаселеніе могло бы находить защиту въ случаѣ опасности, потому что всѣ постройки, дворъ и садъ миссіи окружены рвомъ, образующимъ квадратъ. Посрединѣ каждаго бока квадрата возвышается каменная башня съ амбразурами. Эти башни составляютъ ворота миссіи. По обѣимъ сторонамъ рва посажены агавы и кактусы. Они разрослись съ тѣхъ поръ и представляютъ цѣлые валы твердыхъ, мясистыхъ листьевъ, вооруженныхъ острыми шипами. Никакой звѣрь, ни человѣкъ не смогутъ продраться сквозь нихъ. Кто съумѣлъ бы даже перескочить черезъ первый валъ, тотъ очутился бы въ глубокомъ рву, передъ другимъ валомъ, еще болѣе широкимъ и высокимъ. Такая крѣпость, при самой слабой защитѣ башенъ, являлась бы неприступною даже для регулярнаго войска, не говоря уже о нагихъ неграхъ или полунагихъ арабахъ.
Когда-то миссія, пріютившаяся среди людоѣдовъ, почти подчиненная власти арабовъ, должна была часто охранять своихъ овецъ отъ волковъ различнаго сорта, теперь же неприступные валы охраняютъ только миссіонерскихъ козъ отъ пантеръ, живущихъ вдоль лѣсистыхъ береговъ Вами.
Послѣ трудныхъ переходовъ, послѣ ночлеговъ въ негритянскихъ деревушкахъ, культура, которую мы встрѣтили здѣсь, производитъ глубокое и отрадное впечатлѣніе. Бѣдность видна повсюду, но повсюду виденъ и трудъ. Вотъ дома какъ-никакъ, а на европейскій манеръ; вотъ аллеи тѣнистыхъ манго, кокосовыя пальмы, какихъ мы не видали послѣ Багамойо, разныя плодовыя деревья, грядки съ овощами и даже цвѣты.
Нужно испытать, что такое значитъ путешествіе по Африкѣ, чтобы понять, какъ можетъ обрадовать такой видъ, въ особенности, когда путникъ встрѣчаетъ образованныя лица такихъ же людей, какъ и онъ самъ. Намъ улыбается мысль объ отдыхѣ, о томъ, что мы въ теченіе двухъ дней избавлены отъ своихъ хозяйственныхъ обязанностей, что намъ не нужно хлопотать объ обѣдахъ, ужинахъ, что мы будемъ спать какъ слѣдуетъ, раздѣвшись, въ настоящихъ кроватяхъ.
Приняли насъ здѣсь, какъ принимали повсюду — сердечно и радушно. Во время обѣда мы ближе знакомимся съ хозяевами. Настоятель, отецъ Корманъ, человѣкъ лѣтъ сорока, русый, маленькій, худенькій, съ изможденнымъ лицомъ, на которомъ виднѣются ясные слѣды лихорадки. Родомъ онъ, какъ и отецъ Эндерлинъ и большинство миссіонеровъ, изъ Эльзаса. При первомъ взглядѣ видно, что климатъ оказалъ на него свое вліяніе, потому что, при всей своей подвижности, отецъ Корманъ смотритъ человѣкомъ только-что оставившимъ ложе послѣ тяжкой болѣзни. Несмотря на то, онъ чувствуетъ себя хорошо и ходитъ по горамъ (въ чемъ я могъ убѣдиться впослѣдствіи на своемъ личномъ опытѣ), какъ антилопа.
Отца Эндерлина поддерживаетъ молодость. Одинъ онъ кажется такимъ здоровымъ, какъ будто бы жилъ въ Европѣ, и не знаю, дошелъ ли онъ до тридцатаго года своей жизни. Самый старшій въ миссіи — это братъ Александръ. Помню я его грустную улыбку, какою онъ отвѣчалъ на мой вопросъ: не болѣнъ ли онъ? На самомъ дѣлѣ, изъ послѣдняго миссіонерскаго путешествія онъ привезъ лихорадку, которая не отпускаетъ его ни на минуту, что не мѣшаетъ ему исправлять свои обязанности при дѣтяхъ и работать надъ постройкой маленькой церкви, — ея до сихъ поръ нѣтъ въ Мандерѣ.
Несмотря на то, онъ чувствовалъ себя очень слабымъ, ожидалъ смерти и не могъ освободиться отъ ностальгіи. Я понимаю, что мысль о смерти ему, отдаленному отъ ближнихъ и отъ родины, должна была наполнять сердце глубокою тоскою. И все это было ясно написано на его лицѣ, на ряду съ покорностью судьбѣ. Братъ Александръ былъ человѣкъ образованный, много занимался зоологіей и ботаникой, доставлялъ въ музей интересные образцы и умѣлъ ихъ препарировать. Признаюсь, меня до нѣкоторой степени удивляло его скромное положеніе въ миссіи, но о причинахъ этого я не хотѣлъ допытываться.
Когда мы покидали Мандеру, братъ Александръ чувствовалъ себя лучше. Потомъ я не имѣлъ о немъ никакихъ свѣдѣній.
Первый день прошелъ скоро. Мы вполнѣ пользовались нашимъ досугомъ: то спали, то сидѣли на качалкахъ подъ верандой и смотрѣли на залитый солнцемъ садъ. Между обѣдомъ и ужиномъ — разговоръ съ миссіонерами. Во время маленькой прогулки передъ заходомъ солнца прибѣжали дѣти и сообщили намъ, что между досками, приготовленными для постройки церкви, сидитъ «ньока»[1]. До сихъ поръ я не видалъ змѣй въ Африкѣ и поэтому поспѣшилъ пойти за ружьемъ. Дѣти начали растаскивать доски съ большою храбростью и, наконецъ, выгнали изъ-за нихъ несчастную «ньоку»[1]. Я выстрѣлилъ, и дробь перебила змѣю пополамъ, такъ что другую половину я нашелъ въ нѣсколькихъ шагахъ отъ первой. Не лишено интереса, что когда передняя часть перестала двигаться тотчасъ же послѣ выстрѣла, задняя судорожно извивалась еще съ полчаса. Змѣя была около метра длиной, черная, съ двумя продольными полосами отъ головы до хвоста. Цвѣтомъ она напоминала пьявку. Братъ Александръ говорилъ мнѣ, что эта змѣя принадлежитъ къ очень ядовитому виду; къ несчастію, я не могъ сохранить ее, такъ какъ шкура уже была совершенно попорчена.
Ночь принесла мнѣ чудесный отдыхъ: во-первыхъ, я провелъ ее раздѣвшись, въ постели; во-вторыхъ, это была единственная прохладная ночь съ самаго Адена. Мандера лежитъ уже на значительной высотѣ надъ уровнемъ моря, — страна постепенно повышается отъ самаго океана, а отъ береговъ Вами до самой миссіи идетъ все время въ гору. Я чувствовалъ себя здоровымъ, готовымъ къ дальнѣйшимъ трудностямъ, зато товарищъ мой (онъ ночевалъ въ одной изъ каменныхъ башенъ) пришелъ блѣдный, не выспавшійся и заявилъ, что всю ночь онъ провелъ, какъ король Попель, въ энергичной борьбѣ съ огромными крысами, которыя устроили себѣ гнѣздо въ его кровати и, очевидно, приняли его за «ньяме»[2], предназначенную къ немедленному поглощенію. Братъ Александръ объявилъ за это немедленно войну крысамъ и, несмотря на чудеса храбрости съ ихъ стороны, выгналъ ихъ и изъ кровати и изъ самой башни.
Утромъ мы могли убѣдиться, какое великое вліяніе оказываютъ миссіонеры на окрестное населеніе. Около десяти часовъ пришла цѣлая толпа негровъ судиться за женщину. Я догадывался, что это не христіане, потому что въ средѣ христіанъ владѣльцемъ женщины считается тотъ, кто перевѣнчался съ нею, но все-таки думалъ, что эти люди изъ близкой мѣстности. Куда тамъ! Оказалось, что они живутъ въ четырехъ дняхъ пути. Два молодыхъ негра стали другъ противъ друга, какъ тяжущіяся стороны, — молодая и, говоря къ слову, совсѣмъ недурная негритянка, какъ предметъ спора, ея отецъ, обвиняемый въ томъ, что получилъ задатки съ обѣихъ сторонъ, пять или шесть свидѣтелей — на второмъ планѣ.
Я смотрѣлъ на эту сцену суда съ великимъ интересомъ. Отецъ Корманъ сѣлъ передъ верандой, и черные начали давать показанія по очереди. Конечно, я не понималъ ни слова, за исключеніемъ восклицанія: «О, М’буанамъ Куба!»[3] которымъ неизмѣнно начиналась каждая рѣчь, но удивлялся легкости, съ которою выражался каждый, обилію словъ и силѣ акцентовъ. Не случилось ни разу, чтобъ одинъ перебилъ другаго, но когда одна сторона говорила, другая поднимала глаза и руки кверху, точно взывая ко всемогущему небу объ отмщеніи за столь гнусную ложь. Дѣвица тоже говорила долго и широковѣщательно, отъ времени до времени зажмуривая глаза, какъ бы желая насладиться собственнымъ краснорѣчіемъ.
Отецъ Корманъ молча выслушалъ всѣхъ, задалъ нѣсколько вопросовъ и потомъ присудилъ черную красавицу одному изъ претендентовъ. Тотъ, не тратя времени, обнялъ ее за шею и вся толпа удалилась подъ тѣнь амбара отдохнуть послѣ длинной дороги. Я не слыхалъ ни малѣйшаго ропота, не видалъ никакихъ проявленій неудовольствія со стороны проигравшихъ. Дѣло послѣ немногихъ словъ отца Кормана окончилось, какъ будто его кто ножомъ обрѣзалъ, и это меня удивляло, тѣмъ болѣе, что миссіонеры не облечены никакою рѣшающею властью. Это просто доказательство слѣпой вѣры черныхъ въ высшую мудрость и высшую справедливость миссіонеровъ. Отецъ Корманъ говорилъ мнѣ, что такую роль мироваго судьи ему приходится играть очень часто, и что никогда еще не случалось, чтобъ его рѣшеніе не считалось окончательнымъ.
Это былъ день торжественныхъ пріемовъ, потому что черезъ часъ и ко мнѣ пришла депутація отъ нашихъ людей, съ просьбой, чтобъ я выплатилъ имъ по «пезасъ»[4] (су) на прожитіе. Франсуа не оказывалось на мѣстѣ, поэтому я, узнавъ отъ брата Александра, въ чемъ дѣло, отвѣтилъ, что мнѣ все равно — дать ли деньги теперь или въ Багамойо, но что я жалѣю, что не нанялъ въ носильщики занзибарцевъ, — тѣ, какъ бы то ни было, мужчины, а теперь я вижу, что мнѣ приходится имѣть дѣло съ дѣтьми, которыя не знаютъ даже того, что въ Мандерѣ ничего нельзя достать за деньги. Упоминаніе о занзибарцахъ, очевидно, было очень оскорбительно для самолюбія нашихъ людей, потому что, когда братъ перевелъ имъ мою рѣчь, они устыдились и тотчасъ же ушли, и потомъ, во время остальной дороги, никто и не заикался о деньгахъ. Бруно пришелъ ко мнѣ черезъ часъ и объявилъ, что онъ лично ничего не хотѣлъ, ни къ какому заговору не принадлежалъ и вообще не такъ глупъ, какъ другіе.
Принимая въ соображеніе всѣ условія путешествія, которыя дѣлали его для нашихъ негровъ исключительно легкимъ, я не могу представить себѣ, чтобы гдѣ-нибудь на свѣтѣ можно было найти людей болѣе податливыхъ, болѣе воспріимчивыхъ къ каждому слову, болѣе усердныхъ. Я увѣренъ, что путешественникъ, который составилъ бы свой караванъ, напримѣръ, изъ египетскихъ арабовъ, долженъ былъ бы каждый день прибѣгать къ помощи палки, а — кто знаетъ? — можетъ быть, и къ револьверу. А съ нашими людьми почти не было надобности возвышать голосъ. Очевидно, что такія отношенія на половину уменьшаютъ трудности и непріятности путешествія.
Весь первый день пребыванія въ Мандерѣ наши носильщики, сидя подъ верандою сарая, шили себѣ рубахи изъ бѣлаго коленкора, который получили въ видѣ платы. На слѣдующее утро они нарядились въ новыя одежды и ходили по Мандерѣ точно павлины, съ важными минами, съ гордостью посматривая на мѣстное населеніе, какъ люди «большаго свѣта». Вообще въ Мандерѣ имъ было хорошо: кассавы сколько угодно, ѣсть они могли ее съ солью, а соль они любятъ страстно и считаютъ ее такимъ предметомъ роскоши, которую не всякій негръ можетъ позволять себѣ каждый день.
Чтобъ отдохнуть какъ слѣдуетъ, мы провели въ Мандерѣ два дня. Прошли они очень быстро то въ разговорѣ съ монахами, то въ изученіи миссіи. Отецъ Корманъ подтвердилъ намъ то, что мы слышали отъ брата Оскара въ Багамойо, — именно, что теперь самая неудачная пора для охоты. Стоялъ мартъ, соотвѣтствующій концу лѣта на сѣверномъ полушаріи, время самыхъ сильныхъ жаровъ и высыханія лужъ, когда звѣрь отступаетъ въ горы, чтобы въ тѣнистыхъ ущельяхъ найти защиту отъ зноя. Въ особенности зебры, антилопы и буйволы, которые живутъ не въ чащѣ, а на открытыхъ лугахъ, ищутъ въ это время уголковъ менѣе жаркихъ, а за ними тянется стадо хищниковъ. По близости рѣкъ еще можно найти маленькія стада, и отецъ Корманъ увѣрялъ насъ, что, идя по направленію къ горѣ М’Понгве, которая и была послѣднею цѣлью нашей экспедиціи, мы навѣрное встрѣтимъ антилопъ.
Здоровье намъ до сихъ поръ не измѣняло и насъ разбирала большая охота дойти, по крайней мѣрѣ, до горъ У-Загара, въ восьми или десяти дняхъ пути отъ Мандеры, но поздняя пора заставила насъ отказаться отъ этой мысли. «Массика»[5] могла начаться каждый день, а во время «массики»[5] звѣрь прячется въ чащу, человѣкъ — подъ кровлю хаты, караваны останавливаются, весь край заливается дождемъ и обращается въ сплошное болото, издающее смертоносныя испаренія, вдыхать которыя отваживается только тотъ, кто предпринялъ огромное путешествіе и не можетъ его окончить въ сухую пору. Единственный способъ, это — переждать въ какой-нибудь миссіи дождливую пору и потомъ пускаться дальше, но это могутъ сдѣлать или путешественники по профессіи, или люди, которые никого не оставили дома. Притомъ охоту мы могли найти на обратномъ пути въ Гугуруму, въ странѣ совершенно необитаемой, на сѣверъ отъ Кингани, недалеко отъ ея устья. Тамъ находится лужа съ прѣсною водою, а такъ какъ на нѣсколько миль вокругъ другой нѣтъ, вода же въ Кингани, по близости моря, соленая, то всякій крупный звѣрь, живущій по близости, долженъ приходить къ этой лужѣ, какъ къ единственному водопою. Корманъ сильно убѣждалъ насъ разбить на нѣсколько дней нашу палатку въ Гугуруму или въ сосѣдней Карабакѣ, и мы, конечно, рѣшили послѣдовать этому совѣту.
Тѣмъ временемъ насъ ожидало еще путешествіе къ верховьямъ рѣки Вами, къ подножію М’Понгве, изъ которой вытекаетъ маленькая рѣчка М’Суа, впадающая въ Лунгеренгере, одинъ изъ притоковъ Кингани. Мы съ удовольствіемъ услыхали, что отецъ Корманъ тоже намѣревается принять участіе въ этомъ путешествіи.
И дѣйствительно, на слѣдующій день, послѣ обѣда, мы двинулись втроемъ, въ сопровожденіи нашихъ людей и одного царька сосѣдней деревушки, который былъ извѣстенъ отцу Корману какъ опытный охотникъ. Передъ выходомъ послали приказъ Тебе, чтобъ онъ пришелъ въ Мандеру и ждалъ нашего возвращенія, а потомъ проводилъ бы насъ до Віанци и Брагиму, прелестныхъ деревушекъ, расположенныхъ на Вами по дорогѣ къ Гугуруму.