Он каждый день приходит к нам в тюрьму,
В тот час, когда, достигнув до зенита,
Ликует солнце, предвкушая тьму.
В его глазах вопросов столько слито,
5 Что, в них взглянув, невольно мы дрожим,
И помним то, что было позабыто.
Он смотрит как печальный серафим,[1]
Он говорит бескровными устами,
И мы как осуждённые пред ним.
10 Он говорит: «Вы были в стройном храме,
Там сонмы ликов пели в светлой мгле,
И в окнах солнце и́скрилось над вами.
Вы были как в спокойном корабле,
Который тихо плыл к стране родимой.
15 Зачем же изменили вы земле?
Разрушив храм, в тоске неукротимой,
Меняя направленье корабля,
Вы плыли, плыли к точке еле-зримой, —
Как буравом равнину вод сверля:
20 Но глубь, сверкнув, росла водоворотом,
И точка не вставала как земля.»
«Всё к новым бедам, поискам, заботам
Она вела вас беглым огоньком,
И смерть была за каждым поворотом.
25 Ваш ум жестоким был для вас врагом,
Он вас завлёк в безмерные пустыни,
Где всюду только пропасти кругом.
Вот почему вы прокляты отныне,
Среди высоких плотных этих стен,
30 С душою, полной мрака и гордыни.
Века веков продлится этот плен.
Припомните, как вы в тюрьму попали,
Искатели великих перемен.»
И мы, как раздроблённые скрижали,[2]
35 Свой смысл утратив, бледные, в пыли,
Пред ним скорбим, и нет конца печали.
Он снова речь ведёт, — как бы вдали,
Хотя пред нами взор его блестящий,
В котором все созвездья свет зажгли.
40 Он говорит: «Вы помните, всё чаще
Вам скучно становилось между вод,
И смутно от дороги предстоящей.
Но раз попали вы в водоворот,
Вам нужно было всё вперёд стремиться,
45 И так свершать круги из года в год.
О, мука — в беспредельности кружиться,
Кончать, чтоб вновь к началу приходить,
Желать, и никогда не насытиться!»
«Всё ж в самой жажде — вам была хоть нить,
50 Был хоть намёк на сладость обладанья,
Любовь была — в желании любить.
Но в повтореньи гаснут все мечтанья,
И как ни жди, но, если тщетно ждёшь,
Есть роковой предел для ожиданья.
55 Искать светил, и видеть только ложь,
Носить в душе роскошный мир созвучий,
И знать, что в яви к ним не подойдёшь.
У вас в душе свинцом нависли тучи,
И стал ваш лозунг — Больше Никогда,
60 И даль закрылась пеною летучей.
Куда ни глянешь, — зыбкая вода,
Куда ни ступишь, — скрытое теченье,
Вот почему вы мёртвы навсегда.»
И вспомнив наши прежние мученья,
65 Мы ждём, чтоб наш казнитель и судья
Дал внешнее для них обозначенье.
Он говорит: «В пустынях бытия
Вы были — ум до времени усталый,
Не до конца лукавая змея.
70 И демоны вас бросили на скалы,
И ввергнули в высокую тюрьму,
Где только кровь как мак блистает алый, —
А всё другое слито в полутьму,
Где, скукою объяты равнодушной,
75 Вы молитесь убийству одному.»
«Молитесь же!» И наш палач воздушный,
Вдруг изменяя свой небесный вид,
Встаёт как Дьявол, бледный и бездушный, —
Того, другого между нас разит,
80 Лишь манием[3] руки, лишь острым взглядом,
И алый мак цветёт, горит, грозит.
И мы, на миг живые — с трупом рядом,
Дрожим, сознав, что мы осуждены,
За то, что, бросив Рай с безгрешным садом,
85 Змеиные не полюбили сны.
См. также одноимённые страницы.
К. Д. Бальмонт. Будем как Солнце. — М.: Изд. Скорпион, 1903 