Бѣгутъ черты береговыя,
И тонутъ въ сумракѣ холмы.
Галера зыблется. Марія
Стоитъ недвижно у кормы;
И на борту покоя руки,
Она все длитъ часы разлуки,
Вникая въ сѣрый небосклонъ,
Гдѣ тихій берегъ оттѣненъ
Каймой вечерняго тумана...
Но, вдругъ, со злобой урагана
Внезапный вѣтеръ зашумѣлъ,
И теплый воздухъ посвѣжѣлъ;
Рябыя волны вздулись въ гнѣвѣ,
И пажъ доноситъ королевѣ,
Что ей, для отдыха и сна,
Опочивальня убрана.
Но королева не внимаетъ;
На зовъ усиленный она,
Какъ бы очнувшись отвѣчаетъ:
«Я лягу здѣсь, вблизи руля...»
И молвитъ кормчему съ привѣтомъ:
«Когда французская земля
Еще покажется съ разсвѣтомъ,
Вы потревожьте отдыхъ мой —
Я стану вновь передъ кормой».
И дулъ недаромъ вѣтеръ ночи:
Восходъ безоблачный блеснулъ,
Уплывшій край еще взглянулъ
Въ ея заплаканныя очи!..
Забвенье ждетъ… все канетъ въ немъ,
Надъ каждымъ тѣнь его витаетъ…
Но Брайтомъ бдительнымъ перомъ
Дневникъ Маріи продолжаетъ.[3]
Ея отъѣзда день и годъ
Узнаютъ въ будущемъ народы;
Узнаютъ, долго ли межъ водъ
И подъ крыломъ какой погоды
Въ пути несла ее волна;
Услугу вспомнятъ рулевого
Въ часы прощанья рокового,
И знатной свиты имена,
И этотъ подвигъ идеальный
Ея растроганной души —
Послать землѣ привѣтъ прощальный
Въ безсонной утренней тиши.
