Бегут черты береговые,
И тонут в сумраке холмы.
Галера зыблется. Мария
Стоит недвижно у кормы;
И на борту покоя руки,
Она все длит часы разлуки,
Вникая в серый небосклон,
Где тихий берег оттенен
Каймой вечернего тумана…
Но, вдруг, со злобой урагана
Внезапный ветер зашумел,
И теплый воздух посвежел;
Рябые волны вздулись в гневе,
И паж доносит королеве,
Что ей, для отдыха и сна,
Опочивальня убрана́.
Но королева не внимает;
На зов усиленный она,
Как бы очнувшись отвечает:
«Я лягу здесь, вблизи руля…»
И молвит кормчему с приветом:
«Когда французская земля
Еще покажется с рассветом,
Вы потревожьте отдых мой —
Я стану вновь перед кормой».
И дул недаром ветер ночи:
Восход безоблачный блеснул,
Уплывший край еще взглянул
В ее заплаканные очи!..
Забвенье ждет… все канет в нем,
Над каждым тень его витает…
Но Брайтом бдительным пером
Дневник Марии продолжает.[3]
Ее отъезда день и год
Узнают в будущем народы;
Узнают, долго ли меж вод
И под крылом какой погоды
В пути несла ее волна;
Услугу вспомнят рулевого
В часы прощанья рокового,
И знатной свиты имена,
И этот подвиг идеальный
Ее растроганной души —
Послать земле привет прощальный
В бессонной утренней тиши.
