Само собой разумеется, что Пантагрюэль очень хорошо учился и с большим успехом, так как разум у него был недюжинный, а память таких размеров, как дюжина винных бочек и столько же бурдюков с маслом. И вот однажды, находясь в Париже, он получил нижеследующее письмо от своего отца:
«Любезнейший сын! Из всех даров, милостей и привилегий, какими Создатель, Всемогущий Бог наделил и осчастливил человеческую природу искони, самою удивительною и превосходною представляется мне та, благодаря которой смертные люди могут приобретать в некотором роде бессмертие и в течение преходящей жизни увековечить своё имя и свой род. Это достигается путём нисходящего потомства, рождённого в законном браке. Этим нам возвращается то, что было у нас отнято вследствие греха наших прародителей, которым было сказано, что за то, что они нарушали заповедь Господа Бога, они умрут и смерть уничтожит великолепную форму, которою наделён был человек. Но, путём такого размножения, в детях переживает то, что утрачено родителями, а внуками то, что погибло в детях; и так последовательно до наступления Страшного Суда, когда Иисус Христос возвратит Богу Отцу Его мирное царство, свободное от всякой опасности и греховной заразы. Тогда прекратятся все роды и все злые дела и беспорядочное круговращение стихий, потому что давножеланный мир наступит безусловно и все вещи придут к совершенному и непременному заключению. Поэтому не без законной и справедливой причины благодарю я Бога, моего Создателя, за то, что он дал мне лицезреть, как моя старость расцветает твоей молодостью: когда по воле Того, Кто всем правит и руководит, душа моя расстанется со своим земным жилищем, я буду сознавать, что не вполне умираю, а, так сказать, перехожу из одного места в другое, потому что в тебе и через тебя я останусь в своей видимой оболочке в мире живых, в общении с честными людьми и моими друзьями. Общение моё с ними было, благодарение милости Божией, не без греха, каюсь, — потому что все мы и непрерывно молим Бога отпустить нам наши прегрешения, — но без упрёка. Но хотя в тебе и удерживается мой телесный образ, однако, если бы при этом отсутствовали сокровища души, тебя бы не считали хранителем и кладом бессмертия нашего имени и удовольствие моё при виде тебя было бы не велико, принимая во внимание, что ничтожнейшая часть меня самого, а именно тело сохранилось бы, а лучшая, — т. е. душа, через которую имя наше пребывает благословенно среди людей, развратилась бы и пала. И это я говорю не из недоверия к твоей добродетели, которую я уже имел случай испытать, но для того, чтобы ещё сильнее побудить тебя к дальнейшему совершенствованию, И в том, что я теперь ношу, я имею в виду не столько твой добродетельный образ жизни в настоящем, сколько желание, чтобы ты радовался тому, как ты живёшь и жил, и вдохнуть в тебя мужество продолжать так и на будущее время. При этом я считаю полезным напомнить тебе, что я ничего не щадил, но всё делал, — как если бы у меня ничего более дорогого не было в жизни, — чтобы, будучи ещё в живых, увидеть тебя безупречным и совершенным как в добродетели, честности и благородстве, так и в свободных познаниях и вежливости. И после своей смерти оставить в тебе род как бы зеркала, отражающего особу твоего отца, если и не такого превосходного на деле, каким я хочу, чтобы ты был, то, по крайней мере, такого в желании.
Но хотя, блаженной памяти, отец мой Грангузье, прилагал все старания к тому, чтобы я как можно лучше усвоил себе политическую мудрость и знания, и хотя труды мои и занятия не только шли в уровень с его желанием, но даже превосходили его, однако, как ты легко поймёшь, времена были не столь благоприятные, как настоящие, и у меня не было такого большого выбора хороших преподавателей, как у тебя. Времена были ещё тёмные и отзывались бедственной и злосчастной эпохой Готов, которые истребили всю хорошую литературу. Однако, Божиею милостью уже и в моё время свет и достоинство стали возвращаться науке, и с тех пор она так усовершенствовалась, что в настоящее время меня с трудом допустили бы в приготовительный класс, иогда как в эпоху моей зрелости я не без основания считался учёнейшим человеком своего века.
Всё это я говорю не из пустого хвастовства, хотя я и мог бы в письме к тебе даже и похвалить себя, ссылаясь на авторитет Марка Туллия и его книгу «О Старости», а также на изречения Плутарха в книге, озаглавленной: «О том, как можно хвалить себя, не возбуждая зависти», — но для того, чтобы возбудить в тебе охоту к дальнейшему преуспеянию.
В настоящее время дисциплина восстановлена, языки вновь ожили: греческий, без которого стыдно человеку называться учёным; еврейский, халдейский, латинский. Прекрасное и правильное тиснение книг повсеместно в употреблении. В моё время это искусство только что было изобретено по Божьему вдохновению, подобно тому, как, наоборот, огнестрельное оружие измышлено по диавольскому наущению.
Весь мир полон учёными людьми, весьма сведущими преподавателями, богато снабжёнными библиотеками и, по моему мнению, ни во времена Платона, ни во времена Цицерона и Папиньяна не было так удобно учиться, как в настоящее время. Скоро никому не будет места в обществе, если он не был образован в мастерской Минервы. Я нахожу, что теперешние разбойники, палачи, авантюристы и конюхи ученее докторов и проповедников моего времени.
Что сказать? Женщины и девушки стремятся к славе и той манне небесной, что зовут учёностью. До того дошло, что я, в мои годы, вынужден был заняться греческим языком, который я до сих пор не то, чтобы презирал, как Катон, но смолоду не успел изучить. И от души наслаждаюсь чтением «Морали» Плутарха, прекрасных «Бесед» Платона, «Памятников» Павзания и «Древностей» Атенея в ожидании того часа, когда Господу моему Создателю угодно будет отозвать меня из здешнего мира и призвать к Себе.
Поэтому, сын мой, заклинаю тебя, как следует воспользоваться твоей молодостью для преуспеяния в науках и добродетели. Ты находишься в Париже, с тобою твой преподаватель Эпистемон: в Париже ты найдёшь живые лекции; Эпистемон будет служить тебе похвальным примером. Я рассчитываю, что ты в
совершенстве изучишь языки, и хочу этого. Во-первых, греческий, как того требует Квинтилиан; во-вторых, латинский; а затем и еврейский, ради Священного Писания, а также халдейский и арабский; и чтобы ты выработал себе слог в том, что касается греческого языка по образцу Платона, — что касается латинского — Цицерона. И чтобы ты твёрдо выучил историю и постоянно помнил все её эпизоды, в чём пособием тебе будет служить космография тех, кто её писал. Из свободных художеств я развил в тебе вкус к геометрии, арифметике и музыке, когда ещё ты был ребёнком пяти или шести лет; продолжай ими заниматься, а что касается астрономии — узнай все её каноны. Астрологию, занимающуюся гаданием, и искусство Луллия брось как вздор и пустяки. По части гражданского права я хочу, чтобы ты знал наизусть превосходные тексты и мог их анализировать с философской точки зрения.
Что касается познания естественных явлений, то я хочу, чтобы ты любознательно проник в них; чтобы не было моря, реки, источника, рыбы, которых бы ты не знал; чтобы все птицы в воздухе, все деревья, растения и плоды лесные, все травы земные, все металлы, скрытые в недрах преисподней, все камни Востока и Юга были тебе известны.
Внимательно изучи все книги греческих, арабских и латинских медиков, не пренебрегая и талмудистами и кабалистами, и постоянным упражнением в анатомии познай в совершенстве тот обособленный мир, который есть человек. Ежедневно употребляй несколько часов на чтение Священного Писания. Во-первых читай по-гречески Новый Завет и Послания апостолов; затем по-еврейски: — Старый Завет. Короче сказать, я желаю, чтобы ты был кладезем знания: ведь впоследствии, когда ты станешь зрелым мужем, тебе придётся расстаться с мирными и тихими научными занятиями и учиться рыцарскому делу и обращению с оружием, чтобы защищать мой дом и помогать нашим друзьям во всех их делах против нападений злоумышленников. И — короче сказать — я хочу, чтобы ты испытал свои познания, а этого ты всего лучше достигнешь публичными диспутами со всеми и против всех, и посещениями учёных людей, проживающих как в Париже, так и в других местах.
Но так как, по словам премудрого Соломона, учёность не входит в злую душу, а наука без совести одна только погибель для души, то тебе подобает служить Богу, любить и бояться Его и на Него возлагать все свои помышления и упования и соединяться с Ним верою и милосердием, так чтобы грех не мог разъединить тебя с Ним.
Сторонись, от мирских пороков; не поддавайся тщеславию, потому что наша жизнь преходящая, а слово Божие живёт вечно. Помогай всем своим ближним и люби их как самого себя. Почитай своих наставников, бегай общества людей, на которых не хочешь походить и не расточай даром способностей, которыми тебя наделил Господь. И когда ты убедишься в том, что приобрёл все необходимые познания, вернись ко мне, дабы я мог тебя увидеть и благословить, прежде нежели умру.
Сын мой, да будет с тобою мир и благодать Господа нашего. Amen.
Утопия, сего семнадцатого дня месяца марта.
Получив и прочитав это письмо, Пантагрюэль ободрился и воспламенился желанием учиться как можно лучше; и кто видел, как он учился и преуспевал, тот сказал бы, что ум его пожирает книги, как огонь сухую траву, — до такой степени он был неутомим и усерден в занятиях.